Пирога понеслась по сонным, стоячим водам затопленной саванны. Тщетно невидимый флейтист изо всех сил дул в свою флейту, стараясь подстрекнуть змей преследовать лодку, — бандиты быстро уклонялись вправо, и стало ясно, что они спасутся.
— Дуй, голубчик, свисти, сколько твоей душе угодно, — говорил Бенуа. — Теперь уж тебе нас не догнать. — А если ты когда-нибудь попадешься мне на узенькой дорожке, я тебе припомню нынешний день.
Избавившись от опасности, бандиты развеселились. Затопленная саванна была довольно глубока, и по ней можно было плыть беспрепятственно. Лодка беззвучно скользила по стоячей воде, задевая за водоросли.
— Да эта саванна — настоящее озеро, — сказал Бенуа. — А как твоя нога, Бонне?
— Ничего, до свадьбы, надо думать, заживет. Я делаю компрессы, и это мне помогает.
— Очень хорошо. Вообще, нынешний день прошел у нас довольно благополучно, если не считать испуга; но ведь известно — даром не дается ничего. Не нужно только торопиться без толку, а цели своей мы добьемся, я в этом уверен. Терпение и труд все перетрут.
— А мне хотелось бы знать, кто это проделал с нами такую адскую штуку, — сказал Тенги. — Как ты думаешь, вождь, кто бы это мог быть?
— Откуда я могу это знать? Зато совершенно уверен, что это было сделано ради того, чтобы устранить нас, а из этого следует, что тайну золота мы открыли.
Три дня плыли бандиты по затопленной саванне, которой, казалось, не было конца. Энергично работали они веслами, давая себе днем лишь самый кратковременный отдых для подкрепления пищей. На ночь они причаливали к берегу, привешивали свои гамаки к ветвям деревьев, нависших над водой, и спали сном праведников над безмолвными, спокойными водами.
О, если б эта энергия была употреблена ими на хорошее, честное дело!
На четвертый день утром авантюристы стали замечать, что берег болотистого озера отклоняется вправо и появились признаки слабого течения.
— Замечаете, друзья? — сказал вождь. — Наша саванна втягивается в какой-то рукав реки или приток, а каково направление этого притока — это мы скоро узнаем.
Еще один день продолжалось плаванье, на этот раз уже по рукаву текущей воды. По берегам все чаще и чаще виднелись разбросанные там и сям утесы. Бенуа понял, что они предвещают близость водопада, и его предположение — увы! — скоро подтвердилось: вдали послышался глухой гул.
Это было не самое лучшее для наших искателей. Плыть дальше было невозможно, плыть назад было пока опасно. Бенуа тревожно задумался, но на этот раз его выручил Бонне:
— Не повернуть ли нам вон в тот рукав, что пониже тех больших утесов?
— Где ты видишь рукав? — спросил Бенуа.
— Да сам-то ты слепой, что ли? Он там, возле высохшего дерева.
— А ведь и в самом деле рукав! — радостно воскликнул вождь. — И в довершение счастья он уводит далеко влево. За весла, ребята, дружней! Нам положительно везет!
Пирога вошла в рукав шириной метров около пяти. Вода была глубокая, течение не слишком быстрое и не слишком тихое. Плыть было очень хорошо.
Бенуа абсолютно верно сообразил, что виденные им горы, примыкающие к ним земли, большая затопленная саванна и окаймляющие ее трясины образуют плоскогорье, с которого во все стороны текут реки, впадающие в Марони.
— Тайна золота наша! — твердил он то и дело. — Это плоскогорье — ключ к тайне, на него мы и должны направить свои усилия. Мы должны обыскать все вокруг, не найдется ли где-нибудь лазейки, ведущей туда, где хранятся сокровища.
Товарищи Бенуа, ободренные надеждой, с неослабевающим усердием работали веслами.
Еще два дня утомительного плаванья — и вот бандиты неожиданно заметили на берегу дым. На ветвях деревьев качалось несколько гамаков, а в речке ловили рыбу человек двенадцать индейцев, которые выскочили на берег, как только завидели лодку.
На ветвях деревьев качалось несколько гамаков
Отступать было уже поздно. Авантюристы решили взять смелостью. Индейцы, по-видимому, не имели никаких враждебных намерений, и Бенуа, знакомый с гвианскими нравами, надеялся даже извлечь пользу из этой встречи.
На всякий случай, однако, приготовили ружья, и пирога стала медленно подплывать к индейцам. Когда она приблизилась к их лагерю на сто метров, раздались звуки бамбуковой флейты, без которой ни один индейский вождь никуда не ходит.
Тенги и Матье, как более робкие, задрожали с головы до ног. Неужели эта флейта опять натравит на них змей?
Бенуа рассмеялся.
— Не бойтесь, друзья, все идет прекрасно. Нас заметили и хотят принять дружественно. Предоставьте действовать мне, а главное — оказывайте мне преувеличенный почет. Нужно, чтобы индейцы приняли меня за «великого вождя».
— Но для чего же это они трубят? — с тревогой в голосе спросил Матье, которого не успокоили слова товарища.
— Для того чтобы дать знать о присутствии вождя. При каждом местном краснокожем вожде находится флейтист, всюду его сопровождающий. Однако он трубит довольно долго. Это, должно быть, великий вождь. Хорошо, пусть и я буду тоже великий вождь. Жаль только, что у меня нет никакой дудки… Ну, да можно сыграть ему на губах.
— Не сделать ли им салют из ружей? — предложил Бонне.
— Отличная мысль! Надо только подождать немного. Приготовьтесь пока и плывите к берегу.
Пирога приблизилась к берегу и тихо плыла вдоль него, направляясь к бивуаку индейцев.
— Пли! — скомандовал Бенуа.
Грянуло восемь выстрелов, к величайшей радости индейцев, которые пришли в восторг от оказанной им почести и начали прыгать и кривляться, точно клоуны, между тем как их флейта так и заливалась.
Бенуа вышел из лодки первый, сопровождаемый на почтительном расстоянии своими товарищами. В левой руке он держал палку, так как у всех американских племен палка считается символом звания вождя; за плечами у него висело ружье, а в правой руке он держал тесак.
Сделав несколько шагов, он остановился, увидев индейца, стоявшего перед большой туземной хижиной.
У этого индейца на голове был пышный убор из перьев, означавший сан касика. Это был вождь. Он гордо стоял перед хижиной, ожидая, чтобы белый вождь подошел еще ближе. Но Бенуа не сделал больше ни шагу.
Ситуация начинала как будто портиться. Возникало неожиданное осложнение из-за вопроса об этикете.
Глава IV
Требования эти состоят вот в чем.
Когда индеец посещает какого-нибудь своего сородича, он дает знать о своем сане игрой на флейте. Если он саном и значением выше того, кого он посещает, то посещаемый отвечает на флейту флейтой же, выходит из своей хижины и идет навстречу гостю как можно дальше. Он раскланивается и ждет, чтобы посетитель представил ему свою свиту. После этого он ведет гостя в хижину, женщины подвешивают гамаки, приносят сигары, и начинается угощение.
Если оба вождя в одинаковом ранге, то посещаемый останавливается на полпути. Гость идет к нему навстречу, затем следует представление свиты, и церемония оканчивается так, как сказано выше. Если гость рангом ниже хозяина, тот не выходит к нему навстречу, а принимает его, стоя в дверях хижины. Если же посетитель совсем простой, незнатный человек, то вождь преспокойно остается лежать в гамаке, женщины не бросают своей работы, и вообще такого посетителя принимают крайне небрежно. Церемониям этим придается необыкновенное значение. Я думаю, что ни при одном европейском дворе не относятся так серьезно даже к самому торжественному приему посольства, как относятся индейцы к приему гостей.
Индейский вождь отнесся к Бенуа как к равному. Этого было достаточно, но Бенуа ожидал большего. Поэтому он не сделал вперед ни шагу и устремил на индейца взгляд, исполненный смелости, чтобы не сказать — наглости. Индеец переломил свою гордыню и сделал еще несколько шагов.
— Что это за вождь, который так непочтительно принимает белого вождя? — сказал авантюрист на индейском языке. — Разве краснокожий вождь не знает, что я главный повелитель всех белых тигров на мысе Бонапарта? Разве краснокожий вождь никогда не бывал в Сен-Лоране? Разве он не знает, что мои люди находятся всего в трех днях пути отсюда и что они во сто раз многочисленнее его людей?
Индеец, удивляясь, что белый вождь говорит на его языке, извинился и подошел ближе. Он не виноват, что ошибся. Зачем гость не дал знать о себе игрой на флейте? Краснокожий вождь слыхал, что у Сен-Лоранского вождя есть медные флейты.
— Ты плохо слушал. Я приветствовал тебя ружейной пальбой. Разве ты ответил мне тем же?
Довод был тем неотразимее, что у индейца не было огнестрельного оружия. Бедный краснокожий, смущенный таким серьезным нарушением этикета, приблизился к белому вождю с видом самого глубокого почтения.
— Вот что, Бонне, — обратился тот к своему раненому товарищу, который шел за ним, прихрамывая, — посвисти-ка ему, как ты умеешь. Ты на это мастер, а для него — большое удовольствие.
Каторжник приложил к губам два пальца и издал несколько резких, пронзительных нот, потом начал подражать крику разных птиц, чем привел в восторг индейцев, никак не ожидавших такого мастерства. Они видели, что у виртуоза нет в руках никакого инструмента. Благодаря этому престиж белого вождя в глазах дикарей еще более возрос.
— Акомбака приветствует белого вождя, — сказал индеец.
Бенуа подал руку вождю, о храбрости которого он часто слышал во время своих скитаний по Марони. Акомбака означало дословно: «который уже идет». Вождя прозвали так за то, что он всегда первым являлся всюду, где была опасность, на войне или на охоте.
— Акомбака приветствует белого вождя, — сказал индеец
Акомбака предводительствовал над довольно значительной ветвью племени эмерильопов, переселившихся в эти края с берегов реки Аппруаг и слившихся воедино с остатками племен тиасов, истребленных водкой и оспой.
Бывшего острожного надзирателя и его товарищей с большой помпой отвели в хижину Акомбаки, и угощение началось с обильного возлияния — пили туземный напиток кашири. После того как был осушен кубок дружбы и выкурена сигара мира, Бенуа велел своим товарищам угостить индейцев водкой, за что те не замедлили превознести его до небес — до такой степени укоренилась в дикарях страсть к «огненной воде».