Племя Акомбака, довольно многочисленное, жило бедно. Вооружение воинов состояло из деревянных дубин и стрел с костяными наконечниками. Металла у них не было никакого. У всего племени имелись лишь три или четыре сабли, столько же топоров и несколько дешевых ножей.
Индейцы были очень тощи, точно после продолжительного голода. Вождь признался Бенуа, что дела его племени в настоящее время очень плохи, что их разорил недавний набег бони, но что они собираются в скором времени отомстить своим врагам. Бенуа предложил вождю заключить с ним союз с тем, чтобы индейцы сопровождали авантюристов во время их экспедиции за золотом, а те, в свою очередь, помогут индейцам против врагов. Акомбака принял предложение с радостью, но затем возник спор о том, кому помогать первому. Однако хитрому Бенуа удалось уговорить, чтобы индейцы выполнили свое обязательство прежде. Коварный бандит заранее знал, что нарушит договор, и, добившись от индейцев своего, бросит их затем на произвол судьбы.
Договор был заключен торжественно. Местный колдун выпустил у Бенуа и у Акомбаки несколько капель крови в кубок с кашири, и оба вождя выпили пополам эту смесь.
Две недели спустя отряд из двадцати пяти индейцев на шести лодках направился под предводительством Бенуа к предполагаемым золотым горам.
Тиасы и эмерильоны не без страха отправлялись в путь к этому месту, пользовавшемуся у туземцев самой дурной репутацией. Бенуа удалось, впрочем, их успокоить обещанием, что белые войдут в жилище демона одни.
Путешествие совершилось благополучно и увенчалось полным успехом. Отряд высадился на берег и двинулся к горе, которую Бенуа заметил с лодки.
Пришлось идти в течение нескольких часов лесом, после чего отряд достиг подножия горы и стал на нее подниматься.
Вскоре показались признаки обработанной засеки. Бенуа сделал своим путникам знак остановиться и пошел вперед с такой осторожностью, точно дикий зверь, который крадется за добычей. Спустя час он вдруг остановился, как вкопанный, и едва не вскрикнул от удивления, пожалуй, даже страха.
— Знакомое лицо! — пробормотал он. — Положительно знакомое!
Глава V
Сбежав из плена, индеец Жак скрылся в лесу, не оставив за собой никаких следов. Так как при нем не было оружия, то он не исключал, что ему придется опять вернуться к реке, которая в любом случае могла дать ему средства к жизни. Поэтому ему, прежде всего, нужно было определить и хорошенько запомнить, в каком от него направлении река.
Впрочем, он был вполне уверен в значении сигнала, который заставил его рискнуть последним козырем. Этот сигнал, скорее всего, означал, что за похитителями незаметно для них следят какие-то неизвестные друзья пленника.
Предположение индейца скоро перешло в уверенность. Тихо крадучись вперед сквозь кусты и густую высокую траву, он вдруг услышал справа от себя тихий свист. Индеец Жак остановился и прислушался. Свист повторился на этот раз несколько ближе. Жак осторожно направился в ту сторону, откуда слышался свист; через некоторое время он вышел на небольшую поляну и неожиданно очутился лицом к лицу с молодым человеком очень высокого роста, державшим большой лук и пук длинных стрел. Молодой человек смотрел на индейца и улыбался.
Несмотря на всю свою прирожденную флегму, индеец и удивился и испугался, хотя, в сущности, незнакомец имел наружность в высшей степени приятную. То был молодой человек лет двадцати; правильные, красивые черты лица его дышали смелостью и умом, а из-под длинных ресниц глядели задумчивые черные глаза. Рот, украшенный зубами ослепительной белизны, добродушно улыбался. На черных кудрях красиво сидела шапочка, ухарски заломленная набекрень и украшенная черным пером хокко.
Из белой полотняной курточки-безрукавки выглядывали две геркулесовы руки; из-под панталон такой же материи, доходивших только до колен, виднелись крепкие, мускулистые ноги. Обуви на юноше не было.
Тонкий, худощавый, Жак казался таким тщедушным, бессильным перед этим молодцом, который мог бы служить эталоном силы и ловкости. Жаку вспомнились рассказы о диких, свирепых индейцах, живущих по берегам реки Айы и не имеющих никаких отношений с соседними племенами. Называют этих индейцев оякулетами. Об их силе и свирепости ходят баснословные рассказы. Они имеют белую кожу, как европейцы, и даже бороду. Молодой человек, стоящий перед Жаком, тоже имел небольшую бородку, и это напугало индейца еще больше.
«Если это оякулет, я пропал», — думал бедняга, будучи не в силах произнести ни одного слова.
— Ну, друг, умеешь ты говорить по-креольски? — спросил Жака молодой человек, говоря на креольском наречии, то есть на ломаном французском языке.
Индеец с облегчением перевел дух.
— Я и по-французски умею говорить, — отвечал он, ободрясь и подходя к молодому человеку, который дружески протягивал ему руку для пожатия. — Я научился по-французски в Мане. Я там воспитывался у доктора В., который живет теперь в Сен-Лоране. Вы, конечно, знаете В.?
Молодой человек нахмурился и отвечал глухим, вдруг изменившимся голосом, по-прежнему по-креольски:
— Нет, я не знаком ни с одним белым из колонии.
Жаку вдруг вспомнился весь ужас плена и перенесенные им пытки. Он схватил руку молодого человека и вскричал с волнением, совершенно необычным для индейца:
— Хорош же я! Не поблагодарил вас за услугу, за избавление меня от плена! Простите меня!.. Вы мой благодетель, вы спасли мне жизнь, благодаря вам я увижусь с женой и моим приемным отцом… Знайте, я теперь принадлежу вам душой и телом.
Как странно переменились роли! Молчаливый индеец говорил, а белокожий молодой человек упорно отмалчивался — совершенно по-индейски. Неужели на него так подействовало упоминание о Сен-Лоранском остроге?
Индеец, однако, ничего этого не замечал. Он был весь поглощен чувством благодарности к своему спасителю, и ему было не до нескромных вопросов. Если молодой человек не хотел быть откровенным, то это уже было его личным делом, и Жак за это на него нисколько не обижался.
Они пошли вместе. Незнакомец шел впереди смелой и легкой походкой, обнаруживавшей в нем долголетнюю привычку ходить по лесам и дебрям. Индеец удивлялся — откуда у юноши столько силы и ловкости? Свое наивное удивление и восхищение перед незнакомцем он не переставал громко выражать всю дорогу.
Вдруг где-то вблизи послышалось сердитое ворчание. Индеец остановился и воскликнул дрогнувшим голосом:
— Тигр!
Молодой человек только улыбнулся в ответ и продолжал идти, слегка посвистывая.
Из чащи выскочил огромный ягуар с блестящей, гладкой шерстью и зарычал было при виде не знакомого ему индейца, но потом тотчас же подошел к молодому человеку и приласкался к нему, точно кошка.
Жак стоял, как окаменелый, и в испуге таращил глаза. Ягуар время от времени поглядывал на него так свирепо, что у бедного индейца мурашки бегали по коже и волосы на голове встали дыбом.
— Тише, Кэт, тише! — обратился незнакомец на каком-то неведомом Жаку языке. — Этот индеец — наш друг. Ты должен его любить. Понимаешь? Кстати, друг, — перешел он опять на креольский, — как тебя зовут?
— Жак, — пролепетал тот еле слышно.
— Так вот что, Жак, ты не бойся моего ягуара. Он кроток, как кариаку. Приласкай-ка его для начала.
Жак машинально протянул дрожащую руку, чтобы погладить зверя. Ягуар, словно благовоспитанный котик, скромно опустил голову, вытянул спину и игриво помахал хвостом, жмуря при этом глаза.
— Теперь ты видишь, что он вовсе незлой. Он зол бывает только со злыми.
За деревьями послышались веселые голоса. Ягуар бросился в сторону, молодой человек пошел за ним. Индеец успокоился, но все еще удивлялся таким странным отношениям между человеком и ягуаром.
Среди беспорядочной груды поваленных деревьев, поломанных ветвей и порванных лиан стояла компания из шести человек — пятерых белых и одного негра. Белые были одеты совершенно так же, как и молодой человек, приведший индейца. Старшему из них было на вид лет сорок пять. С молодым человеком он имел заметное сходство: те же черты, те же глаза, та же добрая улыбка, та же атлетическая сила, только лицо его было в морщинах, волосы на висках — совсем седые, а борода — с сильной проседью.
Подле пожилого человека стояли трое красивых юношей, из которых один был еще совсем мальчик лет тринадцати, хотя мальчик очень сильный, хорошо сложенный. Двум другим было — одному лет шестнадцать, другому лет семнадцать или восемнадцать.
Между ними всеми и пожилым человеком было заметное сходство. Очевидно, все они состояли в родстве.
Пятый европеец был человеком лет тридцати двух — тридцатитрех, с изжелта-белокурой бородой и голубыми насмешливыми, но добрыми глазами. Наконец, негр; это был уже совсем старый человек, с седыми жесткими волосами, с лицом в морщинах, но необыкновенно добродушным и кротким. Правая нога негра была поражена проказой.
Индеец не знал, что и думать обо всем этом. Спутник его быстро подошел к старшему мужчине и приложил к губам палец. С реки доносился стук тесаков, которыми каторжники прочищали завалы на дороге.
— Отец, — сказал по-английски молодой человек, — я привел индейца. Вот он. С виду он малый хороший, честный, но дело в том, что это не простой индеец, и как бы нам после не пришлось раскаиваться, что мы ему помогли спастись.
— Никогда не следует раскаиваться в добром деле, дорогой Анри, — возразил пожилой человек: — Я знаю, что индейцы не отличаются особенной благодарностью, но этот ведь еще так молод…
— Молод-то он молод, но он говорит, что его воспитали белые в Мане, что он знает служащих в остроге… слышишь, отец, в остроге, одно имя которого для нас полно ужасных воспоминаний… Он уже и теперь мечтает о том, как он увидится с женой и своим приемным отцом, и ведь, в самом деле, мы же не можем удержать его здесь навеки. Таким образом, выходит, что мы себе страшно навредили, потому что наше убежище станет известно. По правде сказать, я скрыл от него все: не сказал ему, кто мы такие, откуда, как сюда попали, давно ли тут, скрыл даже то, что я знаю французский язык, и говорил с ним все время по-креольски.