Когда французы основали Сен-Лоранскую колонию, они старались жить в мире с бони, что, впрочем, было нетрудно, так как бони — народ в высшей степени честный и добродушный. Вождь их, или так называемый Великий Ман, всячески, со своей стороны, старался поддерживать хорошие отношения с французами.
Великий Ман
В шестидесятые годы прошедшего столетия Великим Маном был некто Анато, которого белые называли попросту Анатолем. Это был в высшей степени благородный человек, твердо державший данное слово и безукоризненно честный в отношениях с белыми.
Ангоссо принадлежал к племени бони и был честен и добр, как все его соплеменники.
Десять лет тому назад Робен сказал Ангоссо: «Храни секрет», и негр сохранил его, не обмолвился никому ни единым словом об убежище робинзонов.
Он не забыл также и предложения Робена, который сказал негру:
— Если ты будешь в опасности, если голод посетит твою деревню, приходи к нам и живи с нами, ты будешь членом нашего семейства.
Деревню Ангоссо разграбили оякулеты.
Об этих людях ходят странные легенды; европейцы никогда не видели оякулетов, но знают, что индейцы почему-то страшно боятся этих таинственных людей.
Об оякулетах рассказывают, что они такие же белые, как европейцы, гигантского роста, необыкновенно сильны, имеют голубые глаза, белокурые волосы и длинную рыжеватую бороду. Они — людоеды и живут в самом грубом варварстве. Употребление железа им неизвестно, а оружие их составляют деревянные палицы, слишком тяжелые для обыкновенного человека. Они не признают ни татуировок, ни каких-либо украшений и ходят совершенно голые. Мирные отношения с ними невозможны; они без объявления войны нападают как на негров, так и на индейцев.
Робен и его сыновья по дороге слушали рассказы Ангоссо об оякулетах. Робен сильно заинтересовался этим таинственным племенем.
— Уверен ли ты, Ангоссо, — спросил он, — что эти оякулеты не принадлежат к какому-нибудь индейскому племени?
— Нет, кум, верь мне, оякулеты — не индейцы. У индейцев нет бороды, у них нос приплюснутый, а у оякулетов борода есть и нос слегка загнутый.
— Да, да, это так, — подтвердили Ломи и Башелико.
— Ты их хорошо видел? Разглядел их вблизи?
Ангоссо показал на свой повязанный лоб и потряс своей саблей.
— Каменный топор одного оякулета рассек мне голову, — сказал он. — Я сражался с оякулетами. Я не боюсь никого на свете.
— Расскажи же мне, кум, все, что ты знаешь об этих удивительных людях. Каким образом могли они разорить деревню, защищаемую такими сильными и храбрыми людьми, как бони?
Ангоссо раза два вздохнул, сплюнул в левую сторону, чтобы отогнать нечистого духа Йолока, и начал свой рассказ.
— Это было давным-давно… Мой отец был еще во цвете сил, а я был маленьким мальчиком. Бони и оякулеты, утомленные долгой борьбой, решили заключить перемирие.
Оякулеты пригласили бони из моей деревни прийти к ним в гости, съесть с ними священную лепешку и выпить пивори — напиток, употребляемый при торжественных церемониях.
Бони храбры и сильны, они верят честному слову и сами свято держат свои обещания. Они отправились по приглашению белокожих и явились к ним под предводительством моего отца, который был вождем.
В знак дружбы бони сложили всё свое оружие в хижине пиаи оякулетов. Стали есть, пить; целый день шел пир, пляски. С наступлением ночи бони удалились в построенные для них хижины. Среди ночи оякулеты, изменив своей клятве, нарушив священные законы гостеприимства, овладели нашими саблями и ружьями и перерезали сонных, беззащитных воинов.
Защищаться бони не могли и хотели пуститься в бегство, но запутались в лианах, нарочно протянутых по земле, и попадали на землю.
Большая часть наших была перебита. Моему отцу удалось спастись под покровом ночи, и он вернулся домой в сопровождении нескольких уцелевших воинов.
Он получил в лицо страшный удар саблей, разбивший ему челюсть, так что с тех пор мой отец, когда хотел говорить, должен был поддерживать рукой отваливавшуюся челюсть. За это его у нас прозвали Коаку, то есть Упавший Рот. Под этим прозвищем он известен и сейчас.
Кроме того, от избиения спаслась еще одна девочка. Оякулеты нашли ее в траве, но не убили и воспитали ее со своими детьми. Впоследствии она убежала к бони, а оттуда в Суринам, где живет до сих пор. Ее зовут Афибой. Как видишь, кум, я имею право говорить, что знаю хорошо оякулетов.
— Это верно, Ангоссо. Но каким же образом произошла недавняя беда в твоей деревне?
— Два или три года после того мы не видели больше оякулетов и даже ничего не слыхали о них. Мой отец повторял постоянно своим воинам: «Бойтесь оякулетов, дети мои, берегитесь их. Они коварны, как змеи, и всегда нападают врасплох». Старый Коаку был прав.
Дней пятнадцать тому назад сыновья мои ушли собирать маниок, а я ловил рыбу с моей женой Агедой.
Вдруг мы увидели над нашей деревней черный дым. Мы схватились за весла, и лодка наша помчалась по реке. Что же мы увидели, когда подплыли?
Наши хижины горели, объятые пламенем. Многочисленная толпа оякулетов, зарезав наших детей и жен, подожгла целиком всю деревню. Все взрослые сильные мужчины как раз в это время были на работе.
Они тоже прибежали, когда увидели дым, подумав, что загорелось что-то из-за несчастного случая. Разбойников было втрое больше, они напали на них из засады и всех перебили.
Мои сыновья тоже прибежали с засеки. Мы кинулись в самую гущу врагов, решившись дорого продать свою жизнь. Бились мы храбро, это я могу сказать, не хвастаясь. Я горжусь своими сыновьями, как и ты, кум, гордишься своими…
Я упал, получив тяжкий удар по голове, и едва не разделил участи моего отца, который был убит в схватке. Агеда спасла меня, схватив горячую головню и ткнув ею прямо в бороду теснившему меня оякулету, который убежал с диким воем.
Увы! Численное превосходство решило исход. Двадцать человек с нашей стороны были убиты, остальные разбежались. Поля наши подверглись опустошению, деревня больше не существует; она сгорела дотла.
Мысль о тебе, кум, постоянно жила в моем сердце. Я сказал плачущей Агеде:
— Пойдем к белому человеку.
Сыновьям своим, которые горели желанием опять искупать в крови врагов свои окровавленные сабли, я сказал:
— Пойдемте и вы со мной к белому человеку.
Они не возразили мне ни слова и не расспрашивали, а послушно пошли за мной.
Я был болен. У меня была лихорадка. Но что значила для моего огорченного сердца рана на голове? Моя воля была сильней телесной раны. Мои сыновья переправились через пороги. Я узнал знакомые места. Мы шли, не останавливаясь ни на минуту. Ломи и Башелико не знают усталости. Мы дошли до кокосовых деревьев. Я увидел срубленные деревья, листья муку-муку и зеленые растения с длинными шипами. Я сказал: здесь змеи. Мы спрятали пирогу в траве и пошли обходной тропинкой, которую я мысленно хорошо представлял.
Я увидел Казимира, увидел белого человека, которого зовут Андрэ, увидел белую женщину, мать твоих детей. Я им сказал:
— Белый тигр говорил бони: «Когда ты будешь несчастлив, когда у тебя не будет хижины, рыбы и вяленого мяса, приходи ко мне». У меня больше ничего нет, и я пришел. Это моя жена Агеда.
Белая женщина обняла мою жену и сказала:
— Будь мне сестрой!
Агеда заплакала от умиления.
— А вот это мои сыновья, — сказал я.
— Они будут братьями моим сыновьям, — отвечала белая женщина, протягивая им руки.
— Будь мне сестрой!
Очень приятный голос у твоей жены, кум, и, вообще, она женщина чудной доброты. Ломи и Башелико сказали:
— Наша жизнь принадлежит вам.
Я спросил белую женщину:
— А где же Белый Тигр? Я хочу видеть моего друга, Великого белого вождя.
— А мы хотели видеть наших братьев, его сыновей, — сказали Ломи и Башелико.
— Он ушел со своими сыновьями, — отвечал Андрэ.
Тогда я сказал моим сыновьям:
— Пойдемте за ними.
Мы скоро нашли ваши следы и догнали вас как раз тогда, когда нечестивый индеец осмелился поднять руку на белых людей.
Закончив этой торжественной фразой, бони даже плюнул от негодования на дерзость индейца.
— Дорогой мой Ангоссо, — отвечал Робен, — ты меня до сих пор называешь Белым Тигром. Ничего, зови меня, пожалуй, так, если хочешь; от тебя я с удовольствием приму такое прозвище. Хотя, с одной стороны, оно и напоминает мне горькие минуты моей жизни, но, с другой, оно напоминает мне и тот день, когда пробил час моего освобождения и я нашел тебя на островке с моей женой и сыновьями.
Мне нечего прибавить к словам, которые сказала тебе жена белого тигра. Твоя жена и дети с этих пор сделаются членами нашего семейства; мы будем составлять все одну семью. Не правда ли, дети?
Молодые люди вместо ответа лишь крепко пожали руки Ангоссо и его сыновьям.
Ангоссо, как знаток, любовался бравым видом и стройным сложением Робеновых сыновей, имена которых он помнил отлично благодаря своей изумительной памяти дикаря. Он пришел в восторг от любезности робинзонов и откровенно сказал, насколько обрадовал его встреченный им прием, оказанная ему и его сыновьям ласка.
Однако честный бони не был совсем спокоен. Что-то его сильно тревожило, хотя он при всем своем желании не решался сообщить о своей тревоге Робену.
От изгнанника, однако, не укрылось тревожное настроение негра, и он спросил кума, что это значит.
Ангоссо отвел Робена в сторону и шепотом спросил его, куда должен был идти с засеки «маленький Сарль».
— Сарль? — переспросил Робен. — Ты говоришь, должно быть, о моем сыне Шарле?
— Да, о нем. Куда он ушел?
— Как «куда ушел»? Да разве ты его не видел на засеке?
— Нет, кум, не видел.
— Это странно. А мать разве ничего тебе не говорила о нем?
— Госпожа не могла мне ничего сказать: у нее не было времени. Я как только пришел, так сейчас же и ушел искать вас.
— Куда мог деться Шарль? Это меня удивляет и беспокоит. Пойдемте скорее домой. Живя в лесу, всего невозможно предвидеть. Мало ли какие могут быть случайности. Разве с нами самими не происходили самые странные и непредвиденные случаи?