Тут могла быть какая-нибудь ловушка; в лист, может быть, завернуто что-нибудь ядовитое, может быть, даже маленькая змея.
Путники остановились.
Анри осторожно подошел к свертку и развернул его кончиком стрелы.
В трубке не было ничего. Молодой человек поднес его поближе к глазам — и вскрикнул от удивления.
На темной зелени листа было нацарапано чем-то острым несколько строк.
Анри медленно прочел дрожащим голосом:
«Жизнь мою пока щадят. Чье-то таинственное влияние мне покровительствует. Меня куда-то ведут и держат под строгим надзором. Будьте осторожны. Шарль».
Глава XVI
Эта записка обрадовала всех чрезвычайно.
— Он жив! — вскричала госпожа Робен. — Жив!.. Милый мальчик! — Она дрожащими руками схватила лист и хотела сама еще раз прочесть нацарапанные ее сыном строчки, но глаза ее не видели ничего.
Андрэ смеялся, плакал, кричал.
— О, как я рад! Я с ума готов сойти от счастья.
— И как он ясно нацарапал на листе буквы… так легко прочесть каждую, — говорил Эжен.
— Хитрец, ловко он это придумал! — смеялся Эдмонд.
Ангоссо с удивлением и недоверием глядел на лист, принесший европейцам такую радость. Бони в то время еще не имели понятия о письменах. Пришлось ему объяснить, в чем тут суть, и когда он понял, то проникся еще большим уважением к белым людям.
Один только член экспедиции не заразился общей радостью и оставался угрюм и боязлив. Это был Кэт. Лист с буквами внушал ему отвращение. Европейские кошки очень любят играть с бумагой, пачкаясь нередко чернилами; Кэт тоже не был совсем чужд литературе, но на этот раз, как только к нему подносили лист, он отбегал прочь с сердитым ворчанием.
Ангоссо захотел узнать причину такого странного отвращения и стал рассматривать лист.
— Понимаю! — вскричал он. — Понимаю, в чем дело! Мы ошиблись, не разглядели: это лист не ваи, а кози-кози.
— Что такое кози-кози? — спросил Робен.
— Растение с очень сильным запахом, который тигры ненавидят. Здешние охотники, когда не желают встретиться с тигром, отваром этого растения натирают себе тело, а также своих собак, и тигры всегда убегают, почуяв издали противный запах.
Робен понюхал лист и нашел, что запах у него очень приятный.
— Кошки вообще не любят сильного запаха, — заметил Андрэ и добавил: — Теперь я понимаю, как было дело: когда индейцы, надушенные отваром кози-кози, напали на Шарля, ягуар испугался запаха и убежал, трусливо бросив своего господина.
Между тем робинзоны постепенно настигали индейцев, уведших Шарля. Попадавшиеся срубленные ветви были совсем свежие, не успевшие завянуть. Хотя индейцы — превосходные ходоки, однако в данном случае они не могли тягаться с робинзонами.
Через полчаса, через четверть часа, может быть, даже через несколько минут, похитители будут настигнуты.
Путники остановились перед срубленным деревом.
Наступила ночь.
Робен предложил сделать привал и отрядил Анри и Ангоссо на разведку, повелев им быть как можно осторожнее.
Разведчики отсутствовали около часа и вернулись на привал настолько тихо, что даже летучая мышь — и та, пролетая, наделала бы больше шума своими перепонками-крыльями.
Робен охранял привал с тесаком в руках.
— Отец, — тихо сказал Анри, — мы их видели.
— И Шарля? — спросил Робен.
— Нет, его не видели, но в середине лагеря похитителей мы заметили большую хижину, должно быть, он там. Вокруг хижины сидели на корточках индейцы.
— Но как вы могли разглядеть все это в темноте?
— Потому что в лагере горели костры.
— Странно. Это доказывает, что индейцы нас не ожидают или готовы отразить наше нападение.
— Вероятнее всего, последнее, тем более что индейцев мне показалось что-то очень много.
— Как расположен их лагерь?
— Вот как. Он находится на том самом месте, где нас мучили. В центре стоит большая хижина, вокруг которой горят восемь костров, по два с каждой стороны. С нашей стороны местность открытая, а сзади лагерь упирается в лес.
— Для защиты лагерь расположен очень удобно, и у нас будет много хлопот, если придется идти на штурм.
— Да, отец, бой будет горячий. Я забыл тебе еще сказать, что впереди лагеря, с нашей стороны, кроме упомянутых мною восьми костров расположен еще большой полукруглый костер.
— О, я уверен, что это самое слабое место лагеря. Менее освещенная сторона, вероятно, защищена гораздо лучше, а здесь, я уверен, в засаде — не более двоих часовых. На эту сторону мы и направим свои усилия.
— Кто же пойдет на штурм?
— Самые сильные: я, ты, Ангоссо, один из его сыновей и Андрэ. Необходимо сломить сопротивление индейцев сразу. Мы устремимся в лагерь через костер, с топорами в одной руке, с тесаком — в другой. На это понадобится всего каких-нибудь две минуты. Эдмонд, Эжен и второй сын Ангоссо составят наш резерв, который подойдет к лагерю с противоположной стороны. Эдмонд возьмет мое ружье, а Башелико — ружье своего отца. Засевши в лесу, они будут стрелять в тех, кто побежит в эту сторону.
— Отец, твой план превосходен. Он непременно удастся. Остается теперь только одно…
— Что такое?
— Как можно скорее привести его в исполнение.
— Спасибо, сынок, я иного от тебя не ожидал. Идем!
Задумано было быстро, но и выполнено было тоже поспешно. Менее чем через два часа после того, как состоялся военный совет, два отряда — действующий и резервный — выступили в путь.
С востока против лагеря индейцев спрятался в засаде резервной отряд, а с запада двинулась штурмующая группа.
Большой полукруглый костер едва горел. Тихо подкрались к лагерю робинзоны, затем Робен крикнул громовым голосом: «Вперед!» — и его люди разом ворвались в лагерь.
Быстро перескочили они через костер, хотя и обожглись; дым попал им в глаза, в горло, они кашляли, чихали, первое время не видя пред собой ничего.
Казалось, они потерпели поражение без битвы.
Раздался громкий, дикий крик индейцев.
Индейцы, оставленные Бенуа и Акомбакой стеречь лодки, умирали от скуки. Дни казались им бесконечными. Запас вику истощился у них весь, для приготовления кашири не было материала, а водка белых была так крепко закупорена в бутылках и уложена в ящиках, что о какой-нибудь нескромной попытке на этот счет нечего было и думать.
Итак, бедняги скучали; скучали так, как только могут скучать индейцы, оставленные без крепких напитков и табака и принужденные рассчитывать каждую порцию кассавы и рыбы.
Так не могло долго продолжаться. Гора к индейцам не приходила, следовательно, они рано или поздно сами должны были отправиться к горе.
И что, в самом деле, им сидеть без дела при лодках, когда нечего пить?
Кто первый высказал эту мысль, неизвестно, но она пришлась всем по вкусу. В одну минуту собрались индейцы в путь, уложили в свои пагары провизию, спрятали лодки в траву и с легким сердцем дезертировали.
Впрочем, они дезертировали не совсем, а лишь самовольно пошли на соединение с главным отрядом, покинув порученный им пост. У нас, конечно, их за это судили бы военным судом, но индейцы таких тонкостей не ведали.
Дезертиры направились по той же дороге, по которой несколько раньше пошли их товарищи с белым вождем и Акомбакой, и очутились по соседству от засеки. Господин Случай устроил совершенно неожиданную встречу их с Шарлем в ту самую минуту, когда он только что убил огромного орла — harpia ferox.
Гвианские индейцы вообще довольно безобидны. Встречного путника они принимают обычнно без особой сердечности, но и не враждебно, причем обмениваются с ним ничего не значащими приветствиями. Белых они уважают и чуть-чуть побаиваются, потому что у белых есть не только табак и водка, но и ружья.
В другое время встреча с индейцами не имела бы для Шарля никаких последствий. Но, к несчастью, Шарль не был обыкновенным белым. Вооружение у него было индейское, одежда сшита из грубой материи, руки и лицо — смуглые от загара. При виде Шарля индейцы крайне удивились.
Что это за человек? Белый? Метис? Индеец?
Они обратились к нему с вопросом, на который тот, не зная их языка, не мог ничего ответить.
Сверх того, индейцы вспомнили рассказы об оякулетах, страшных белокожих, которые говорят на непонятном языке и живут особняком, всех презирая и ненавидя.
— Это оякулет! — догадался один из индейцев, едва осмеливаясь робко произнести это страшное слово.
Индейцы сначала притихли, но, сообразив, что перед ними лишь молоденький мальчик, а их восемь человек, воодушевились.
— Это оякулет! — загалдели они, ободряя себя собственным криком.
Шарль молчал. Это их воодушевило еще больше, хотя он не выказывал робости, а Кэт сердито скалил зубы и ворчал.
Индейцам хотелось убедить себя, что Шарль — их враг, и это им, конечно, удалось. Человек всегда может убедить сам себя, в чем хочет.
Итак, Шарля приняли за оякулета. К нему потянулись враждебные руки. Он оборонялся. Завязалась борьба, в которой он, конечно, не мог победить. Кэт ворчал, но не заступался за своего господина. Перед тем как отправиться в путь, индейцы надушились растением кози-кози и тем застраховали себя от нападения кошачьих.
Молодого робинзона повалили, и, вероятно, ему пришлось бы плохо; несмотря на то что рубашка его в борьбе разорвалась и совершенно белое тело свидетельствовало о его европейском происхождении, индейцы упорно продолжали считать его за оякулета. Они намеревались его замучить и умертвить. Голодные индейцы бывают очень свирепы.
Неожиданно они обратили внимание на весьма оригинальное ожерелье, надетое на шею их жертвы. Должно быть, это ожерелье, принадлежало великому пиаи, потому что оно возымело необыкновенно сильное и совершенно неожиданное действие.
А между тем в ожерелье не было ничего особенного. Оно состояло из двенадцати хорошо отесанных камешков величиной с вишню, к середине ожерелья был привешен золотой самородок величиной с мизинец.