В самом деле, эти яички быстро вызревают в окружающей среде; человек высиживает их, так сказать, сам. Через очень небольшой промежуток времени из яичек вылупляются личинки и наполняют собой носовую полость, ушные впадины, забираются в мускулы и, выедая их, отделяют кожу от костей; наконец, перед тем как им подвергнуться окончательному превращению, они прогрызают кожу в нескольких местах и выползают из нее, после чего, обратясь в настоящих мух, улетают прочь.
Несчастный неизбежно умирает, съеденный заживо.
Я видел одного такого больного в Сен-Лоранском остроге: все усилия врачей спасти его были тщетны. Правда, личинки удалось извлечь из тела, но они успели вызвать такое сильное воспаление по соседству с мозгом, что у больного случился менингит, которого он не перенес и умер.
— Но ведь это ужасно… Следовательно, и мы во время сна подвергаемся такой же опасности?
— Успокойтесь, дети: доктора утверждают, что муха-людоедка нападает только на тех людей, у которых нечистое, вонючее дыхание, которое ее привлекает так же, как обыкновенных мясных мух — запах гнилого мяса. На людей здоровых она почти никогда не нападает.
— И неужели, отец, так-таки нет никаких средств против этого бича? — спросил Анри.
— Именно бича, ты выразился метко. К счастью, эти случаи вообще очень редки. Доктора пробовали всевозможные средства: и скипидар, и хлороформ, и эфир, и бензин, — ничто не помогало. Этими средствами удавалось выгнать личинки целыми сотнями из тела больного, из ноздрей и ушей; особенно помогал бензин. При всем этом болезнь редко излечивалась, и то только в том случае, если ее захватывали в самом начале.
— Какая ужасная смерть! — сказал, содрогаясь, Эжен.
Ему вспомнилась агония Бенуа.
— Да, кара его постигла ужасная.
— Он был нашим злым духом. Только теперь мы можем вздохнуть свободно: у нас нет непримиримого врага. Он умер, а я свободен. Как жаль, что нет среди нас Казимира, что я не могу прижать к сердцу своего спасителя! Смерть этого доброго, честного старика отравила мне радость освобождения…
Теперь, дети мои, милые мои гвианские робинзоны, для нас настала новая жизнь. Мы потерпели крушение во время урагана, потрясшего наше дорогое отечество. Долгие годы страдали мы, скрываясь от преследований, как дикие звери, которые, впрочем, далеко не столь злобны, как некоторые люди.
Теперь нам не от кого прятаться, некого избегать. Зато и дела у нас прибавилось: теперь нам предстоит не только расчищать засеку и возделывать девственную почву, теперь у нас появилась новая, более высокая, цель, более важная миссия.
На здешней благодатной почве прозябают — именно прозябают — люди, стоящие на самой низкой ступени развития, но к развитию способные. Возьмемся же скорее за дело, дети мои! Приступим к просвещению темного люда, к ознакомлению его с нашей цивилизацией, к исправлению его нравственности. Это великая задача и вполне нас достойная. Употребим же все силы на то, чтобы по возможности довести до высочайшей степени благосостояния нашу новую родину, нашу экваториальную Францию!..
Часть третьяДевственный лес
Глава I
Лучи рассвета заиграли на вершинах девственного леса; стволы деревьев были еще погружены в тень.
Неподвижные листья, казалось, постепенно тонули в надвигавшемся на них море света, терявшего свой пурпуровый оттенок по мере того, как солнце выкатывалось из-за горизонта. Вот покраснели и средние ветви. Еще пара минут — и ночной мрак быстро побежал куда-то в пространство, гонимый солнечными лучами.
Утро наступало без малейшего ветерка, душное. День обещал быть невыносимо знойным.
На поляне громко заиграла труба.
Прииск проснулся.
Каждый день он просыпался по звуку трубы; раздавались веселые голоса, смех; рабочие выходили из палаток, им раздавались порции завтрака и, между прочим, хорошая порция водки, как предохранительное средство от лихорадки.
Рабочие прииска — негры, индусы и китайцы — подходили и получали свои порции. Впрочем, китайцы не торопились подходить и всегда уступали очередь другим.
«Отчего так?» — подумает читатель. А вот отчего.
Китаец, или, как называют его американцы, Джон Чайнамен, — бестия хитрая и никогда не пропустит случая зашибить деньгу. До водки китайцы не охотники и при раздаче ее всегда норовят получить свои порции после всех, когда остальные рабочие уже получат свои. Получат и даже успеют выпить. Тогда китайцы нарочно начинают ходить мимо них со своей водкой, как бы поддразнивая их, возбуждая аппетит, и достигают того, что водку у них покупают по довольно высокой цене.
В этот день приисковый буфет был, вопреки обыкновению, почти пуст. Работники, не спеша и как бы с неохотой, выходили из своих палаток получить порции. Ничего подобного не случалось еще ни разу на прииске «Удача» с тех самых пор, как он был открыт, а открыт он вот уже два месяца.
Управляющий работами сразу заметил настроение рабочих, но объяснить себе его причину не мог никак. Управляющий был высокий, сухого сложения, сильный мужчина лет тридцати. На бледном лице, обрамленном рыжеватой бородой, живым блеском горели ясные серые глаза. На нем была серая широкополая шляпа и полосатая блуза с фланелевым красным поясом. То был француз-креол с острова Святого Фомы, звали его Валлон.
Мрачное затишье на прииске встревожило его как человека привычного и знакомого с местными обычаями.
Однако он ничем не выдал своей тревоги и ждал, когда рабочие кончат завтракать. Вот они завершили трапезу. Прошло десять минут. Пора было приниматься за работу, но они не принимались.
На прииске назревала стачка, бунт. Рабочие отказывались работать.
Управляющий взял тесак, подозвал к себе старшего помощника, голландского еврея из Парамарибо, и громко заиграл на трубе.
Никто из рабочих не пошевелился.
Краска бросилась в лицо креолу, потом тотчас же схлынула. Лицо его позеленело. Он медленно направился к хижинам и позвал:
— Манлий!
Подошел, прихрамывая, негр.
— Что угодно, хозяин?
— Отчего не работаешь?
— Нельзя работать… Я болен.
— Хорошо. Стой здесь.
Пройдя еще несколько шагов, управляющий позвал:
— Жарнак!
Выступил высокий негр с длинным двуствольным ружьем.
— Здесь! — отозвался он.
— Оставь ружье и отвечай мне.
— Слушаю, хозяин.
— Почему ты не идешь на работу?
— Другие не хотят… а я ничего.
— Ладно. Становись рядом с Манлием и жди меня.
Обходя хижины, управляющий продолжал вызывать одного за другим:
— Нестор! Зефирин! Геристаль!
Вызываемые выходили и становились перед управляющим.
Валлон дошел до индусских палаток и выкрикнул Мунуссами и Апаво.
Вышли два сильных, плечистых кули с блестящими глазами, с серьгами в ушах и браслетами на руках и на ногах.
Все упомянутые лица были десятниками на прииске. Собрав их около себя, управляющий обратился к ним совершенно спокойным голосом:
— Вот что, молодцы, хотите вы или нет, а со мною вы пойдете. Идите впереди меня. Жарнак, выходи вперед и веди нас к речке Сен-Жану. Помните, ребята, бегство бесполезно: моя пуля настигнет всякого, кто попытается бежать.
Десятники искоса взглянули на револьвер Кольта, торчавший за поясом у управляющего.
Валлон никогда не шутил. Они поняли, что ослушаться нельзя, и со страхом пошли по узкой тропинке в густой девственный лес. Чем дальше они углублялись в чащу, тем больше возрастал в них страх. Креол молчал, убежденный, что загадка скоро разъяснится.
Через четверть часа они пришли на обширную поляну, всю изрытую приисковыми ямами. Невозможный хаос представлял этот прииск, эта взрытая почва, словно изъеденная проказой, это загроможденное русло речки.
Глядя на дело рук своих, негры задрожали. Ноги у них подкашивались. Индусы также обнаруживали крайний испуг.
Управляющий понял, что отказ от работы вызван не капризом, а какой-то таинственной, быть может, даже суеверной причиной. До сих пор его рабочие были народом исправным, послушным, ни разу у него не было повода для недовольства ими.
Однако какова бы ни была причина скачки, креол не желал, чтобы она зачеркнула его труды на прииске, разработку которого ему удалось так далеко продвинуть. Он уходил с прииска на неделю вести изыскания и оставил его в самом цветущем состоянии; возвратившись, он нашел полное расстройство, грозившее окончательной гибелью всего дела. Нет, этого так оставить нельзя.
Он глянул прямо в лицо своим семерым десятникам, как бы желая влить в них свою энергию, и скомандовал звучным голосом:
— Вперед!
Десятники в крайнем испуге тесно прижались друг к другу и робко двинулись вперед, едва переступая мелкими, нерешительными шагами.
Управляющий провожал их глазами, словно оценивая их своим острым, проницательным, стальным взглядом. Десятники чувствовали на себе этот взгляд и шли неохотно, со страхом и отвращением, но шли.
Так дошли они до середины поляны и тут немного успокоились, видя, что ничего необыкновенного не случается.
Жарнак ободрился и решительно пошел вперед, Геристаль следовал за ним, а Нестор, надеясь на поощрение, опередил их обоих.
Вот он первый дошел до глубокой ямы, через которую была переброшена деревянная доска.
Желая перейти через яму, он ступил на доску.
Вдруг раздался громкий треск. Доска под Нестором подломилась, и несчастный десятник рухнул в яму.
— Ко мне, хозяин! — закричал он. — Ко мне! Помогите! Помогите!
Глава II
В один прыжок Валлон очутился на краю ямы. Сняв с себя фланелевый пояс, он опустил его в яму; негр ухватился за конец пояса; управляющий поднатужился и вытащил рабочего, который упал на землю и жалобно простонал:
— Хозяин! Меня укусила ай-ай!
Больше он не мог произнести ни слова. Челюсти его судорожно сжались, глаза выкатились, на губах появилась пена… Через минуту он умер.
— Хозяин! Меня укусила ай-ай!