Если мы обратимся к истории и вникнем в причины сильной смертности в Гвиане в былые времена, то опять-таки окажется, что этими причинами были неопытность и жестокость начальствующих лиц, злоупотребление властью, притеснения туземцев и их восстания.
В течение XVII столетия в Гвиану предпринималось шесть экспедиций, и все они окончились крайне плачевно. Первая экспедиция отправлена была в 1604 году из Руана под начальством капитана Ларавардьера, который высадился в Кайенне с тридцатью эмигрантами. Туземцы-караибы встретили их миролюбиво, но вскоре эмигранты начали притеснять туземцев и даже попытались обратить их в рабство. Караибы дали им энергичный отпор, и дело кончилось тем, что через год все поселенцы до единого были перебиты.
Вторая и третья экспедиции были тоже предприняты из Руана, одна в 1630 году, а другая в 1634-м. Переселенцы, нуждаясь в пище, начали нападать на туземцев, а те объединились с голландцами и англичанами и опять дали им отпор. В конце концов почти все переселенцы были съедены караибами.
Основание города Кайенны относится к 1635 году.
В 1643 году в Руане снова составилась компания, выхлопотавшая себе концессию на все земли между Амазонкой и Ориноко с условием заселить их и устроить там фактории. В Гвиану отправилась большая экспедиция из трехсот человек под начальством воистину бешеного безумца, некоего Понсе де Бретиньи.
Город Кайенна
Вместо того чтобы постараться привлечь на свою сторону туземцев, что так легко удалось англичанам и голландцам, Бретиньи с первых же своих шагов на новой земле завел с ними свару и сделал попытку обратить их в невольников. Он охотился за ними, как за дикими зверями, и попадавших ему в руки вешал и жег живьем без всякого милосердия.
Не довольствуясь издевательствами над дикарями, он притеснял и своих подчиненных; плохо кормил, морил непосильной работой под знойными лучами гвианского солнца, за малейшую вину взыскивал с неслыханной строгостью.
У него был железный штамп с его вензелем. Этим штампом раскалив его добела, он выжигал клейма на лбу или на руках тем, кто мало-мальски не так исполнял его приказания. Выведенные из терпения переселенцы в 1644 году взбунтовались и арестовали своего мучителя. Сто двадцать человек из них убежали частью в Суринам, частью в Бразилию. Бретиньи вновь получил свободу, к ужасу несчастных, оставшихся в Гвиане. Кончилось тем, что и они разбежались, найдя себе приют у индейцев. Сам Бретиньи был убит индейцами, которым он вздумал мстить за то, что они дали у себя приют беглецам.
В том же духе велись дела в колонии в течение всего XVI века, причем Кайенной не раз овладевали голландцы, которых всякий раз приходилось изгонять оттуда с большим кровопролитием. В последний раз они были выбиты оттуда адмиралом д’Эстре в 1676 году. Адмирал нанес им тяжкое поражение, в честь этой победы Людовик XIV приказал выбить медаль с надписью «Сауаnnа recuperata» (за отвоевание Кайенны). Вообще же XIV век прошел для колонии совершенно бесплодно, и следующее столетие застало ее в абсолютно неустроенном виде. Бедствия, постигшие Францию под конец царствования Людовика XIV, отразились и на Гвиане: французские владения в ней были значительно урезаны по Утрехтскому миру 1713 года.
С тех пор колония влачила самое жалкое существование. В 1763 году французское правительство, желая вознаградить себя за потерю Канады, обратило усиленное внимание на Гвиану. Через год в Гвиану отправилась большая экспедиция из нескольких сот эмигрантов под начальством Шанваллона. Переселенцы попали в Гвиану в самый разгар дождливого сезона, а тут еще, на беду, из Европы стали прибывать корабль за кораблем целыми тысячами новые эмигранты, которых вместе с женщинами и детьми набралось вскоре около 10 000 человек.
Меж тем в колонии начался сильный голод. Эмигранты продолжали прибывать, и не было возможности предвидеть, до каких размеров дойдет бедствие.
Начался голод, а с ним и болезни. В результате погибло 10 000 душ, и было совершенно непроизводительно истрачено 30 миллионов.
Колонии был причинен большой ущерб.
Требовался человек с необыкновенно умной головой, из ряда вон выходящий, чтобы поправить вконец испорченные дела.
Таким человеком оказался Малуэ, посланный в 1776 году в Гвиану в качестве главного королевского комиссара. Это был положительно лучший из администраторов, каких когда-либо имела Гвиана. Он энергично занялся благоустройством колонии, проводил каналы, строил дороги, осушал болота, расчищал леса. Под его умным, деятельным управлением колония быстро подошла к процветанию.
Затем последовала Французская революция. Для Гвианы она выразилась в том, что сюда было сослано множество «врагов нового порядка»: дворян, писателей, священников, генералов, — всего более трехсот человек; обращались с ними дурно, и они умирали, как мухи.
Таковы были события, создавшие для Гвианы настолько плохую репутацию, что на эту страну до сих пор смотрят с крайним предубеждением, как на самое несчастное место на земле.
Итак, мы убедились, что корень бедствий, постигших гвианских колонистов, заключался вовсе не в климате Гвианы, а в обстоятельствах, которые зависели исключительно от самих людей.
С тех пор прошло почти целое столетие.
Положение колонии значительно улучшилось, хотя до идеала еще было далеко.
Во всяком случае, мнение о вреде гвианского климата есть не более как ни на чем не основанный предрассудок, который я и постарался рассеять доводами, изложенными в этой главе.
Глава VI
«Париж 15 июля 187…
Дорогие родители! Милые братья! Завтра из Саутгемптона идет почта в Гвиану. Через двадцать два дня шхуна “Марони-Покет”, которая недавно заменила нашу “Tropic Bird”, выйдет из Суринама в Марони, а еще через неделю мое письмо дойдет до нашего поселения “Полуденная Франция”. Оно опередит нас на три недели. Наконец-то я увижу вас после десятимесячной разлуки. Мы с Андрэ просто горим от нетерпения уехать поскорее домой.
Мне Париж надоел, хотя и понравился. Я бы желал в нем жить, но лишь в том случае, если б почему-либо не мог жить в девственном лесу. Одно из двух: или высшая степень цивилизации, или самая первобытная культура — середины я не допускаю.
С новой жизнью я освоился очень быстро и скоро перестал удивляться. Одного я никак не могу переварить: отчего это приезжий чувствует себя в Париже одиноким, как в девственном лесу, хотя вокруг всюду кишат люди? А я еще менее, чем кто-либо, чувствовал это одиночество, потому что со мной был наш несравненный Андрэ.
Под его руководством я все осмотрел, всюду побывал и могу сказать, что познакомился с Парижем вполне. Накупил я целую груду книг, оружия, платья, всяких инструментов и земледельческих орудий. Все это уже упаковано и готово к отправке морем. Покупок так много, что ими можно нагрузить трехмачтовый корабль. Денег я не жалел, и вы будете довольны, когда все это получите.
Все дела сделаны, и мы возвращаемся назад. Мы не на шутку соскучились. Жара и духота в городе страшная. Асфальтовые мостовые раскалены, и асфальт пристает к каблукам, когда ходишь пешком по городу. Температура +37°. И после этого говорят, что климат Гвианы невыносим для европейца, когда там средняя температура всего 27°! Правда, в январе в Париже было однажды 15° мороза, но я не знаю, насколько полезны для здоровья такие крайности.
Путь из Кайенны по реке Марони
Одним словом, нам обоим хочется поскорее домой, домой и домой, в Гвиану, в девственный лес.
Не могу закончить письма, не описав вам одного эпизода, героем которого был Андрэ.
— Пойдем со мной, — сказал он мне однажды.
— Куда? — спросил я.
— Это пока секрет. Поверь мне, ты не будешь жалеть, если пойдешь со мной.
Мы вышли из гостиницы и пешком отправились на какую-то узкую и длинную улицу мрачного вида. То была улица Сен-Жак. У большого, неприглядного дома мы остановились, и Андрэ провел меня на шестой этаж.
— Здесь, — сказал он, останавливаясь у двери, выкрашенной охрой, и показывая мне на дощечку с надписью: “Госпожа Д. Искусственные цветы”.
— Да, здесь! — вскричал я.
Я узнал, друзья мои, нашу мансарду на улице Сен-Жак.
Мы вошли. Нас встретила бледная худая женщина в черном платье, окруженная тремя детьми, которые смотрели на нас с печальным любопытством. Бедняжка была вдовой без всяких средств…
— Сударыня, — сказал я ей, — не приходите в отчаяние. Моя мать была точно в таком же положении, как вы, но ее выручили добрые люди…
Подойдя к колыбельке, в которой лежал четвертый ребенок (увы! больной), я наклонился к нему, поцеловал его и положил в люльку банковский билет в 1000 франков…
Итак, до свиданья, милые мои родные, до скорого свиданья!
Всем сердцем любящий вас
Шарль».
На конверте был адрес:
Господину Робену, землевладельцу плантации «Полуденная Франция», Марони, во Французской Гвиане.
Письмо было получено месяц назад, наступило уже 12 сентября, адресат со дня на день поджидал двух путешественников. Им бы уж давно пора было приехать, и родные их уже начинали беспокоиться.
— Не отправиться ли нам их встречать? — предложил Анри.
Предложение старшего сына робинзона не встретило возражений. Жилище оставили под охраной Ангоссо и его семьи, сели на две превосходные пироги и отправились. Первый привал сделали на левом берегу Марони под деревьями.
— Запоздали они что-то, — говорила встревоженная госпожа Робен. — Я определенно умираю от нетерпения. Какое-то тяжелое предчувствие не дает мне покоя, и я просто не знаю, что с собою делать.
— Ну, мама, зачем такие печальные мысли? — возразил Анри. — Ведь и то сказать — от Франции до Гвианы путь неблизкий. Их могли задержать встречные ветры.
— Все это я знаю, и все-таки беспокоюсь.
Тревога госпожи Робен, какой бы малоосновательной она ни была, смутила и самого Робена, хотя он не подал виду и остался по обыкновению спокоен и бесстрастен.