Робены, точно бурлаки, потащили плот бечевой и благополучно переправили свой драгоценный груз через водопад.
Но это было еще не все. В пятидесяти километрах от Эрмины находился второй водопад — Петер Сунгу, а плантация робинзонов была расположена по другую его сторону. Следовательно, плот нужно было взять с собой и вторично совершить описанную переправу.
Эдмонда, Эжена и Шарля оставили стеречь оставшееся стадо, загнанное на обширный полуостров, покрытый превосходными пастбищами. Ангоссо с двумя своими сыновьями, Робен, Андрэ и Анри повели первую партию скота и через два дня благополучно доставили ее домой.
Возвратились они через полсуток, так как теперь им помогало плыть течение. Тем же способом партиями доставили на плантацию и остальной скот. Вся операция заняла около двух недель. Робинзоны трудились в поте лица, и труды их увенчались полным успехом: плантация наконец получила рогатый скот. Двести коров весело паслись теперь на степных травах, к величайшему изумлению индейцев, никогда не видавших ничего подобного.
Робен, впрочем, скоро приучил краснокожих дикарей к коровам и поручил им беречь и пасти их. Пастушеские обязанности хорошо увязывались с ленивыми наклонностями индейцев, которые по этой причине охотно согласились сделаться vagueros.
И надо отдать им должное: стадо они пасли настолько старательно, что лишь немногие из коров сделались добычей ягуаров.
Робинзонам в качестве скваттеров пришлось затратить так же много труда, как и в роли диггеров, но зато и награда за труд была так же значительна.
За шесть лет стадо умножилось почти в пять раз, так что к тому времени, к которому относится третья часть нашего рассказа, на лугах плантации паслись уже 1000 прекрасных коров, снабжая колонистов превосходной мясной и молочной пищей.
Теперь можно было смело приглашать эмигрантов. Возможность голода была устранена полностью, и существование значительного числа колонистов было обеспечено. Несмотря на большое потребление ими мяса, стадо постоянно увеличивалось.
Это можно доказать очень простым расчетом. Из тысячи коров наверняка дают ежегодный приплод шестьсот. Допустим, что двести гибнет от разных причин, не достигнув трехлетнего возраста и, следовательно, не дав приплода, а двести пятьдесят идут в пищу людям, остается еще сто пятьдесят — количество, вполне достаточное для размножения. Так как каждая корова или бык дает в среднем около двухсот килограммов чистого мяса, то, следовательно, «Полуденная Франция» могла предложить будущим поселенцам пятьдесят тысяч килограммов свежего мяса в год. При этом пусть читатель заметит, что цифры мы берем самые умеренные.
За прокорм такой массы скота тоже нечего было бояться: саванна площадью в одну квадратную милю может свободно прокормить тысячу голов; чем больше в ней пасется скота, тем лучше она удобряется и тем больше дает корма. При этом, конечно, следует соблюдать определенную пропорцию.
Временами наши скотоводы превращались снова в искателей золота и брались за заступ и кирку. Золото рекой текло в их кассу, и запасной фонд постоянно увеличивался.
1 ноября 187… Робен сказал своему семейству:
— Все готово, дети мои. Деньги у нас есть. На плантации у нас изобилие, природа нами покорена. Пора приступить к решительному шагу.
Мы кликнем клич и привлечем в Гвиану много рабочих рук, в которых она так нуждается, и будем широко разрабатывать ее природные богатства: извлекать золото, промывать золотоносный песок, разламывать кварц, разводить кофе, какао, хлопчатник, пряности, сахарный тростник. Словом, у нас двоякая цель.
Для обработки земли мы найдем кули, для рудников — африканских негров. Белокожие за хорошую плату пойдут к нам в качестве ремесленников; в Мартинике жителей так много, что даже тесно от них: будем поощрять переселение сюда мартиниканских мулатов — это прекрасные, знающие люди, превосходные ремесленники и к тому же вполне приспособившиеся к жаркому климату. Нам нужны также механические двигатели, паровые машины, разные усовершенствованные инструменты для промывки золота. Все это можно будет закупить в Старом Свете, к промышленности которого мы и обратимся за содействием.
В этом деле Андрэ смыслит больше, чем все мы вместе. Он поедет во Францию и в Англию, закупит там все, что нужно, и вернется как можно скорее назад. Анри, Эдуард и Эжен выразили желание не уезжать из колонии. С другой стороны, Шарль не прочь был бы взглянуть на Европу, из которой его увезли совсем маленьким и которой он почти не помнит. Поэтому пускай он поедет с Андрэ.
Дети мои, даю вам неделю на сборы. Золота здесь много. Берите из общей кассы сколько угодно. Тратьте много, но не тратьте зря. Мы, американцы Юга, имеем полное право говорить подобно американцам Севера: time is money…[11]
Таковы были события, предшествовавшие тому времени, когда мы снова увидели наших робинзонов и на этот раз, в полном довольстве и счастье.
Пусть читатель простит мне это, быть может, несколько длинное отступление, но я считал необходимым познакомить подробно с теми условиями, в которых протекла жизнь наших гвианских отшельников, а главное — описать их подготовительные труды для осуществления той благородной цели, которую они себе наметили.
Десять месяцев спустя после отъезда Шарля и Андрэ в Европу младший Робен написал родителям письмо, которое мы уже привели для сведения читателям в предыдущей главе.
Легко понять, с каким нетерпением жаждали родные скорее увидеть его и обнять и какая тревога овладела ими, и в особенности — матерью, когда оказалось, что вода в речке, по которой уплыли Шарль и Андрэ, быстро поднимается и грозит наводнением.
Пироги быстро неслись по серым волнам вздувшейся реки. Наводнение, поднявшее уровень реки на два метра, по-видимому, прекратилось — на время или совсем, трудно было понять.
Наступила ночь.
Робинзоны не только не уменьшили скорость своих лодок, но, напротив, помчались еще быстрее, освещая себе путь факелами, которыми лодки были снабжены в изобилии.
Мрачную картину представлял этот бег двух лодок, происходивший в совершенной тишине, прерываемой лишь громким дыханием запыхавшихся гребцов. Факелы, скользившие в темноте, придавали картине что-то фантастическое.
Плыли лодки довольно долго, и никто до сих пор не замечал ничего особенного.
Вдруг Ломи, правивший передней лодкой, коротко вскрикнул и указал на плывший по воде предмет.
Робен опустил фонарь к воде и с ужасом откинулся назад, увидев мертвое тело негра. На секунду вынырнула черная курчавая голова и снова скрылась в водовороте.
— Вперед, дети, вперед! — сказал он глухим голосом, надеясь, что госпожа Робен, лежавшая на дне лодки, не видела и не увидит плывшего мертвеца.
Робен опустил фонарь к воде и с ужасом откинулся назад, увидев мертвое тело негра
Через пятьсот метров послышалось какое-то странное щелканье зубами…
То стая кайманов терзала другой труп — труп кули, тоже уносимый волнами.
Пироги неслись, как стрелы, не обращая внимания на кайманов и на их ужасный пир.
Робинзоны, томимые тоскливым предчувствием, отчаянно налегали на весла.
Но вот при свете факелов они увидели возле берега какое-то светлое пятно.
Приблизившись, они разглядели премиленькую лодку, привязанную к дереву. Веревка, которой она была привязана, крепко натянулась и грозила оборваться.
Сомнений быть не могло. Лодка принадлежала Шарлю. Она была нагружена инструментами, оружием и провизией, но пассажиров в ней не было.
Робинзоны бегло взглянули на лодку и собрались было плыть дальше, как вдруг заметили, что оба берега реки затоплены и превратились в сплошное озеро.
В это время на левом берегу послышались отчаянные крики, и затем грянул ружейный выстрел.
Глава VIII
Шарль и Андрэ из цивилизованного мира вдруг прямиком попали в дикую глушь.
Старая гвианская фея, словно рассердившись на них за продолжительное отсутствие, громоздила на их пути засаду за засадой.
Но наши путешественники не разнежились и не ослабли от десятимесячного пребывания в большом городе. Столкнувшись лицом к лицу с опасностями, они превратились в прежних стойких и сильных робинзонов.
— Это ли еще с нами бывало! — сказал беззаботно Шарль.
— Правда, — заметил Андрэ, тоже не утративший присутствия духа. — Скажи, пожалуйста, что это ты делаешь?
— Устраиваюсь поудобнее. Никто не знает, что может случиться. Советую и тебе сделать то же. Обувь стесняет ноги и в случае чего может помешать плыть. К черту ее! Разутому легче, тем более что ноги у меня, как у обезьяны — не чувствительны ни к чему.
— Это хорошая мысль, — сказал Андрэ и тоже разулся.
— Так. Хорошо. Вода прибывает довольно медленно, следовательно, мы еще успеем… Панталоны, по-моему, — тоже вещь лишняя: одно стеснение от них.
— Неужели ты?..
— Успокойся, дриадам не придется краснеть, я штанов не сниму, я только обрежу их до колен, так как они слишком длинны.
— Великолепно. Я сделаю то же самое.
— Сколько угодно. Сабля — вещь необходимая, ее я оставлю. Ах! Еще револьвер… Нет ли здесь воска? Есть. Очень хорошо.
— Зачем тебе воск?
— Неужели не догадываешься? Ведь нужно, чтобы револьвер в любую минуту мог выстрелить.
— Разумеется.
— А как же ты будешь стрелять из него, если он подмокнет?
— Уж и не знаю.
— Я тоже не знаю, но постараюсь, чтобы он стрелял, и для того хочу намазать воском патроны.
— Я тебе положительно удивляюсь, — заметил Андрэ. — Где ты научился так все предусматривать?
— Как «где»? Да ведь я же твой ученик. Ты меня научил приспосабливаться ко всяким обстоятельствам, и я только применяю твои уроки на деле. Но довольно болтать. Все, кажется, готово. Вода прибывает. Нас подмоет через четверть часа.
— А как же быть с раненым?
— Я о нем не забыл и обдумываю, как его спасти.