Легкая паровая лодка, пыхтя, неслась по волнам Марони, а робинзоны жадно оглядывали берега, мимо которых проезжали. Робен сидел в задумчивости, из которой его вывел стон раненого. Валлон вышел наконец из беспамятства, в котором находился с тех самых пор, как Шарль и Андрэ перевязали ему рану. Он очень удивился, почувствовав себя живым, и выразил бесконечную благодарность своим спасителям. Шарль тихим голосом передал ему последовательно все важнейшие моменты драмы, происшедшей на прииске, как то: таинственное покушение на жизнь управляющего, пожар, наводнение и проч.
Управляющий прииском не мог говорить и выражал свои чувства лишь тем, что слабо пожимал руку юноши. Андрэ промыл ему рану и сделал новую перевязку, после чего Валлон почувствовал облегчение и вскоре заснул. Проспал он часа два и проснулся в лихорадке, хотя пока еще не особенно сильной. Андрэ дал ему большую дозу хинина.
Когда раненый проснулся и застонал, Робен вздрогнул. Его осенило, что между раной Валлона и пропажей лодок должна существовать связь.
Он подошел к раненому, не решаясь с ним заговорить. Тот, однако, догадался, чего от него хотят, и сделал головой знак.
— Можете вы меня слушать? — спросил Робен.
— Даже отвечать вам могу, — слабым, чуть слышным голосом проговорил раненый.
— Я боюсь вас утомить, так как ваше положение очень серьезно.
— Нет, мне теперь лучше, и мысли совершенно ясны. Говорите, пожалуйста.
— Нет ли у вас врагов или, по крайней мере, завистников? Не желал ли кто-нибудь вашей смерти?
— Напротив. Без меня прииск «Удача» не мог хорошо работать. Моим служащим была прямая выгода, чтобы я был жив.
— Вы не помните, при каких обстоятельствах вам нанесена была рана?
Валлон сделал усилие, чтобы припомнить, и слабым, прерывающимся голосом рассказал Робену о стачке рабочих, о таинственных звуках, слышанных ночью, о порче инструментов, о западнях, расставленных на прииске, и об ужасной смерти одного из десятников.
— Я убежден, — говорил раненый, — что тут замешаны похитители золота. Ночью без меня работали машины. Кто эти воры — совершенно не могу сказать. Я не видел на прииске ни одной посторонней души, за исключением нескольких индейцев, но и те лишь прошли мимо.
— Вы ничего особенного не заметили в этих индейцах?
— Ничего. Мое внимание привлек только старик громадного роста с белыми косматыми волосами и необыкновенным выражением лица. Он бродил по берегу реки и, в отличие от прочих краснокожих, никогда не пил водку. Но я видел его задолго до катастрофы, недели за две.
— Вы не устали говорить?
— Нет, ничего… Мне нужно вам еще сказать несколько слов, а то, может быть, завтра я уже не в силах буду говорить.
Вкратце описав свое дежурство под деревом панакоко, раненый продолжал:
— Я выстрелил в ту сторону, где мне привиделись чьи-то глаза, и услышал страшный крик. Затем на меня обрушилась как бы гора какого-то тела. Я ощутил чью-то холодную, липкую, скользкую кожу. Вес давившего меня странного существа равнялся, по крайней мере, весу четырех человек. Это ощущение длилось несколько секунд, затем я почувствовал сильнейший удар в грудь и лишился сознания, но не моментально, а так, что успел еще заметить, как какая-то длинная масса скользнула по лиане, свисавшей с ветки дерева до земли.
— И это… все?
— Все, — закончил раненый, изнемогая от сделанных усилий. — Больше я не знаю ничего. Чем бы все это ни кончилось, примите мою безграничную благодарность.
Робен собирался ответить ему несколькими теплыми словами, как вдруг на берегу, близ которого проплывала паровая лодка, послышались громкие крики и шум, а в лесу, который рос на берегу, показалась просека с несколькими индейскими хижинами.
Андрэ остановил лодку.
— Это индейцы-эмирильоны, — сказал Шарль. — Может быть, мы от них узнаем что-нибудь.
Он выпрыгнул из лодки на берег; за ним выскочили Робен и Андрэ.
— Эй, вы! Тише вы там, а то ничего не слышно! — крикнул Шарль двум индейцам, которые, достав себе откуда-то по жестяному ящику, изо всей мочи барабанили в них, стоя перед большой хижиной. — Что это вы так расшумелись?
— Мы отгоняем йолока, он умерщвляет у нас взрослых и детей.
— А! Это значит, что здесь эпидемия. Войдемте посмотрим, что у них там такое.
Все трое вошли в хижину.
Глава X
В хижине стоял густой дым от сжигаемых ароматических трав; у входа сидела индианка и держала на коленях ребенка лет пяти или шести, который, по-видимому, был мертв. Несчастная мать с глубоким горем смотрела на бедное маленькое существо, посиневшие губки которого были покрыты густой пеной.
Увидев белых, она быстро вскочила на ноги и протянула ребенка к Анри, как бы желая сказать; «Спасите его!» Сильна вообще у краснокожих вера в могущество европейского знания. Индианка с надеждой следила за тем, что делает Анри, и даже затаила дыхание.
Одна из ножек ребенка посинела и распухла. На больное место был наложен какой-то пластырь из окровавленного мяса и внутренностей.
— Этого ребенка укусила змея, — сказал Анри, знакомый со всеми индейскими обычаями. — Мать убила змею, измяла ее, изрезала и приложила к ране, думая, что это средство поможет. Бедный ребенок! Он погиб!
— Нет, еще не погиб! — вскричал Шарль. — Подожди две минутки.
Он бросился к лодке, поспешно открыл один из ящиков, достал походную аптечку и бегом вернулся в хижину.
— Он еще не умер?
— Нет, пульс еще слышен.
— Хорошо. Положи его на пол, голову держи повыше.
Быстро откупорил он синий пузырек и достал из аптечного ящика спринцовку с острой серебряной иглой на конце. Налив из синего пузырька лекарство в спринцовку, Шарль впустил иголку в пораненное место и выдавил в рану жидкость. Выпрыснув из спринцовки все содержимое, он прекратил операцию и стал ждать.
У входа сидела индианка и держала на коленях ребенка
Мать стояла, как окаменелая, не сводя глаз с неподвижного дитяти. Прошло пять минут — пять минут смертельной тоски для матери. Затем она вскрикнула и залилась слезами.
Малютка открыл глаза.
— Он спасен, — сказал Шарль. — Через час он будет уже на ногах.
Робен и Анри просто не верили глазам.
— Неужели, Шарль, — спросил Робен, — ты открыл новое средство против укуса змей?
— И даже самых ядовитых, потому что эта змея гремучая, видишь, вон ее кольца? Только я этого средства не открывал, а лишь воспользовался чужим открытием.
— Что это за средство такое?
— Просто марганцовокислый калий.
— Ты привез это блестящее открытие из Парижа?
— Из Парижа, но через Рио-де-Жанейро. Случайно прочитал я в «Медицинском журнале» статью об опытах доктора Ласерды в рио-де-жанейрском музее над собаками, укушенными змеей. Это противоядие всегда оказывало быстрое и верное действие. Я решил взять с собой это лекарство на всякий случай, тем более что оно так просто и дешево.
Тем временем ребенок пришел в чувство и улыбнулся матери, которая плакала от умиления и благодарными глазами глядела на белых.
Дым ароматических трав, наполнявших хижину, рассеялся, и европейцы увидели подвешенный к потолку гамак, а в гамаке какого-то человека.
Человек в гамаке жалобно стонал.
— Кто это такой? — спросил Шарль индианку на местном ломаном креольском наречии.
— Это мой муж, — тихо отвечала индианка.
— Ты что, куманек? Болен, что ли?
— Очень болен, — отвечал индеец.
— Что с тобой?
— Я болен… моя жена родила.
Европейцы вскрикнули от удивления. Они слышали о странном, нелепом обычае у индейцев, но до сих нор не верили этому. Он заключается в том, что, когда жена индейца рожает, муж ее, забывая, что бедная женщина нуждается в особенно тщательном уходе, разыгрывает недостойную комедию, притворяясь больным.
Теперь нашим европейцам пришлось быть очевидцами этой комедии.
Муж ложится в гамак, стонет, охает. Не успев еще сама поправиться, несчастная жена ухаживает за ним, подает ему пищу, окуривает хижину ароматическими травами… Да, это было бы очень смешно, если бы не было так мерзко.
И эта бедная женщина, всего четыре дня тому назад родившая ребенка, нашла в себе силы, чтобы убить змею, укусившую ее первенца…
Раненый малютка заснул, убаюканный заунывным пением матери.
Теперь можно было спросить ее, не видела ли она три больших лодки. Нет, она ничего не видела; она так была поглощена горем, что не обратила внимания даже на тех двух индейцев, которые барабанили возле ее хижины в жестяные коробки, отгоняя злого духа.
Робинзоны, обрадованные, что им удалось сделать доброе дело, собрались уходить. Тогда индианка встала и громко крикнула:
— Матаао! Матаао!
В ответ на зов индианки послышался отрывистый лай, и в хижину, виляя хвостом, вбежала небольшая собачка.
— Вы ищете воров, — сказала индианка, — ищете людей, которые вам сделали зло.
Помолчав с секунду, она продолжала, специально обращаясь к Шарлю:
— Ты спас моего ребенка. Краснокожая женщина бедна, но сердце ее преисполнено благодарности. Самое дорогое, что есть у нее, вот эта собака. Она добра и верна и отлично обучена. Пустите ее по следу воров — она их найдет; она будет вашим верным сторожем, будет охранять ваш сон и никогда не обманет.
Взяв собаку на руки, индианка подала ее Шарлю, говоря:
— Матаао, это твой хозяин; люби его и слушайся, как ты любил и слушался меня. Прощайте, белые люди! Я вас никогда не забуду; вспоминайте иногда и вы о матери, ребенка которой вы спасли.
Тронутые подарком и той деликатностью, с которой он был предложен, робинзоны пошли к своей лодке, обещав индианке заехать к ней в гости на обратном пути.
Шарль сел в лодку, посадив рядом с собой собачку; сели и Робен с Анри; Андрэ ждал только приказания, чтобы дать машине ход; вдруг на берегу показалась опять та самая индианка, спешившая к лодке и тащившая в руках большую птицу вроде гуся.
— Возьмит