— Ты очень хорошо сделал, потому что дорог и вьючного скота у нас нет, следовательно, нам пришлось бы тащить все самим, на своих собственных плечах.
— А теперь мы тоже понесем все сами, но только при более благоприятных условиях. Чтобы перетащить наши машины и инструменты в разобранном виде, достаточно шестерых сильных человек.
— Так скорее за работу! — заключил Анри, указывая на свои крепкие мускулы. — Ты молодец, Шарль, — обо всем подумал и позаботился.
Оставим пока робинзонов за работой и заглянем в хижину, обитатели которой несколько успокоились после возвращения Гонде из погони за переодетым мошенником, которого все приняли сначала за настоящего пастора-миссионера.
Индейцы были первое время сильно смущены и даже скандально возбуждены, но потом скоро успокоились со свойственным их расе легкомыслием.
Молодые мисс, огорченные потерей отца и болезнью матери, горько плакали в объятиях госпожи Робен.
Бедняжки с ужасом следили за страшной переменой, происходившей с лицом больной. Глаза миссис Браун потухли, сделались совсем мутные; рот болезненно кривился, и из него вылетали хриплые стоны. Бледное восковое лицо было покрыто потом.
Тщетно госпожа Робен старалась ободрить молодых девушек, они были безутешны. Бесполезны были все ее утешения, ее нежные ласки, ее кроткие увещания не отчаиваться и надеяться.
— Нет, я знаю, она не выживет! Она умрет! — рыдала мисс Люси. — Бедная мама!
— Сударыня! — умоляла Мэри. — Спасите ее!.. Ради бога!.. Помогите!..
— Бедные дети!.. Надейтесь! Мы испробуем все, чему научил нас опыт, что может сделать добрая воля и желание помочь ближнему. Надо подождать, пока кончится приступ.
— Но она тем временем умрет!
— Посмотрите: она совсем похолодела.
— Боже мой!.. Она нас не узнает.
— Она бредит… бормочет что-то бессвязное…
— Мама! Это я, я… Мы обе тут, с тобой.
— Надейтесь, дети, надейтесь. Через час приступ пройдет, и мы дадим ей хинина.
— О, сударыня, зачем же ждать?
— Нельзя не ждать, — с ласковой твердостью возразила госпожа Робен. — Хинин, если принять его во время приступа, сделает еще хуже; опасность для вашей бедной мамы увеличится.
— А теперь опасность разве не велика? — в один голос спросили обе мисс.
Для них мелькнул луч надежды.
— Нет, ваша мама скоро выздоровеет, если нам удастся предотвратить возвращение приступа или хотя бы ослабить лихорадку.
— О, сударыня, как вы добры и как мы вас за это любим! — вскричали молодые девушки, улыбаясь сквозь слезы.
— Я жена и мать… у меня у самой дети, — отвечала госпожа Робен. — Ломи, чего ты? — обратилась она к молодому негру, видя, что тот с неуклюжей почтительностью подносит ей пузырек с какой-то светлой жидкостью вроде воды.
— Маленькая индианка дала мне этот пузырек, — отвечал негр, — чтобы вылечить больную даму. У нее солнечный удар.
— У нее вовсе не солнечный удар, а лихорадка.
— А я думаю, что солнечный удар, и все краснокожие люди так думают.
— Что он говорит, сударыня?
— Этот добрый негр полагает, что у вашей мамы солнечный удар, и предлагает лекарство, которое употребляют в таких случаях дикари. Он просит меня непременно полечить этим лекарством больную.
— О, пожалуйста! — вскричали обе мисс. — Мы вас тоже об этом просим… Ведь это лекарство не вредное?
— Не вредное-то оно не вредное, но пользы от него никакой. Ну, да ничего. Сделаю по-вашему. Давай сюда твой пузырек, Ломи.
Негр подал госпоже Робен пузырек, в котором налита была вода с зернами кукурузы и с серебряным кольцом. Дикари верят, что вода, настоянная на кукурузе и серебряном кольце, помогает от солнечного удара.
Больше всего у миссис Браун болела, по-видимому, голова: она то и дело механически подносила руку ко лбу.
Госпожа Робен тихо наклонила пузырек и затем опрокинула его весь, прислонив отверстием горлышка к голове больной. Сделав это, она спокойно стала ждать результата.
Молодые девушки с удивлением глядели на странное лечение.
Вода в пузырьке начала согреваться. Зернышки кукурузы стали вертеться, точно горох в горшке с кипящей водой. Затем на воде появились пузырьки: очевидно, она закипала.
Индейцы и негры столпились в кружок и с нескрываемым удовольствием глядели на процедуру.
Так прошло полчаса. Сам ли собой прошел приступ, как предсказывала госпожа Робен, или действительно странное лекарство помогло, но только дыхание больной стало легче, бред прекратился, ее лицо слегка порозовело, и она заснула.
Молодые девушки не верили глазам. Удивленные и обрадованные, они кинулись на шею госпоже Робен, заливаясь слезами счастья.
— Ну что? Ну что? — бормотал Ломи, радостно ворочая своими огромными фарфоровыми глазами. — Больная дама вылечилась от солнечного удара, вылечилась…
— Что он говорит? — спросила Люси.
— Он говорит, что у вашей мамы был солнечный удар и что я ее вылечила.
— Я верю в это… Мы обе в это верим… А вы разве не разделяете этого мнения, сударыня? Посмотрите, насколько сделалось лучше нашей маме, как она теперь спокойно спит и как ровно дышит.
— У меня, милые детки, на этот счет свое собственное мнение, — отвечала госпожа Робен. — Это средство употребляют в Гвиане решительно все — и негры, и индейцы, и креолы. В каждой хижине непременно хранится запасной пузырек с водой, в которую положено тринадцать зерен кукурузы и серебряное колечко. Употребление, как вы сами видели, очень простое… Как объяснить, что вода закипает, я совершенно не знаю. Предполагают, что вода закипает только в том случае, если болезнь происходит действительно от солнечного удара, и притом полученного только от экваториального солнца. Больше я ничего вам объяснить не могу. Мой муж знает все эти вещи лучше меня, но и он до сих пор не мог найти надлежащего объяснения.
— О, сударыня, для нас решительно все равно, какая бы ни была причина; средство, во всяком случае, существует, и мы безусловно верим в него. Может быть, это предрассудок, но, во всяком случае, предрассудок утешительный. Мы так счастливы, что маме лучше, и решительно приписываем улучшение ее здоровья вашему лекарству.
— Я также очень рада, что так случилось, — отвечала госпожа Робен. — Пусть ваша мама выспится, а когда она проснется, мы дадим ей настоящего лекарства, которое излечивает самую злую лихорадку: дадим ей хинина.
Может быть, эта дружеская беседа продолжалась бы еще, но неожиданно ее прервал страшнейший шум.
Вбежали индейцы капитана Вемпи и с ним сам капитан. Он отчаянно махал руками и что-то быстро говорил, торопя своих людей скорее садиться в лодки и отчаливать от берега. Госпожа Робен удивилась, а молодые англичанки даже несколько испугались.
Глава XVIII
Гребцы уже сели на свои места.
Капитан Вемпи махал малкой, грозно покрикивая на замешкавшихся. Одновременно он вел оживленную беседу с Робеном, который его старался уговорить что-то сделать.
— Нет, mouche, — твердил индеец, — нет, я не могу работать. Я не негр, чтобы носить на себе такие тяжелые вещи.
— Нет, mouche, — твердил индеец, — нет, я не могу работать
— Послушай, Вемпи, я дам тебе водки… пороху… подарю ружье. Вели своим людям поработать немного.
Обещание ружья на минуту соблазнило лентяя. Он призадумался, но потом опять впал в прежнее упрямство.
— Нет, mouche, я не могу. Прощай, mouche. Прощай, madame. Мы уезжаем.
Капитан Вемпи вскочил в лодку, и флотилия удалилась под равномерный плеск весел.
Робен вернулся в хижину, отчасти раздосадованный, отчасти рассмешенный.
— Леность этого оболтуса положительно неисправима, — сказал он. — Выхода нет, придется все делать самим. На это понадобится часа два. Сегодня вечером мы непременно должны вернуться домой, потому что наши больные требуют тщательного ухода. Миссис Браун нуждается в более чистом и здоровом воздухе, чем здесь, что же касается господина Валлона, то хоть он и крепок здоровьем, но при его ране ему тоже нужен покой. Если он заболеет лихорадкой, это для него смертельно.
Итак, робинзоны своими силами принялись переносить в лодки машины и инструменты. Всех способных к работе было девять человек, и через несколько часов они справились с трудной работой. Весь материал был благополучно погружен на лодки, и Робен собирался уже дать сигнал к отплытию.
Валлона и миссис Браун осторожно уложили под полотняным навесом, устроенным на корме лодки; госпожа Робен и молодые девушки сели около них.
Робинзоны тоже собирались садиться, как вдруг к берегу причалила небольшая пирога, которой до этого времени никто не заметил на реке. Она приплыла с другого берега.
В лодке сидела та самая индианка, у которой Шарль вылечил ребенка, укушенного змеей.
Молодая женщина приехала с двумя детьми — со старшим, выздоровевшим, мальчиком и с новорожденным малюткой.
Она устремила на белых людей взгляд своих черных глаз, отуманенных слезами, и печально улыбнулась, узнав Шарля.
С ребенком на руках подошла она к молодому человеку и сказала:
— Сегодня утром они убили его отца. У меня нет ни хижины, ни рыбы, ни маниока. Молодой белый человек очень добр. Он не позволил краснокожему ребенку умереть от укуса змеи. Не согласится ли он накормить детей женщины, оплакивающей своего убитого мужа?
Тронутый Шарль взял у индианки дитя и передал его госпоже Робен.
— Поди же сюда, дочь моя, — пригласила индианку госпожа Робен, указывая ей в лодке место рядом с собой.
Та покачала головой и посадила в лодку своего старшего сына.
— Вы не хотите ехать со мной? — удивилась госпожа Робен.
— Нет, хочу, но это потом, а теперь я должна исполнить свой долг, — отвечала индианка. — Я должна проводить в лес белых людей, у которых такие сильные руки и такое доброе сердце. Пусть белые люди идут за мной, я покажу им место, где спрятаны их вещи, а потом отомщу за убийство моего мужа.
В третий раз покинули робинзоны голландский берег, переплыли через Марони и вернулись на французскую территорию.