Нечего и говорить о том, что он живет полгода в глуши, вдали от общества, терпит непогоду, спит под открытым небом, болеет лихорадкой, дышит вредными испарениями, расстраивает себе желудок тем, что постоянно питается консервами, так как в гвианских дебрях трудно достать себе какую-нибудь пищу. Ноги его избиты, изранены; он исхудал — кожа да кости; кожа на лице и руках сожжена жарким солнцем экватора.
Но когда после многих трудов, болезней, огорчений, длинного ряда сомнительных успехов и полных неудач золотопромышленник видит, что его труды увенчались успехом, тогда он возвращается в Кайенну и, если у него у самого нет капитала для начала работы, ищет себе компаньонов с деньгами.
В следующей главе читатели познакомятся с ходом работ на прииске, уже открытом и вполне приготовленном для эксплуатации.
Глава XIX
Предварительные работы, стоившие более или менее дорого, еще не дают предпринимателю ничего, кроме надежд. Количество золота, собранного во время изысканий, еще далеко не восполняет сделанных затрат. Но вот в конце концов предприниматель находит себе компаньонов с деньгами и выхлопатывает окончательно концессию с условием выплаты в казну по 0,4 сантима с гектара.
Тем временем весть об успехе предпринимателя уже успела распространиться. Золотопромышленник старается нанять в Кайенне как можно больше рабочих для прииска, а сам становится его директором.
Приготовления к эксплуатации вообще сходны с приготовлениями к изысканию, с той лишь разницей, что в первом случае они производятся в гораздо более широких масштабах. Наконец все готово, и отъезд совершается или на нескольких шхунах, или на пароходе «Dieu-Merci», палуба которого в этот день бывает населена рабочими всех цветов кожи и всевозможных ремесел.
Приехавшие на прииск первые дни и ночи проводят как придется, но вот наконец дружными усилиями рабочих вековые деревья срублены, повалены, расчищена широкая просека, и солнечные лучи впервые освещают то место, где до сих пор была непроходимая лесная глушь.
Срубленные деревья доставляют обильный материал для постройки жилищ. В несколько дней возникает нечто, напоминающее город в зародыше. Эксплуатация началась.
В таком именно положении нашли прииск «Удачу» Андрэ и Шарль при своем возвращении из Европы. Вообще-то, прииск был отыскан Шарлем, но потом за разработку его взялась одна компания, во главе которой стал Валлон. Права на прииск она не имела никакого — произошла ошибка, и в этой ошибке был виноват не Валлон, а тот человек, который делал предварительные изыскания, но он умер от лихорадки, и Валлон был прислан на его место. Таким образом, робинзоны нашли свой прииск уже устроенным, но они были не такие люди, чтобы воспользоваться чужой ошибкой, и, как мы уже видели, вознаградили компанию за затраты, хотя она по закону не имела на это права.
Рабочие пробыли на прииске уже несколько дней. Работа вновь закипела под энергичным руководством Валлона, и все признаки позволяли предполагать, что доход от прииска будет немалый.
Робену хотелось, чтобы к прибытию на прииск его семейства все уже было устроено как следует. Желанный день наконец наступил. Госпожа Робен, обе мисс и все бони отправились на золотое поле. К пристани причалила паровая лодка, и робинзоны вступили на широкую просеку, где уже кипела шумная работа.
Их ждали: встречены они были салютом — залпом из ружей, от которого переполошилось все население приискового птичника и скотного двора. Кули-индус взобрался на приготовленную заранее мачту и вывесил на ней французский флаг. Робинзоны приветствовали эмблему родины восторженным криком: «Да здравствует Франция!»
— Да здравствуют французы экватора! — откликнулся громким голосом Валлон, чрезвычайно обрадованный свиданием с робинзонами.
— Да здравствуют французы экватора!
Вступая в свое новое поместье, робинзоны изумлялись на каждом шагу. Управляющему даны были полномочия действовать, как ему заблагорассудится, и он воспользовался ими в самых широких масштабах.
Ему помогло в этом основательное знание условий лесной жизни.
На широкой расчищенной площади стояли хижины рабочих; дома для индусов и китайцев занимали правую сторону, для негров — левую. Перед домами были разбиты садики с полезными и декоративными растениями. Дом для хозяев прииска стоял поодаль на холме, так что был, во-первых, укрыт от наводнений, а во-вторых, овевался освежающими ветрами. Он был построен очень прочно, с высокой крышей из листьев ваи и имел очень красивый вид.
Середину дома занимала столовая, открытая с двух сторон; из нее был вид на прииск с севера и на девственный лес — с юга. В столовой стоял огромный обеденный стол, покоившийся на четырех массивных ножках. Слева была дверь в гостиную, меблированную бамбуковыми диванами и креслами; за гостиной шли комнаты для дам, выходившие в большой коридор. С противоположной стороны гостиной к ней примыкал рабочий кабинет, уставленный столами, на которых лежали книги, карты, чертежи, модели всевозможных машин и аппаратов и проч. За кабинетом шли комнаты для мужчин. Недалеко от дома, в отдельном павильоне, помещалась лаборатория. С другой стороны дома, ближе к столовой, была кухня, вверенная Огюстену, бывшему повару с военного французского корабля, марсельцу родом.
Робинзоны радовались, как дети, видя, что на прииске все так хорошо устроено, и осыпали устроителя искренними похвалами.
— Это даже слишком хорошо, — говорил Робен. — Мы как-то странно себя чувствуем среди этой роскоши. Это не Гвиана, это какая-то Кануа, где мы, чего доброго, разнежимся до крайней степени во вред делу. С другой стороны, этакая роскошь, когда кругом столько нищеты, производит на меня лично очень тяжелое впечатление… О, мой друг, не смущайтесь, пожалуйста, этим замечанием. Я его сделал не в осуждение вам, я, напротив, вам очень благодарен за моих дам, которым можно будет жить теперь в полнейшем комфорте.
— Я не удивляюсь тому, что вы сказали, — отвечал Валлон, — и, по правде сказать, ждал этого замечания; ваши слова меня даже радуют. Позвольте мне высказаться откровенно и объяснить истинные мотивы, руководившие мною?
— Говорите, мой друг. Вы знаете, как я вам симпатизирую, и потому всегда с удовольствием готов познакомиться с вашими мыслями; они, я уверен, всегда будут честные и дельные.
Креол покраснел от удовольствия, поклонился, пролепетал какую-то благодарность и заговорил:
— Я нахожу, что после тех невзгод и усиленного труда, которые судьба послала на вашу долю, вам отнюдь не грешно насладиться плодами своей энергии и пожить в довольстве, успокоить себя. Если хорошенько поразмыслить и принять в расчет все вами сделанное и перенесенное, то окажется, что теперешнее ваше положение все-таки гораздо ниже того, которого вы заслуживаете. Таково мое первое соображение. Далее — вы сами не раз выражали сожаление, что наши колонии так бедно обставлены по сравнению с английскими; вас это всегда печалило как доброго патриота.
— Да, это верно, — заметил Робен. — Мечтой всей моей жизни здесь было развить благосостояние Экваториальной Франции.
— Как креолу мне особенно бросилась в глаза одна из причин здешнего застоя. Дело в том, что всякий переселяющийся сюда француз задается одной целью — как можно скорее составить себе состояние и вернуться на родину, чтобы там уже вволю наслаждаться приобретенным богатством. Прежде чем достичь своей цели, ему приходится лет десять терпеть всякие неудобства, жить где придется, питаться чем попало; он стремится к одному — выжать из колонии как можно больше, а прожить здесь как можно меньше. Набив себе бумажник, извлекши из колонии все, что только можно, он садится на первый отходящий пароход — и поминай его как звали. Его пребывание не принесло колонии никакой пользы; он нажился и бросил ее, бросил самым неблагодарным образом.
Англичанин никогда так не поступает. Он уж если оставляет отечество, то оставляет совсем, без всякой надежды на возвращение. Он становится индийским или австралийским британцем, насаждает англичан всюду, где поселится, превращает в Англию всякую страну, где устроит свое жительство. Если у него дома была обстановка, он ее привозит с собой; если ее не было, он при первой возможности заводит ее на новом месте и совершенно в таком же виде, как это сделал бы у себя на родине. Он наживается, как и все грешные, но не паразитарным способом, не хищническим, то есть не разрушая сами источники обогащения, а лишь пользуясь ими и бережно сохраняя их. Обогащаясь сам, он одаривает и ту местность, где ему приходится действовать. Он живет семейной жизнью и, занимаясь делами, не упускает случая позаботиться и о том, чтобы для его детей были школы. Для них же он заботится об оздоровлении городов, об их внутреннем благоустройстве и благочинии и добивается своей цели во что бы то ни стало. Ах, если бы все те французы, которые здесь обогатились, не покидали колонию, не стремились домой, а поступали бы по примеру англичан!.. То-то было бы хорошо для Экваториальной Франции! Вместо того, чтобы за дорогую цену покупать чахоточных коров и быков в Демераре, мы развели бы свои тучные стада на тучных пастбищах, наши малокровные рабочие ели бы в изобилии свежее мясо и были бы и сильнее, и здоровее, а следовательно, и труд был бы производительнее. Там, где стоят немногие жалкие хижины, у нас были бы хорошие города и селения, пароходы сновали бы по реке; железные дороги соединяли бы удобными путями сообщения важнейшие промышленные пункты; наша колония была бы богатой, благоденствующей страной, а не жалким, нездоровым болотом.
— Вы говорите совершенную истину, — перебил увлекшегося оратора Робен, пораженный глубиной мысли этой речи и огромными знаниями, обнаружившимися у Валлона. — Да, теперь я вас вполне понимаю, совершенно соглашаюсь с вами и от души вас благодарю.
— Я задумал последовать примеру англичан и по возможности создать образец удобной, благоустроенной французской колонии. Весь этот комфорт, который вы здесь видите, обошелся нам недорого; так, например, вся мебель сделана нашими рабочими из подручного материала. Купленное здесь — это только фарфор, фаянс, серебро. Во всяком случае, у нас теперь уютное, комфортабельное жилище, на которое с гордостью можем указать лицам, убегающим отсюда на родину с набитыми кошельками, и сказать им: видите, как здесь можно все прекрасно устроить, как здесь отлично можно жить. Поселитесь-ка здесь, перенесите сюда Францию, — и в недалеком будущем дети ваши сделаются гражданами большого, благополучного города. Чем являться в Европу какими-то пришлыми авантюристами, которых все позабыли, которых никто там не знает, будьте лучше уважаемыми жителями Гвианы. Лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме, а вы на родине будете даже не вторыми, разве что последними.