Для простого метаморфа она была слишком крупна и подозрительно разумна. Она долгое время хорошо скрывалась. Чересчур легко обманула Керга, после чего очень уж удачно столкнулась с Дакралом, а потом сумела уйти от вампов живой и невредимой.
Он выследил ее, умело загнал в тщательно продуманную ловушку. Но вместо простого зверя напоролся на разъяренную никсу и впервые за много лет почувствовал, что снова боится.
Да, он испугался. Это правда, которую глупо было бы отрицать. Но испугался отнюдь не за себя. Не за старика Борже. И не за мохнатых обормотов, не сумевших распознать в метаморфе новую напасть. Он вдруг испугался за нее. За то, что вчерашний крыс убьет ее, поглотит, забывшись от ненависти. А потом понял свою ошибку и ужаснулся снова. На этот раз оттого, что чуть не убил ее сам.
Он несколько суток провел в лечебном крыле, по крупицам восстанавливая разрушенную ауру ученицы. Часами сидел у постели, силясь понять, почему же ее присутствие стало для него так важно. А когда стало ясно, что этого мало, без особого трепета вошел в оранжерею и протянул игольнику ослабшую ученицу, беззвучно умоляя: помоги!..
Требование учителя застало его врасплох: заниматься девушками обычно не доверяли учителям-мужчинам — слишком велика была вероятность последующей инициации. Девчонки, они ведь такие ранимые. А инициация, как ни крути, давалась им гораздо тяжелее, чем юношам. Поэтому Альварис не рисковал. И всегда находил разумные компромиссы. Поэтому Викран никак не ожидал от него предательства.
Более того, впервые на его памяти лер Альварис был непреклонен, жесток и крайне настойчив. А посулил избавление лишь в одном случае: если новая ученица попросит его о смене учителя. И это был единственный шанс избавить ее от позора. Особенно когда от наставника поступил приказ сделать ее обучение максимально жестким и быстрым.
Викран сделал все, что было велено. Он намеренно отстранялся, когда ученица умоляюще смотрела на него с холодного пола. Упорно отворачивался, стараясь не слышать упреков некстати проснувшейся совести. И отводил взгляд, стараясь не видеть синяков на ее нежной коже.
Да, он не запрещал ей пользоваться исцеляющими заклятиями. Нагружал ровно столько, сколько она могла вынести. И всегда останавливался у черты, когда она была готова сдаться или попросить пощады.
Он лишь однажды усомнился, что поступает правильно, — когда впервые провел обычную по интенсивности растяжку. Когда Айра без предупреждения закричала так, что разбила окно, а потом заметалась раненой птицей, исторгла из себя целую волну неконтролируемой силы и измученно повисла, потеряв сознание от боли.
Вот тогда Викран испугался во второй раз — того, что чего-то не учел, не подумал, упустил. Что не принял в расчет метаморфа или еще какой-то важный момент. Он в панике подхватил девушку на руки, поражаясь тому, насколько она была невесомой, сорвал проклятые цепи и помчался к оранжерее, уже зная, что в таком состоянии ей может помочь только взрослый игольник.
Хорошо, что под руку вовремя подвернулся Бриер: сдав бесчувственную ученицу ему на руки, маг кинулся обратно — заниматься внезапно забившимся в судорогах метаморфом, с которым тоже творилось нечто странное. Кер буквально задыхался от боли. А пришел в себя лишь после того, как почувствовал льющуюся с рук мага благословенную магию и жадно впитал то, в чем так остро тогда нуждался, — чужой Огонь, Землю, Воду и Воздух, смешанные в удивительно правильных пропорциях.
Викран уже тогда заподозрил, что здесь что-то не так. Что лер Альварис почему-то ошибся и зря велел к этой паре проявить необоснованную жестокость. Кер не причинил бы вреда хозяйке. Это сказала ему никса. Это сказали глаза пострадавшего крыса. Об этом говорил его изможденный вид и облегченный вздох, который вырвался из маленькой груди, стоило ему только коснуться Айры и отдать все то, чем поделился с ним боевой маг.
Айра была для него больше чем просто хозяйкой, и именно в тот день Викран это наконец понял. А потом понял и то, что полноценную трансгрессию они оба осилят без особого труда.
А еще он неожиданно заметил, что стал придерживать руку, смягчая удары, и медлить с решающим броском. Что инстинктивно начал беречь ученицу, потому что в те моменты, когда ему не удавалось этого сделать, в груди что-то болезненно сжималось и начинало недобро ныть.
В последние дни боевой маг не находил себе места. Он вдруг снова начал видеть сны о прошлом. Правда, смутные и неизменно забывающиеся к утру, но оттого не менее выматывающие.
Он устал от постоянного ощущения давления в груди и поселившейся там боли — довольно слабой, но упорной и смутнонапоминающей о том прошлом, которое ему старательно помогли забыть. Извелся от бесконечных сомнений, размышлений и колебаний. Устал каждый день встречать перед собой отрешенный взгляд измученной нагрузками ученицы. Думать о том, что это по его вине ей так трудно. И еще больше устал видеть ее пристальный взгляд в своих снах — обвиняющий, обрекающий, мертвый.
Он с тяжелым сердцем начинал первую для нее трансгрессию. Упорно твердил про себя, что это важно и нужно. Что без этого ее дар снова станет нестабильным, а она вполне может погибнуть. По его вине. Из-за его колебаний. И примириться с этой мыслью оказалось неожиданно тяжело: Викран не хотел, чтобы она умирала. Уже тогда страшился потерять. И предвидел, что не вынесет видения ее бездыханного тела, разорванного взбунтовавшимися силами стихий.
Настойчиво уговаривая самого себя, он с огромным усилием сумел отстраниться от пустоты в груди и наконец выдавил три проклятых слова, активирующих трансформацию. А потом несколько минут пытался справиться с невесть откуда взявшимся страхом и отчаянным нежеланием продолжать.
Он облегченно вздохнул, когда все закончилось благополучно. Почти с радостью встретил ее бросок уже в новом теле. Заметно расслабился, когда этот удар все-таки прошел мимо, а потом неприятно удивился, поняв, что волчица больше не желает мириться со своим положением.
Он слишком поздно сообразил, что она не пытается взять верх, как это происходило бы в стае виаров. Не поверил своим глазам, когда стало ясно, что Айра полностью сохранила разум при переходе и больше не старается его победить. Нет. Она пыталась его убить. Разорвать. Уничтожить. И была в своем желании настолько тверда, что даже заставила его воспользоваться призрачной сетью…
Он неохотно выпустил на свободу это калечащее заклятие. Выпустил, совершив очередную сделку с собственной совестью. Только благодаря ему одержал в тот день самую тяжелую свою победу. И получил самое страшное, как выяснилось позже, поражение.
Лишь в тот момент, когда она задыхалась под проклятойсетью,а чутких ноздрей перевертыша коснулся запах ее крови… только тогда Викран дер Соллен вспомнил, что откуда-то знает этот поразительно знакомый запах. Что когда-то давно уже слышал его. Чувствовал. Обонял. Точно так же холодел от какой-то страшной мысли и… боялся. Вот только теперь уже не помнил, чего именно.
Это было как дурной сон, едва уловимый намек на прошлое, о котором его заставили забыть. Словно сквозь толщу воды, в его памяти вдруг проступило заплаканное лицо. И — странные, пронзительные, неповторимые глаза. Точно такие же, как у израненной волчицы.
Он помнил, как лихорадочно срывал с нее наложенные путы. Помнил, как слушал свое зашедшееся в крике сердце. Ее неровное дыхание. Жалобный всхлип невредимого метаморфа. Помнил, как в панике мчался к игольнику, а потом, оставив ее на попечение Шипика, в лечебное крыло, где, отыскав сонного лекаря, потребовал снять наложенный семь лет назад ментальный блок.
Разумеется, Лоур не пошел на поводу у взъерошенного коллеги, на сапогах которого не успела засохнуть кровь новой ученицы. Он отказал — мягко, но настойчиво — и посоветовал пройти осмотр, чтобы убедиться, что щит все еще надежен.
Викран, не дослушав, выскочил на улицу, по пути выискивая место, где его никто не потревожит. Вовремя вспомнил о пустующем береге, своей мрачной скале и вечно бушующем море, где даже лер Альварис не заметил бы следов колдовства. Немедленно создал портал. Огромным прыжком вскочил на край утеса. Лихорадочно огляделся и рывком содрал с уснувшей памяти ставший ненужным щит…
А потом неожиданно вернувшаяся боль с размаху бросила его на землю. Безжалостно сломала тело. Скомкала и изувечила душу. Заставила снова исходить безумным криком, корчиться в агонии и бессильно царапать ногтями землю. Завыть в голос, а потом недвижимо замереть, вспоминая прошлое, настоящее… все, что только было. Сперва — события далеких дней. Затем — последние месяцы. Вынуждая неверяще сверять время, проговаривать про себя даты. Что-то сравнивать, высчитывать и в ужасе понимать, что на самом деле все это было: погоня, девочка, Эиталле. Тот факт, что она тоже жива. Что она выжила, справилась, прошла сквозь Занд и вернулась к нему снова.
На мгновение испытать от этого понимания настоящую вспышку безумного ликования, но лишь для того, чтобы снова застыть, стремительно покрываясь холодным потом.
Он заново пережил ее обучение, во время которого был так неоправданно жесток. Свои слова. Поступки. Нелепое стечение обстоятельств, заставившее его быть настолько суровым, насколько приказал лер Альварис. В незнании. В беспамятстве. В сомнениях и непонимании. Заново пережил все дни, во время которых у него еще была возможность хоть что-то изменить и исправить. До того, как она начала его неистово ненавидеть. И до того, как он подверг ее трансгрессии, едва не убив вот этими же самыми руками и окончательно уничтожив свой единственный шанс на возрождение.
Да. Сегодня. Всего несколько минут назад. Не ведая. Не понимая. Не помня о прошлом. Не узнав ее через столько лет!
Эта правда обездвижила его надолго. Лишила сил и воли, отпустив истерзанное сознание лишь к рассвету. А немного погодя, когда в голове раздался ровный голос учителя, сообщающий, что через месяц их обоих ждет инициация, боль нанесла свой последний удар — тот, которого его израненное сердце уже не смогло вынести.