Он показал ей не слишком отчетливое «W»:
– Говорят, это сидящая женщина.
– Она тоже пострадала за свою красоту, – заметила Джулиет.
– От красоты были неприятности?
– Еще какие. Кассиопея была женой эфиопского царя и матерью Андромеды. Она похвалялась своей красотой, и ее в наказание изгнали на небо. Андромеда ведь тоже существует, да?
– Это галактическая туманность. Вероятно, сегодня она будет видна. Это самый удаленный небесный объект, видимый невооруженным глазом.
Даже направляя ее внимание, показывая, куда смотреть, он ни разу ее не коснулся. Естественно. Женатый человек.
– Кем была Андромеда? – спросил он.
– Она была прикована к скале, но Персей ее спас.
Уэйл-Бей.
Длинный причал, несколько больших судов, бензоколонка и магазинчик; объявление в витрине гласит, что это еще и автобусный вокзал, и почта.
У магазина припаркован автомобиль; в окне – самодельный знак такси. Она останавливается там, где вышла из автобуса. Автобус отъезжает. Ревет клаксон. Шофер выходит и направляется к ней.
– Одна как перст, – говорит он. – Тебе куда?
Где, спрашивает она, останавливаются туристы? Вряд ли тут есть гостиница.
– Понятия не имею, сдает ли кто нынче комнаты. В магазине можно узнать. У тебя тут знакомых нету?
Ей ничего не остается, кроме как назвать имя Эрика.
– Вот и ладно, – с облегчением говорит он. – Запрыгивай, домчу с ветерком. Только бдение ты пропустила.
Сначала ей слышится «падение». Падение за борт? Она не знает, что и думать.
– Грустное время. – Шофер устраивается за рулем. – Ну, что поделаешь, на поправку она все равно бы не пошла.
Бдение. У гроба жены. Энн.
– Ну ничего, – говорит шофер. – Зато люди в доме будут. На похороны ты всяко опоздала. Вчера были. Народу пришло! А ты пораньше-то не сумела вырваться?
Джулиет отвечает:
– Нет.
– Бдение – это я неправильно выразился, да? Бдение прежде похорон устраивают, так ведь? А после – это поминки. Могу тебя отвезти – посмотришь, сколько цветов да приношений, ага?
Вдали от моря, в четверти мили от шоссе по ухабистой грунтовой дороге находится мемориальное кладбище города Уэйл-Бей. Возле ограды – свежий холмик, целиком скрытый цветами. Увядшие срезанные цветы, яркие искусственные цветы, небольшой деревянный крест с именем и датой. Ветер гоняет по кладбищенской траве бахромчатые завитые ленты. Шофер обращает ее внимание на выбоины и колеи, оставленные накануне множеством автомобилей.
– Половина людей ее в глаза не видели, но его-то они знают, вот и приехали. Эрика все знают.
Они разворачиваются и едут назад, но не по шоссе. Она хочет сказать водителю, что передумала, что больше не желает никого видеть, а просто посидит в магазине и дождется ближайшего автобуса. Может, кстати, сказать, что перепутала день, а теперь стыдится, что пропустила похороны, и решила вовсе не показываться.
Но как начать – она не знает. А он в любом случае донесет Эрику.
Путь их лежит по узким извилистым проселочным дорогам, мимо редкого жилья. Всякий раз, когда они минуют поворот к очередному дому, наступает временная передышка.
– Вот так сюрприз, – удивляется водитель, когда они наконец сворачивают на подъездную дорожку. – Куда ж они подевались? Час назад мимо проезжал – с полдюжины машин стояло. Даже грузовика его не видать. Кончилась гулянка. Извиняюсь… не то сказал.
– Если здесь никого нет, – порывисто говорит Джулиет, – поеду-ка я назад.
– Ну, кто-нибудь да есть, не волнуйся. Айло здесь. Вон ее велосипед. Ты с ней знакома? На ней – слыхала, наверно? – весь дом держался.
Он выходит и открывает для нее дверцу.
Как только Джулиет появляется из машины, навстречу ей с лаем несется здоровенный желтый пес, а с крыльца дома кричит какая-то женщина.
– Иди отсюда, Пет, – говорит шофер, опуская в карман плату за проезд, и ныряет в машину.
– Тихо. Тихо, Пет. Уймись. Он не тронет! – кричит женщина гостье. – Щенок совсем.
Может, он и щенок, думает Джулиет, но с ног собьет запросто. А тут еще подоспела маленькая рыжевато-бурая собачонка. Женщина спускается по ступенькам, крича:
– Пет, Корки! А ну пошли прочь! Ты страху не показывай, а то не отстанут.
«Прочь» у нее звучит как «прошь».
– Я и не боюсь, – говорит Джулиет, отскакивая назад, потому что желтый пес ощутимо тычет носом ей в руку.
– Заходи тогда. Да заткнитесь вы, или я вам головы снесу. Ты никак день похорон перепутала?
Джулиет покачивает головой, как будто сокрушается. Называет себя.
– Плохо. Меня Айло зовут.
Они обмениваются рукопожатием.
Айло – рослая, широкоплечая женщина, крупная, но не дряблая, с распущенными по плечам соломенно-седыми волосами. Голос у нее сильный, настойчивый, гортанный. Что это за акцент: немецкий, голландский, скандинавский?
– Проходи на кухню, садись. Не прибрано тут. Сейчас кофе подам.
Из окна в скошенном потолке на кухню льется яркий свет. Всюду громоздятся тарелки, стаканы, кастрюли. Пет и Корки послушно прибежали следом за Айло и принялись вылизывать сковороду с чем-то съестным, которую она поставила для них на пол.
За кухней – две ступеньки вверх – открывается затемненная, похожая на пещеру гостиная с набросанными на пол диванными подушками.
Айло придвигает стул:
– Вот, садись. Садись, кофе попей, перекуси.
– Это совсем необязательно, – говорит Джулиет.
– Ну как же. Кофе только-только заварен, а я за работой попью. И еды много осталось.
Вместе с кофе она ставит перед Джулиет кусок торта – ярко-зеленого, покрытого опавшими меренгами.
– С желе лайма, – уточняет она, не выказывая особого одобрения. – Может, на вкус и ничего. Или хочешь с ревенем?
– Все замечательно, – отвечает Джулиет.
– Тут еще прибираться и прибираться. После бдения порядок навела. Дальше – похороны. Теперь после похорон – снова уборка.
В ее голосе звучит неизбывная скорбь.
– Я сейчас вам помогу.
– Нет. Не надо, – говорит Айло. – Я уж тут все знаю.
Двигается она не быстро, но целенаправленно и с толком. (Такие женщины всегда отвергают твою помощь. Они тебя насквозь видят.) Вытирает тарелки, стаканы, ножи и вилки; то, что вытерто, убирает в шкафы и ящики. Чистит кастрюли и сковородки (в том числе и вылизанную собаками), погружая их в свежую мыльную воду, отскабливает столешницу, выжимает кухонные полотенца, как будто откручивает шеи курам. И разговаривает с Джулиет, которая отвечает через паузу.
– Ты подруга Энн? Давно ее знала?
– Нет.
– Нет. Я так и подумала. Молода еще. Так с чего ты надумала к ней на похороны ехать?
– Это не так, – говорит Джулиет. – Я не знала. Просто заглянула в гости. – Она пытается делать вид, что это блажь: как будто у нее масса друзей и ко всем можно заезжать когда угодно.
С завидной энергией и настырностью Айло драит кастрюлю, решив не отвечать на эту фразу. Заставляет Джулиет выждать, пока не будет начищена еще пара кастрюль, а потом изрекает:
– Приехала ты к Эрику. И дом нашла. Эрик живет здесь.
– А вы не здесь живете? – спрашивает Джулиет, как будто таким способом можно сменить тему.
– Нет. Я не здесь живу. Я под горкой живу, со своим мушшем. – Выражение «со своим мушшем» звучит весомо, гордо и укоризненно.
Не спросив, Айло наливает кофе Джулиет в чашечку, потом себе в кружку. Приносит для себя кусок торта. У этого розовый слой внизу, а сверху крем.
– Ревень свешший. Надо есть, а то испортится. Мне ни к чему, а все равно ем. Может, тебе тоже принести?
– Нет. Спасибо.
– Ну так вот. Эрика нету. Сегодня не вернется. Скорей всего. У Кристы он. Знаешь Кристу?
Джулиет слабо покачивает головой.
– Мы тут открыто живем, друг про дружку все знаем. Хорошо знаем. Я понятия не имею, как там у вас заведено. В Ванкувере? – (Джулиет кивает.) – Город большой. Совсем другое дело. Чтоб Эрик мог за женой ходить, ему помощь требовалась, понятно? Вот я и помогаю.
Джулиет неосмотрительно спрашивает:
– Но разве вам не платят?
– Чего ж не платят? Платят. Но это больше, чем работа. Это от женщины помощь, ему иначе никак. Понимаешь, о чем я толкую? Ему и другая помощь требовалась от женщины. Не от той, что с мушшем живет, я на такое не согласна, не по-людски это, только на скандалы нарываться. Сперва у Эрика Сандра была, потом она уехала, теперь у него Криста. Одно время обе были, Криста и Сандра, но они меж собой дружили, так что ничего. У Сандры дети, она хочет поближе к большим школам жить. А Криста – художница. Поделки мастерит из древесины, которую волны на берег выносят. Как она называется, такая древесина?
– Плавник, – через силу отвечает Джулиет.
Она парализована разочарованием, стыдом.
– Во-во. Отвозит в другие города и выставляет на продажу. Большие фигуры. Звери, птицы, но не реалистные. Не реалистные?
– Не реалистичные?
– Точно. Точно. Детей у нее нет и не было. Думаю, она отсюда никуда не двинется. Эрик тебе рассказывал? Кофе подлить? В кофейнике еще осталось.
– Нет. Нет, спасибо. Нет, не рассказывал.
– Ну так вот. А я рассказала. Если ты все, я чашку заберу помыть.
Она делает крюк, чтобы пнуть желтого пса, привалившегося к холодильнику.
– Вставай. Лежебока. Скоро домой… Тут автобус до Ванкувера будет, – она уже повернулась спиной и хлопочет у раковины, – в десять минут девятого. Хочешь – пойдем ко мне, мой мушш тебя ко времени отвезет. Заодно и поешь с нами. Я на велосипеде, поеду медленно, чтоб ты поспевала. Тут недалеко.
Ближайшее будущее расписано так четко, что Джулиет бездумно встает, оглядывается в поисках сумки. Потом опять садится, но уже на другой стул. Вид кухни в новом ракурсе, судя по всему, придает ей решимости.
– Я, наверно, подожду здесь, – объявляет она.
– Здесь?
– Вещей у меня не много. До автобуса пешком дойду.
– А как ты дорогу найдешь? Идти-то с милю.
– Ничего страшного.