Он проследил за ее взглядом.
– Не переживай. Я отсюда немного перелил. – Он поднял фляжку. – За рулем так удобнее.
На полу обнаружилась еще и бутылка колы. Нил подсказал, где взять открывашку.
– Холодная, – удивилась Грейс.
– Из ледника. Зимой в этих краях выпиливают блоки озерного льда и хранят в опилках. Ледник у него под домом.
– Там, в дверях, мне померещился мой дядя. Но это был сон.
– Расскажи про своего дядю. Про свой дом. Про работу. Про что угодно. Мне нравится тебя слушать.
В его голосе появилась какая-то новая сила, а лицо изменилось, но не заблестело светом безумия или опьянения. Просто возникло ощущение, что он болен – не страшно, а чуть-чуть, слегка приболел – и теперь вознамерился убедить ее, что ему лучше. Закрыв фляжку, он положил ее на пол и потянулся к руке Грейс. Сжал ее мягко, по-дружески.
– Ну, ему уже много лет, – сказала Грейс. – На самом деле он мой двоюродный дедушка. Занимается плетением стульев. На словах трудно объяснить, но если бы здесь был стул, я бы показала, как…
– Стульев не вижу.
Она рассмеялась, а потом добавила:
– Скучное занятие.
– Тогда расскажи об интересном. Что тебе интересно?
– Ты, – ответила она.
– Вот это да. И что во мне интересного? – Его рука ускользнула.
– То, что ты сейчас делаешь, – решительно ответила Грейс. – И зачем.
– Ты про то, что я пью? Зачем я пью? – Фляжка снова открылась. – Почему не спросишь прямо?
– Потому что знаю твой ответ.
– И каков же он? Как я отвечу?
– Как-нибудь так: «А чем еще заниматься?» В таком духе.
– Верно. Я бы примерно так и сказал. А ты бы начала доказывать, что я не прав.
– Нет, – сказала Грейс. – Нет. Не начала бы.
От собственных слов она похолодела. Думала, что говорит всерьез, а теперь поняла, что просто пыталась произвести на него впечатление, выставить себя такой же мудрой, как он, но внезапно осознала жестокую правду. Отсутствие надежды – полное, оправданное, вечное.
– Не стала бы? Да. Ты бы не стала. Это облегчение. Ты приносишь облегчение, Грейс.
Прошло немного времени, и он сказал:
– Знаешь, меня что-то в сон клонит. Как только найдем удобное место, я остановлюсь и подремлю. Самую малость. Ты не против?
– Нет. Тебе надо.
– Ты будешь меня охранять?
– Буду.
– Хорошо.
Место, которое его устроило, находилось в городке под названием Форчун. На окраине, в парке у реки, была покрытая гравием стоянка для машин. Опустив спинку сиденья, Нил провалился в сон. Темнота наступила примерно тогда, когда пришло время ужинать, и тем самым доказала, что лето кончилось. Совсем недавно в этом парке кто-то устраивал пикник по случаю Дня благодарения: над площадкой, отведенной для костра, до сих пор поднимался дымок, а в воздухе плыл запах гамбургеров. Этот запах не пробудил в Грейс сильного голода, – скорее, он напомнил, как ей бывало голодно в других обстоятельствах.
Стоило Нилу заснуть, как она вышла из машины. Из-за того, что во время урока вождения они постоянно трогались и останавливались, на ней осела пыль. Грейс ополоснула лицо и руки до плеч – насколько позволяла уличная колонка. Затем, оберегая пораненную ногу, медленно спустилась к берегу и увидела, что река обмелела и заросла камышами. Установленный там щит предупреждал, что ругательства, грубые выражения и нецензурная брань в этом месте запрещены и караются штрафом.
Она опробовала качели, смотревшие на запад. Раскачалась и, взмывая в вышину, засмотрелась на чистое небо – чуть зеленоватое, с тусклым золотом и отчаянно розовой полоской горизонта. В воздухе уже стало холодать.
Вначале она думала, что все дело в касаниях. Губ, языков, кожных покровов, тел, выступающих косточек. Вспышка. Страсть. Но для них двоих совсем не это было предначертано судьбой. То были детские игры в сравнении с тем, как глубоко она увидела его сейчас.
То, что ей открылось, было последней чертой. Как будто она сидела на берегу темного водоема, уходящего в бесконечность. Холодная, неподвижная вода. Глядя на эту темную, холодную, неподвижную воду, Грейс понимала, что за этой чертой больше ничего нет.
И спиртное было тут ни при чем. Эта черта, несмотря ни на что, оставалась неизменной в любое время. Алкоголь, тяга к выпивке – это лишь возможность забыться, равно как и все остальное.
Вернувшись к машине, она попыталась его разбудить. Он заворочался, но не проснулся. Тогда она решила еще походить, чтобы не замерзнуть, а заодно приноровиться ступать на больную ногу, ведь рано утром – как она могла забыть? – ей предстояло снова выйти на работу и подавать завтрак.
Она еще раз попыталась растолкать Нила, уже более настойчиво. Он отвечал невнятными заверениями – и тут же засыпал снова. Когда их окутала непроглядная тьма, Грейс сдалась. Ночной холод прояснил для нее кое-что еще. Что им нельзя оставаться здесь вечно, что мир никуда не делся. Что нужно возвращаться в Бейлис-Фоллс.
Ей не без труда удалось пересадить его на пассажирское место. Если уж от этого он не проснулся, значит к другим средствам прибегать не имело смысла. Прошло немного времени, прежде чем она сообразила, как включаются фары, а потом рывками, медленно выехала на дорогу.
Она не представляла, куда ехать, а спросить было не у кого – на улице не осталось ни души. Грейс проползла через весь город и на окраине увидела, как святыню, указатель, сообщавший, в какой стороне находится Бейлис-Фоллс. До которого всего девять миль.
На двухполосном шоссе она не разгонялась выше тридцати миль в час. Движения почти не было. Пару раз, отчаянно сигналя, ее обошли водители попутных машин; встречные тоже погудели. Первые, наверное, потому, что она еле плелась, а вторые – потому, что она не выключала дальний свет. Ну и пусть. У нее даже не было возможности остановиться, перевести дух. Она могла только двигаться вперед, как он ее учил. Двигаться вперед.
Сначала, добравшись до города непривычным для себя способом, Грейс не узнала Бейлис-Фоллс. А когда узнала, перепугалась еще сильнее, чем за все девять миль пути. Выбираться из незнакомых мест – это одно, а подрулить к своей гостинице – совсем другое.
Когда она исхитрилась въехать на гостиничную парковку, Нил проснулся. Он ничуть не удивился тому, где они очутились и что она совершила. Вообще говоря, признался Нил, его давным-давно разбудили истошные гудки, так что он только притворялся спящим, чтобы ее на напугать. Сам-то он ни о чем не беспокоился. Знал, что Грейс не подведет.
Она спросила, достаточно ли он бодр, чтобы сесть за руль.
– Бодр, как бобр. Сна ни в одном глазу.
Нил приказал ей снять сандалию, долго ощупывал стопу, а потом объявил:
– Все хорошо. Воспаления нет. Отека нет. Рука не болит? Возможно, и обойдется.
Он проводил ее до дверей и поблагодарил за компанию. Грейс до сих пор не могла поверить, что вернулась живой. И с трудом поняла, что пора прощаться.
Если честно, она до сих пор не знает, действительно он сказал эти слова или же просто поймал ее, обхватил руками и сжимал так крепко, постоянно меняя точки давления, что ей показалось, будто у него больше двух рук, будто вся она окружена им, его сильным и легким телом, одновременно требовательным и отрекающимся; будто он говорил, что нельзя списывать его со счетов, что все еще возможно, а между тем она не так уж не права: он просто хотел оставить на ней свой отпечаток и уйти.
Рано утром к ней в комнату постучался управляющий.
– По телефону звонят. Да не волнуйся, просто спрашивают, тут ли ты. Я сказал, что пойду, мол, проверю. Все в порядке.
Грейс решила, что это, наверное, Мори. Кто-то из них. Но, скорее всего, Мори. Теперь придется выяснять отношения.
Она пошла вниз – в парусиновых туфлях – подавать завтрак и в этот момент услышала про аварию. Какой-то автомобиль врезался в опору моста на полпути к озеру Литтл-Сэбот. Влетел прямо лбом, разбился вдребезги да еще загорелся. Пассажиров в нем, по-видимому, не было, другие машины не пострадали. Водителя придется опознавать по зубам. А может, уже опознали.
– Хреновая смерть, – сказал управляющий. – Лучше уж глотку себе перерезать.
– Так ведь несчастный случай, – возразил повар, оптимист по природе. – Может, человек уснул за рулем.
– Ага. Конечно.
У нее разболелась рука, словно от жестокого удара. Чтобы удержать поднос, приходилось нести его перед собой двумя руками.
Выяснять отношения с Мори лицом к лицу ей не пришлось. От него пришла записка.
«Просто скажи, что он тебя заставил. Скажи, что ты не хотела ехать».
Она ответила тремя словами: «Я сама хотела». Собиралась еще добавить «прости», но остановила себя.
К ней в гостиницу пришел мистер Трэверс. Держался он вежливо и деловито, разговаривал твердо, хладнокровно, без ожесточения. Грейс впервые увидела его в таких обстоятельствах, где он проявил характер. Взял инициативу на себя, вызвался уладить все вопросы. Сказал, что все это очень печально, что их семья скорбит, но алкоголизм – страшная штука. Когда миссис Трэверс немного оправится, он повезет ее на отдых, куда-нибудь к солнцу.
Под конец мистер Трэверс объявил, что должен идти, так как у него еще масса дел. Пожав руку Грейс, он вложил ей в ладонь конверт:
– Мы надеемся, ты найдешь этому достойное применение.
В конверте был чек на пятнадцать тысяч долларов.
Поначалу она хотела тут же отослать его назад или порвать; даже сейчас ей порой кажется, что это был бы благородный жест. Но в конечном счете у нее, разумеется, не хватило духу на такой поступок. В ту пору этой суммы было достаточно, чтобы начать жить.
Прегрешения
Они выехали из города около полуночи: Гарри – за рулем, Дельфина с ним рядом, а Лорен с Айлин – сзади. Небо было ясным, упавший с деревьев снег не таял и лежал белым ковром вокруг стволов и на скалистых уступах вдоль шоссе. Гарри притормозил у моста.
– Выходим.
– Здесь нас могут увидеть, – возразила Айлин. – Вдруг кто-нибудь остановится посмотреть, чем мы тут занимаемся?