Во дворе царит предрассветная тишина. Только монотонно капает вода из деревянной бочки, где вчера кто-то основательно мылся. Птицы кричат в голубой вышине, словно тоже не хотят, чтобы я уезжал из этих благословенных мест. Я стою с походным рюкзаком за плечами. Коробка с туфлями для Инны — аккуратно и любовно уложена. Рядом — свёрток с бумажными выкройками, моток прочной вощёной нити, и та самая пара добротных сапог, которую дед дал примерить «просто так» — и вдруг неожиданно сказал:
— Забірай. Гэта не абутак. Гэта — дарога. (Забирай. Это не обувь. Это — дорога.)
Я взял без лишних слов. Без ненужных объяснений. Бабушка торжественно поставила на скамейку банку золотистого мёда, кулёк с домашней сушкой и платок, аккуратно сложенный треугольником:
— Мёд — каб любоў твая была салодкай. (Мёд — чтобы любовь твоя была сладкой.)
— Платок — каб Інна слёзы мазала толькі ад шчасця. (Платок — чтобы Инна слёзы вытирала только от счастья.)
— А сушкі — бо няма кахання без хлеба. (А сушки — потому что нет любви без хлеба.)
Я чуть было не прослезился от растроганности. Обнял её крепко, молча, очень долго. Дед стоял в дверях мастерской. В рабочем фартуке, но уже без инструмента. Только в натруженных руках — маленькое кожаное шило с ручкой, отполированной временем и работой.
— Гэта — тваё цяпер. Калі жыццё парвецца — зашый. (Это — твоё теперь. Когда жизнь порвётся — зашей.)
— Дзякуй, дзядуля. (Спасибо, дедушка.)
— Ты — не проста ўнук. Ты — майстар. (Ты — не просто внук. Ты — мастер.)
Он обнял меня. Коротко, но крепко. Как завязывают последний, самый важный узел перед отплытием корабля. Я медленно пошёл по знакомой тропке к главной дороге. Рюкзак на плечах. В руках — заветная коробка. В ухе — «Друг», молчаливо фиксирующий новый маршрут.
— Новый путь успешно проложен. Пункт назначения: Минск. Госпиталь.
— Предположительное время прибытия: сегодня вечером.
— Эмоциональное состояние: светлая грусть, смешанная с радостным предвкушением.
— Отмечено. Погнали, верный Друг.
Холодный, сероватый рассвет медленно поднимался над черепичными крышами, когда я с тяжёлым рюкзаком за спиной вышел из скрипучей калитки. Дед молча стоял рядом, курил крепкий «Беломор». Бабушка держала в натруженных руках узелок с дорожной едой: варёные яйца, чёрный хлеб, варёная картошка, солёные огурцы. Всё аккуратно упаковано в бумажный пакет «на дарогу» (на дорогу).
— Еш, Кастусь, як толькі прагаладзiшся, (Ешь, Костя, как только проголодаешься,) — строго наказала она, глядя мне прямо в глаза. — У Мінску харч і харч, але не той. (В Минске еда и еда, но не та.)
Дед одобрительно кивнул, глубоко затянулся и дружески хлопнул меня по плечу:
— Запомні. Людзей пазнаюць не па форме, а па рукам. Ты ўжо чалавек, не салдат. (Запомни. Людей узнают не по форме, а по рукам. Ты уже человек, не солдат.)
Автобус подкатил в облаке пыли, с глухим ворчанием мотора, фыркая сизым выхлопом, словно и сам не особенно стремился ехать в дальний путь. Я в последний раз оглянулся. Дед — на крыльце, поправляет свой потёртый фартук. Бабушка — машет белым платком. Наташа — у калитки, с тем особенным огоньком в глазах. Я высоко поднял руку в прощальном жесте.
Улыбнулся им всем. И сел в пыльный автобус. Мотор рванул, чихнул. За окном поплыли знакомые деревья, дома, люди — как в замедленном кино.
Дом медленно отдалялся. Постепенно, но неотвратимо. Теперь впереди лежал долгий путь. Путь домой. К той единственной, которая тоже ждёт.
Автобус доставил меня в аэропорт Гомеля на рассвете. Пыльные окна, редкие прохожие, утренний ветер тянет по асфальту сухие листья. Я спрыгнул с подножки, прижал к боку рюкзак и выдохнул.
Аэропорт — небольшой, провинциальный. Табличка на входе, стеклянные двери, касса с сонной кассиршей.
— Минск?
— Минск.
—9:40, один билет остался. Повезло.
Билет — серо-голубая бумажка с типографскими буквами. Регистрация тут же — за столиком, на котором стоит штамп и пепельница. Пассажиров мало. В зале ожидания пахнет кофе и авиакеросином. Самолет — Ан-24, как и в прошлый раз. Моторы загудели, и вот я уже в небе.
Подо мной — желтые леса, серые поля, полоски рек.
Самолет сел мягко, как пуховая подушка. На взлетке шуршала желтая листва — начало осени было тут совсем иным, чем в Гомеле: чуть более холодным, строгим, почти городским. Я вышел налегке. Бабуля, через свою потребкооперацию подогнала модную сейчас пуховую «Аляску» и джинсы. Кроссовки мне не понравились — цвет не тот, да и не сезон. Мы с дедом стачали «Макасины». Именно так выглядит мужик после армии, у которого в голове не танцы, а цель.
Я вышел из аэропорта «Минск-1», и поправив рюкзак за плечом направился на остановку. На часах — без десяти восемь. Нужно было добраться до улицы Фабрициуса, 31. И хотя все можно было решить через «Друга», решил действовать как среднестатистический землянин, без навигации, построения оптимальных маршрутов и прочего. У трамвайных путей толпились люди. Подойдя к пожилому мужчине в кепке, курившему «Казбек», спросил:
— Подскажите, как доехать до улицы Фабрициуса?
— На четвертый садись, и до Площади Победы, — мужчина хрипло кашлянул. — Там пешком минут десять, или на сотом автобусе.
— А долго ехать?
— Да минут двадцать, если без пробок. Только смотри — в час пик народу как сельдей в бочке.
Буквально сразу подъехал трамвай №4, скрипя тормозами.
Вагон был набит битком. Кондукторша в синем халате пробиралась между пассажирами, звеня мелочью в сумке-«кошеле».
— Пятачок сдачи не ждите — мелочи нет! — крикнула она, протягивая билет.
Молодой человек втиснулся у окна. Рядом студентка в берете листала конспект, на соседнем сиденье рабочий в замасленной спецовке дремал, положив на колени сверток с батоном.
— Вы тоже до центра? — спросил у студентки.
— Да, до университета. А вы?
— Мне на Фабрициуса. В госпиталь.
— А, понятно… — она кивнула, но больше не расспрашивала.
Из динамиков трамвая раздался хриплый голос диктора:
«Следующая остановка — улица Якуба Коласа!»
На Площади Победы, вышел и объяснил мужчина в аэропорту, и сразу попал в толпу — люди спешили на работу, в руках портфели, сетки с продуктами. У остановки «100-й автобус» стояла очередь.
— Опять этот автобус опаздывает! — ворчала женщина с авоськой, набитой банками с огурцами.
— А часто он задерживается?
— Каждый день! То водитель курит, то двигатель глохнет.
Наконец подъехал синий ЛИАЗ, из выхлопной трубы которого валил густой дым.
— Проходите, не задерживайте! — рявкнул водитель.
Автобус высадил меня у знакомого мне массивного здания с колоннами — окружного военного госпиталя с выцветшей вывеской на фасаде: «434-й Окружной военный госпиталь БВО».
Сырая листва под ногами. Дежурный КПП — тот же, что и месяц назад, поднял глаза и прищурился:
— Борисенок?.. Ты же на дембель ушел!
— Вернулся, — ответил я. — Как обещал Дубинскому.
Он хмыкнул:
— Заходи раз вернулся. Тебя ждут, каждый день секретарь полковника спрашивает.
Я шагнул внутрь. Воздух — как тогда. Дезраствор, старый линолеум, слабый запах мыла и меда.
И где-то в этом здании, на одном из этажей, сейчас, возможно, сидит за столом женщина в белом халате, не зная, что я уже здесь.
Формальностей не было. Только показал себя начальнику госпиталя.
— Рад Костя. Завтра на службу!
— Обязательно.
Я вышел из кабинета, прошел по коридору — уже не солдат, а человек со своей должностью и местом.
И вдруг — в повороте коридора — она. Инна. Белый халат. Волосы убраны. В руках — папка и термометр. Увидела меня — остановилась. Никаких слов. Только взгляд. Долгий. Прямой.
Как будто все письма, швы, туфли, звонки — были только репетициями к этому моменту.
— Ты… — она выдохнула. — Ты уже тут?
— Ага. Как и обещал.
Тишина. Мимо прошел кто-то с каталкой. Мы не шевелились. Инна вдруг вздернула уголок губ и сказала тихо:
— Ну, тогда… с возвращением. Коллега.
— После смены придешь?
— Приду…
И ушла — быстро, но не резко. А я остался стоять. Уже дома. Уже свой. Уже — с нею в одном здании.
Дверь с металлической защелкой открылась со знакомым скрипом. Я шагнул внутрь и сразу почувствовал, что здесь — мое. Запах дерева, старой штукатурки и еле уловимый след смолы, которую я когда-то использовал, заделывая угол деревянного щита.
Свет — от лампы над столом. Пыль на подоконнике. В углу — швабра, прислоненная, как и оставил. Постель — свернута аккуратно. Кровать — застелена старым, но чистым покрывалом.
Я поставил рюкзак. Снял куртку. Выдохнул.
— Дом. — Глухо, в голос.
Сначала — окна. Распахнул створки. Влетел осенний воздух: влажный, с запахом листвы и дымка от огромного города.
Тряпка, самопальный стеклоочиститель — и вот уже света проникает больше, и город за окном кажется чуть ближе.
Потом — пол. Вода в ведре, тряпка, движения четкие, с ритмом. Каждое — как будто отмывает не только пыль, но и прошлое: казарму, больницу, дорогу.
Дальше — полки. Правда пока две, но это только пока. На одной — книги: справочник анатомии, записная тетрадь, брошюра о новых материалах. На другой — коробка с инструментами, аккуратно, по размеру.
На стену — крючок для полотенца, второй — для куртки. Предварительно подложив газету.
Никакой спешки. Только порядок.
Уже стемнело. Я налил в кружку чай из термоса. Сел у окна. Посмотрел в небо. В голове — тишина. Внутри — усталость, но правильная. Та, после которой можно спать. «Друг» молчал. Даже ему не нужно было ничего говорить. Он просто знал — я на месте, и со мной все в порядке.
Глава 11
Я размешивал сахар в чае. В комнате — тишина, только за окном посвистывал ветер и клекочут голуби под карнизом, как бабки у гастронома. Но мир в покое.