У деда с бабушкой погостили буквально час. Накануне я им позвонил, поэтому нам было приготовлена большая корзина вкусняшек. Они оба сразу понравились Инне, и она им.
После Гомеля Инна спала до самой Украины. Свернувшись на пассажирском сиденье, она положила голову на свернутую куртку и дышала ровно и негромко, как ребенок после катания с горки. Я время от времени бросал на нее взгляд — спокойная, мягкая, совсем не та, что в операциях с холодным лицом и жестким тоном. Уже не первый раз заметил, что во сне она становилась собой.
Чернигов мы проехали около полудня. Я остановился у старой заправки, чтобы размять ноги. Инна проснулась, как будто по команде — открыла глаза и зевнула, подтянувшись в кресле.
— Где мы? — спросила она, протирая глаза и пытаясь осмотреться.
— Чернигов позади. Сейчас двинем на Прилуки, а там — Кременчуг. Как настроение?
Она потянулась, потерла плечи и хрипловато сказала:
— Как после долгого сна в холодном поезде. Но теперь вроде в норме. А у тебя?
— У меня все хорошо, пока есть кофе и дорога. Залезай обратно, или хочешь пройтись?
— Лучше пройтись. У меня ощущение, что позвоночник решил стать дугой. Пойду разомну кости.
Мы прошли немного вдоль обочины. Осень здесь была теплой, мягкой — листья еще держались на ветках, но все вокруг уже пахло увяданием и каким-то уютом.
— Костя, — вдруг сказала она, глядя куда-то в сторону лесополосы. — А ты вообще когда-нибудь думал остепениться?
— Что ты имеешь в виду? Сидеть в конторе и ждать отпуска раз в год? Или дом с забором, собака, дети?
— Нет. Я про другое. Про внутреннее… ощущение дома. Без тревоги, без ожидания сигнала на выезд. Просто жить.
Я помолчал. Слышно было, как где-то далеко проезжает фура, а на ветру шуршит, еще не слетевшая тополиная листва.
— Иногда думаю. Особенно ночью. Или когда все хорошо — на час, на два. Но, знаешь… каждый раз, как только становится слишком спокойно, я начинаю чувствовать, что это не про меня. Как будто внутри — пружина. И если она не сжата, если не чувствую давление — начинаю разваливаться.
— Тебе нравится быть в постоянном напряжении?
— Нет. Но мне это состояние более привычно. И, что хуже всего, эффективно. Я в такие моменты острый, собранный. Живой.
Инна вздохнула, глядя под ноги.
— Я иногда завидую тем, кто может вот так просто жить.
— А ты бы смогла вот так?
Она посмотрела на меня так, что я понял — этот вопрос рикошетом попал ей в сердце.
— Не знаю. Наверное, нет. Мне казалось, что хочу… но теперь, когда мы с тобой по-настоящему вместе, понимаю, что уже не получится. Мы срослись. Как кость с титаном. Вроде внутри — живое, но на излом держит металл.
Мы вернулись в машину. Я завел мотор, и он мягко заурчал. За окнами скользили поля, редкие деревеньки и клочья неба между ветвями. Кременчуг встретил нас скучным осенним светом и запахом жженой листвы.
Инна достала фляжку из бокового кармана рюкзака, отпила пару глотков и протянула мне.
— За дорогу. И за то, чтобы она не кончалась, пока мы сами этого не захотим.
Я взял фляжку, задержал взгляд на ней и кивнул.
— За то, чтобы мы были в дороге — не от кого-то, а к чему-то.
Она улыбнулась. Такая — чуть грустная, и взрослая.
Мы выехали за пределы города. До Днепропетровска оставалось меньше трех часов, и мне почему-то казалось, что именно там, среди бетонных улиц и старых пятиэтажек, нас ждет нечто важное. Но пока — дорога, ветер, осень. И разговоры, которые не хочется заканчивать.
К вечеру мы въехали в Днепропетровск через Амурский мост с трамвайными путями, и потом прямо по проспекту Карла Маркса. Огни вечернего города мягко расплывались на лобовом стекле, фары отражались в витринах, на остановках толпились люди. Город был шумным, густым, выдохшимся за день и только-только начинающим пить свой вечерний кофе или что покрепче.
— Ну, давай попробуем с ходу, — сказал я, свернув к гостинице «Днепр», которая стояла монументально, как памятник некогда респектабельному быту. — Если повезёт, может, и два одноместных найдём.
Инна поправила волосы, взглянув в зеркало:
— Не верю я в удачу в городах у водохранилищ. Тут всегда либо свадьбы, либо партийные делегации, либо какие-нибудь строители с вахты. Сейчас бы просто — душ, кровать и не слышать соседей за стеной.
Я подошёл к стойке администратора. Женщина в клетчатой жилетке и с начёсом с таким видом смотрела на меня, будто я ей задолжал за все неубранные номера прошлого месяца.
— Добрый вечер. У вас есть два одноместных? Или хотя бы один двухместный с раздельными кроватями?
Она пролистала журнал с такой скоростью, будто играла на аккордеоне.
— Нет, молодой человек. Всё занято. Сегодня у нас мероприятие от областной администрации, и плюс заезд группы туристов из Литвы. Только люкс свободен, но он — один. И дорогой.
— Люкс нам не по карману, — сказал я, стараясь не вздохнуть. — Спасибо.
Вернувшись к машине, я пожал плечами.
— Как ты и предсказывала. Всё занято. Есть только люкс — один, и по цене, как будто там золото в мини-баре.
— Ну, люкс — это не про нас. И точно не про мой бюджет, — усмехнулась Инна. — Что дальше? Есть варианты?
— Едем в гостиницу «Украина», — сказал я, включая передачу. — Там попроще, зато парковка есть и шанс, что не всё забито.
Через пятнадцать минут мы уже парковались во дворе. Здание было типовым, с облезшей лепниной и занавесками в окнах, которые помнили времена пленума ЦК. Но, как ни странно, внутри всё оказалось вполне приличным.
— Два одноместных, — сказала женщина за стойкой, по возрасту похожая на мою старшую тётю. — С душем, телевизором и окнами во двор. Без завтрака, но внизу буфет работает с семи утра.
— Отлично. Берём, — сказал я с облегчением. — Машина под окнами в порядке?
— Парковка у нас охраняемая. С утра охранник всегда на месте, не волнуйтесь.
Мы поднялись по скрипучим ступеням, и я с радостью услышал, как защёлкнулся замок на двери номера. Швырнул рюкзак в угол, скинул куртку, и будто кто-то выдернул из меня батарейки. Мозг гудел от дороги, тело ныло. Я успел только умыться и рухнуть на кровать, даже не разобрав постель.
Проснулся я от божественного аромата кофе — настоящего, а не растворимого. Мы встретились с Инной у буфета — оба ещё сонные, как два пингвина после шторма.
— Спал как убитый, — сказал я, разворачивая бутерброд с колбасой. — Даже не слышал, как ты звонила в дверь или в стенку.
— А я не звонила. Я вырубилась, как только коснулась подушки. В следующий раз нужно брать двойной номер — хоть поболтаем перед сном.
— Учитывая, как мы падали без сознания — не думаю, что болтовня бы удалась, — усмехнулся я. — Да и нужного штампа нет в паспорте…
Лучше бы я этого не говорил. Ее взгляд был долог и тяжел… Хотя под ним, у меня родилась одна идея.
Позавтракав, мы спустились к машине. Я прогнал проверочные тесты дронов, убедился, что сигналы от «Мухи» и «Птички» стабильные, оба на связи и не жалуются. Затем мы заправились до полного бака и залили в канистры бензин на всякий случай. Местный заправщик, мужик в тужурке и с короткой сигаретой, спросил:
— Далеко путь держите?
— К Чёрному морю, — ответил я, улыбаясь.
— Эх… Повезло вам. А мне тут снег сгребать через неделю.
Мы переглянулись с Инной. Было в этом что-то правильное — ехать к морю, когда весь мир вокруг готовится к зиме.
— Ну что, в путь? — спросила она, усевшись и пристегнувшись.
— Да. Пора. Сегодня должны успеем проскочить Керчь и до вечера добраться до Краснодара. А там уже — новый этап.
Я включил зажигание. «Нива» мягко завелась, как будто сама знала, что её ждёт работа. Мы выехали со двора, и за спиной остался Днепропетровск — город, в котором мы просто спали.
К вечеру мы с Инной уже были на Керченском пароме. Машину поставили в ряд между каким-то почтовым фургоном и микроавтобусом. День выдался длинным, голова гудела от километров, пейзажей, заправок, радиопомех и разговоров, но было ощущение, что всё идёт по плану. Всё-таки мы почти добрались до Тамани — уже рукой подать до Краснодара, а там, глядишь, и до Пицунды наконец доберемся.
— Не верится, что мы скоро пересечём пролив, — сказала Инна, кутаясь в шарф. — Как будто в другой мир едем. Всё было знакомо, а теперь начнётся что-то новое.
Мы стояли на палубе, ветер с пролива тянул прохладой, но воздух пах морем и чем-то металлическим — запах ржавого железа, солёной воды и солярки, разогретой на солнце. Паром тронулся медленно, привычно раздвигая воду.
Я подал Инне руку — мы подошли ближе к борту, смотрели, как Керчь постепенно растворяется за кормой.
— Я не думал, что у нас получится, — сказал я. — Слишком много было «если». Если разрешат на работе, если с бензином не облажаемся, если документы выпишут…
— Но ты же всегда говоришь, что «если» — это не наш путь. Ты действуешь. А я с тобой, потому что мне с тобой спокойно, даже когда страшно.
Я хотел было что-то ответить, но тут за спиной послышались тяжёлые шаги. Мы обернулись: к нам направлялись трое мужчин — крепкие, коротко стриженные, одетые в одинаковые комбезы с нашивками. Один был высокий, лысый, с мощной шеей и квадратной челюстью. Второй — пониже, с бородкой и в очках-хамелеонах, третий — молодой, с хитрой ухмылкой и рацией на поясе. Все трое выглядели как люди, которые уверены в себе на все сто.
— Здорово, ребята, — сказал лысый, прищурившись от ветра. — Это ваша «Нива», что с тюнингом, и широкими колёсами? На Пирелли, ага?
— Наша, — ответил я, не опуская взгляд. — А что?
— Мы глянули на неё, пока ставились. Смотрится бойко. Арки расширенные, подвеска занижена, судя по высоте кузова. Вы на соревнования? Или просто так по жизни гоняете?
— Пока просто по жизни, — ответил я. — Но она у нас не только красивая. В лес, в горы, по песку