— Обнаружено. Молодой парень по кличке «Малый». Голос срывается, частота дыхания учащенная, выбрасывает слова быстрее остальных. Психологический надлом. Шанс капитуляции — 71%.
Я тут же отдал мысленный приказ:
— Помощник, сгенерируй голос старшего брата этого Малого. Тон — уверенный, родственный, с армянским акцентом. Вставь в радиопоток от «Альфы». Фраза: «Арам, сдайся. Ты нужен живой. Я тебя прощаю».
— Команда принята. Передача через три… два… один…
В рации прорезался чужой, чужой для нас, и до боли родной голос для этого парня:
— Арам, это брат твой. Слышишь меня? Сдавайся. Прошу тебя. Ты нужен живым. Всё можно исправить. Я тебя прощаю, Арам…
Повисла долгая, тяжёлая тишина. Затем резкий скрежет — открылась боковая дверь ЕрАЗа.
Первым вышел парень, едва державшийся на ногах. Вытянутые руки дрожали, взгляд бегал. За ним медленно выбрался второй. А третьего уложили очередью свои.
— Контакт! — донеслось из рации. — Минус один, двое сдались, трое и взрывчатка в салоне. У нас без потерь.
В голове прозвучал мягкий импульс, и раздался голос Друга.
— Медик-инженер второго ранга, двое молодых парней которые сами сдались уже выведены спецназом из зоны проведения операции и переданы следователям. Уровень информированности — минимальный. Сдали место встречи перед акцией, маршруты следования и клички скорее всего, таких же как и они сами. Основной состав группы всё ещё в салоне. Их трое. По совпадениям с базами лиц — двое числятся в наблюдении: Армен Саакян, 37 лет, организатор ячейки в Ленинакане, и Самвел Арутюнян, 40, имеет опыт взрывотехника. Третий — вероятно, связник, недавно прибыл с территории Литвы. Обоснованно считаю, что они — самые информированные. Захват их живыми — приоритет.
Я напрягся. Всё шло к этому.
— И как ты предлагаешь это сделать? — спросил я, глядя в сторону машины. — Им терять нечего. Там фанатики, на кнопки нажмут не задумываясь.
— Именно потому предлагаю нестандартное решение. Используем «Птичку». В арсенале есть инъекционные микроиглы с препаратом «Фактор-3». Ввод через тонкую инъекцию вызывает полный паралич скелетной мускулатуры на срок от тридцати минут до часа. Центры дыхания не затрагиваются. Сознание остаётся ясным, любое движение невозможно.
— Подожди. — Я понизил голос. — Это же экспериментальная штука, её даже на животных не тестировали, насколько я помню.
— На трёх агрессивных псах успели протестировать, уже тут. Результат — стабильно положительный. Временное обездвиживание, затем полное восстановление. Побочные эффекты минимальны. Использование даст нужный результат.
— Вряд ли подпустят к себе дрон, они на взводе. — Я провёл ладонью по лбу. — Чуть что — выстрелят или дернут взрыватель.
— Поэтому «Птичка» совершит диверсионный манёвр. У одного из бойцов «Альфы» на поясе находится свето-шумовая граната. «Птичка» отвлечет его ложной целью на высоте три метра, совершит скрытное изъятие при помощи внешнего манипулятора и сбросит его через открытое окно ЕрАЗа. Взрыв ослепит и оглушит террористов. Затем в течение семи секунд будут произведены инъекции. Все трое будут парализованы, и «Альфа» сможет зайти без боя.
— Риск просчёта? — Я не верил, что всё пройдёт по учебнику.
—6,2 процента, при условии стабильной температуры воздуха и отсутствия внешнего вмешательства. В настоящий момент все параметры в пределах нормы.
Я вдохнул глубоко. Решение приходилось принимать мне, несмотря на то, что технологически всё лежало в руках Друга. Он — инструмент, но я — пусковой механизм.
— Делай, — сказал я наконец. — Постарайся не теряй дрон, он нам ещё будет нужен.
— Понял. Запуск через три… две… одну секунду.
На голограмме появилась «Птичка» — мелькнув, тенью над дорогой. Он двинулся над кустами, плавно, без шума. В какой-то момент — манёвр, едва заметное касание пояса бойца «Альфы» — и в когтях оказалась РГС-4. Второе движение — разворот по дуге, нырок — и граната полетела через окно машины.
Взрыв был сильнее, чем я ожидал. Даже на расстоянии уши заложило. Свет полоснул, словно молния ударила в закрытое помещение. Спустя долю секунды в изображении из камеры «Птички» показалось, как три фигуры внутри машинально подняли руки, один даже попытался встать.
— Контакт с мишенью номер один… инъекция проведена… номер два… три… всё.
Внутри ЕрАЗа теперь царила тишина. Никто не двигался. Только редкие вздрагивания диафрагм — люди пытались отдышаться. Я включился в линию Седых.
— Можешь заходить. Они парализованы, но живы. Всё чисто.
Седых не стал уточнять, как именно и кто это сделал. Он просто отдал команду:
— Вперед. Проверка импульсом, потом заход. Берём всех.
Спустя пару минут бойцы уже вытаскивали троих как деревянные болванки. Лица у террористов были живыми — глаза бегали, пытались что-то сказать, но губы не слушались. Один даже заплакал.
— Это и есть твой паралич? — прошептал я, наблюдая за происходящим с холодным интересом.
— Да, — ответил «Друг». — Они всё слышат. Просто не могут двинуться.
Я только вздохнул, не добавив ничего.
— Результат — полная ликвидация сопротивления без жертв. В течение часа эффект препарата спадет. Рекомендую не использовать средства давления до полного восстановления.
Я расслабился. Задача выполнена. Но где-то внутри уже начинала формироваться тень следующего вопроса — кто и зачем послал этих троих сюда, в азербайджанскую осень 1981 года, и что еще за ними будет следом.
Глава 28
Когда ЕрАЗ, прострелянный и без единого целого стекла, наконец оттащили с проезжей части, дорога ожила. Машины, застывшие в напряжённой очереди, одна за другой трогались с места. Мы с Инной выехали из-за придорожной рощицы, влились в общий поток, и неспешно двинулись к столице. Я вёл машину в молчании, чувствуя, как уходит из меня вся накопившаяся за этот день тяжесть. Инна молчала тоже — не потому, что ей нечего было сказать, просто каждый из нас переваривал случившееся по-своему.
— Всё-таки не до конца понимаю что это было, — первой нарушила тишину она, посмотрев на меня исподлобья.
— Народ говорил, что менты проводили захват уголовников.
— Я так испугалась когда на дороге что-то громко хлопнуло.
— Там не было другого выхода, — ответил я, не отрывая взгляда от дороги. — Или жертвы, или обосравшиеся урки. Пусть потом кто-нибудь из следователей выжимает из них всё, что можно.
— Удивительно, как быстро ты стал думать как менты, — усмехнулась Инна. — Ещё недавно ты был просто ефрейтором, а теперь…
— Во-первых, я служил в разведроте ВДВ, и как и для чего получать информацию нас специально учили…
— А во-вторых, товарищ целый ефрейтор? — Она лукаво улыбнулась.
— А во-вторых, я просто устал, — перебил я, глядя на пламенеющие вдалеке огни Баку. — И очень хочу горячий душ, хорошую еду и бокал чего-нибудь крепкого… А ещё — поговорить с одним старым знакомым, который хотел купить «Ниву» по баснословной цене.
Мы въехали в город ближе к полуночи. Бакинские улицы были по-прежнему живыми, даже в этот поздний час. В воздухе пахло камнем, морем и жареным мясом. Мы нашли гостиницу, ту самую, что порекомендовал Аслан Гудава, и без проблем сняли номер на последнем этаже. Он был старомодный, с высоким потолком, натёртым до блеска паркетом и занавесками цвета горького шоколада. Когда за нами закрылась дверь, я первым делом подошёл к телефону на тумбочке и, не раздумывая, набрал номер, запомненный ещё в Пицунде.
— Алло? — в трубке раздался хрипловатый, немного ленивый голос.
— Это Константин. Мы в Баку. Машина готова к продаже. Состояние — как у боевого коня после скачек. Ждём вас.
— Узнал по тону, — усмехнулся Старый Аслан. — Молодец. Всё будет. Местные уже в курсе, человек подъедет завтра ближе к обеду. Будьте аккуратны, в Баку сейчас свои течения.
— Мы просто пара туристов, — ответил я. — Слишком уставших что бы шалить.
— Вот и хорошо. Отдыхайте. Не забудь — машину отдашь только после того, как деньги посчитаешь. И никаких доверенностей. Пусть сразу регистрирует на себя. Это его проблемы.
— Я понял, — кивнул я, хотя он, конечно, не мог видеть. — Спасибо. Дай Бог вам здоровья Аслан.
— И вам. Спокойной ночи, парень.
Я положил трубку и повернулся к Инне. Она уже стояла у зеркала, распуская волосы.
— Ну что, отметим это дело? — спросила она, усмехаясь усталыми глазами.
— Ещё бы. Мы это заслужили.
Мы вышли из гостиницы и направились в ближайший ресторан, в который попали почти случайно — просто свет, музыка и запахи у входа были заманчивее, чем у других заведений. Нас посадили за стол у окна, подали отличный местный коньяк, острый лобио, шашлык с дымком, хачапури и немного солений. Еда была такой, будто в мире не было ни терактов, ни парализующих препаратов, ни стрельбы. Только мы, вечер, и вино, текущее в венах.
— Тебе хорошо? — неожиданно спросила Инна, держа в руке бокал.
— С кем?
— Со мной, ведь это новая жизнь для тебя, новые впечатления, — пояснила она, чуть склонив голову.
Я задумался, отпил и только потом ответил:
— Мне безусловно хорошо с тобой. Всё остальное — так…
Она улыбнулась, и этот вечер, вдруг заиграл новыми красками.
Мы вернулись в номер, когда город уже укутался в морскую влагу и туман. За окнами гудели машины, шелестели листья, и жизнь шла своим чередом. Мы не стали включать свет — он был лишним. Всё, что нам было нужно, уже было рядом. Мы делились теплом, вниманием и дыханием, не торопясь, будто у нас впереди вечность.
* * *
Москва. Осень 1981 года.
День был серый, и над Москвой висело словно бетонная плита, плотное низкое небо. Столица встретила генерала Измайлова привычной серой хмарью, с которой сливалось всё — от стен домов до лиц прохожих. Я вышел из служебной «Волги» у здания на Лубянке, кивнул дежурному офицеру у входа и, не торопясь, поднялся на нужный этаж. В здании на Лубянке не принято было ходить по коридорам без причины, только иногда, коротко и отрывисто переговаривались офицеры. А сегодня даже секретари двигались чуть быстрее, чем обычно, и охрана у главного входа молчала с особенным напряжением. У кабинета председателя не было ни одного постороннего. В самой приёмной председателя Юрия Владимировича Андропова, как всегда, царила идеальная тишина. Личный секретарь, сухощекий человек в аккуратной тройке, поднял глаза от бумаг и ровным голосом сообщил: