Сообщение закрылось само. Интерфейс погас. На душе — ни облегчения, ни тревоги. Скорее — принятие. Фора пока сохранялась. А это значило — был шанс спокойно двигаться дальше.
Тишина в комнате была звенящей. Инна лежала рядом, спиной, её дыхание ровное, волосы рассыпаны по подушке. Запах — её шампуня и чего-то, что можно было назвать только одним словом: дом.
Касание к плечу. Она повернулась — без слов. В глазах — не вопрос. В губах — не ожидание. Просто тепло и молчаливое согласие.
Поцелуй не был страстным. Скорее — признательным. Медленным. Глубоким. Шёпот губы об губы:
— Осторожно. Мама ещё не спит.
Рука скользнула по её талии. Она прижалась ближе — доверчиво, мягко, без лишних слов. Простыня сдвинулась, дыхание участилось. Всё было — как первый раз. Без спешки, с тихим трепетом, как будто этот вечер — последнее, что останется в нашей памяти.
Снаружи проехала машина. Где-то этажом выше хлопнула дверь. Всё это — вне. А внутри были только мы двое. Всё остальное не имело значения.
После — тишина. Её пальцы лежали на груди, чуть дрожащие. Улыбка — сквозь сон. Дыхание — ровное.
Свет был выключен. А «Муха» сейчас сидела в канале вентиляции главного здания КГБ СССР на площади Дзержинского в Москве, ее дежурство продолжалось. На орбиту ушел заказ на срочное производство ее собратьев, которые скоро возьмут под плотный контроль всех сотрудников отдела генерала Измайлова.
Утро выдалось пасмурным, но не противным. В автобусе, пахнущем мазутом и мокрой тряпкой, пассажиры молчали: каждый держался за поручень и свои мысли. Колеса гудели на поворотах, стекла запотевали от дыхания людей.
Устроившись с Инной у окна, среди серых пальто и клетчатых сумок, в голове, как бы сам собой, собирался план.
Нужны свои колеса. Желательно «Нива». В свободной продаже ее нет. Но есть выход на Гринштейн — она же как-то себе сделала машину, значит знает ходы-выходы. Финансовый ресурс — имеется. Пять пачек по сто. Документы — не вопрос, дед не откажет оформить на себя и мне выдать доверенность. Местные всё оформят за малую долю.
Голос «Друга» в интерфейсе прозвучал глухо, как из-за стекла:
— Решение разумное. Статистически: в критической ситуации наличие альтернативного транспортного средства увеличивает шанс выживания на 42,6%.
Мужчина в пыльной телогрейке рядом кашлянул, запах табака и квашеной капусты ударил в нос. Женщина с авоськой протиснулась к выходу.
Рядом девчонка в школьной форме листала тетрадь, на полях которой были нарисованы лошади.
На ближайшей остановке автобус затормозил резко, и кто-то сзади тихо выругался. Мимо проплывали вывески: «Промтовары», «Ателье», «Обувь». Город жил своей жизнью, а в этой жизни начинался новый виток.
Автобус остановился у сквера, за которым располагался госпиталь. Решение принято. Оставалось только реализовать его без шума. Шаг за шагом. Как всегда.
За пару часов до окончания рабочего дня, решив не откладывать намеченный мной разговор, было принято решение — идти. Воздух внутри одного из зданий госпиталя пропитался запахом формалина, пыли и старого линолеума.
Перед тем как уйти, ноги, как бы сами повернули к начальству. В кабинете моего непосредственного начальника — главного инженера госпиталя, пахло крепким чаем и табаком из «Беломора». Майор Печерский, крепкий, но уже седой мужчина с густыми бровями и характером черноморского портового грузчика, отложил в сторону папку с отчетами и смерил меня взглядом.
— Что хотел Борисенок?
— Сегодня уйти пораньше…
— Надолго отлучаешься? — спросил он, не отрывая пальцев от бумаги.
— Думаю не более часа, а там как получится.
— Куда идешь?
— Нужно уточнить технические детали на АТС-26.
— Лишь бы не к бабам. А если по делу — ступай. Только без фокусов, Борисенок. Ты возвращаться куда будешь, к себе или… — он мотнул головой в сторону отделения, где работала Инна.
— К себе.
— Не забудь зайти к дежурному, если будет что-то срочное, он будет в курсе. Понял?
— Да.
Печерский буркнул:
— Можешь идти, не задерживаю.
Осень в Минске выдыхалась медленно. День клонился к вечеру, небо подёрнулось свинцовой пеленой, а редкие лучи солнца лениво скользили по стеклам окон госпиталя.
Из здания госпиталя вышел легко, будто спрыгнул с подножки старого поезда или трамвая. Дорога на АТС-26 была знакома — шаги несли в сторону проспекта Пушкина, где под гул трансформаторов и запах мокрого бетона доживала свой век старая двухэтажная подстанция.
Снаружи здание выглядело, как и раньше: кое-где облупленная штукатурка, у входа след от старой таблички и небольшая очередь людей у окна с надписью «перевод номеров». Внутри царила атмосфера вечной борьбы между абонентами и связистами.
На втором этаже, в конце длинного коридора, за дверью с надписью «Технический отдел» находилась та самая крепость, где правила Наталья Ароновна Гринштейн. Как оказалось, женщина с мужским характером, точная и, по собранной моими дронами информации, способная продать телефонный номер с таким изяществом, что никто и не заметит, как оказался без кровных.
Дверь оказалась приоткрыта. Стучать не потребовалось — Наталья Ароновна уже увидела меня из-за кипы бумаг.
— А у нас гость, — проговорила она с лёгкой усмешкой, не вставая. — Не прошло и года.
— Не хотелось тревожить, Наталья Ароновна. Но хотел бы уточнить пару моментов — по «Ниве» и документам. И, возможно, кое-что обсудить на будущее.
Женщина откинулась в кресле, поправила стильные, явно не советского производства очки и внимательно на меня посмотрела. В её движениях не было спешки — только выдержанная, деловая плавность.
— Ну, и как тебе она?
— Едет, как по маслу. Хотя, после доработки стала немного не по классу. Но вопросов нет — ласточка.
— Только не смей мне её разбить, — голос её был сух, но с оттенком иронии. — У меня к этой машине слабость. Хоть и продала — а сердце ноет.
Невольно возникло желание уточнить:
— Вы серьёзно не пожалели?
Она посмотрела с лёгким прищуром, потом поднялась, подошла к окну и проговорила, будто в воздух:
— Когда к тебе приходят люди и предлагают не заводить дело в обмен на передачу машины по доверенности — да, сначала немного жалеешь. Потом — перестаёшь. Потому что понимаешь: могла бы и не войти больше в этот кабинет.
Молчание повисло между ними. Потом Наталья Ароновна резко повернулась и добавила:
— Но ты меня удивил. Не стал дальше тянуть бабки, шантажировать, не продал компромат на сторону. Сыграл — по-взрослому. Вот поэтому и не стала жалеть. Умные люди всегда меня пугали.
— Умные люди — это не те, кто делают умный вид. Это те, кто не лезут в глупости, когда знают, что перед ними дураки, — последовал ответ с полуулыбкой.
Женщина засмеялась тихо, но искренне.
— Так чего ты хотел? Не перекинуться же парой слов зашел…
— Нужна еще одна «Нива»…
— О как… И на каких условиях?
— За деньги, товарищ Гринштейн, за деньги.
Она достаточно долго, молча смотрела на меня, слегка прикусив дужку своих очков.
— Вот что, зайди ко мне послезавтра, думаю что уже будет ясность по этому вопросу.
— Буду, Наталья Ароновна.
На выходе из отдела старенькая телефонистка, грея руки у электрочайника, бросила вслед:
— Гринштейн у нас не всем улыбается. Если тебе — значит, ты особенный.
Всё совпало по времени: на третий день, после обеда, снова зашёл в кабинет Натальи Ароновны. На диванчике уже сидел мужчина — лет под сорок, но уже лысоватый, в тщательно выглаженной рубашке и с выражением лица человека, умеющего считать деньги. Весь его вид говорил: торговец. Сидел расслабленно, но смотрел на меня внимательно.
Наталья Ароновна подняла глаза от бумаг, кивнула:
— Константин Витальевич. Проходите. Знакомьтесь — Исаак Маркович, директор одного из автомагазинов в нашем городе.
Исаак Маркович поднялся, пожал руку и с лёгким прищуром сказал:
— О вас я уже слышал. Только хорошее. Говорят, умеете договариваться.
— Стараюсь, — ответил спокойно, садясь в кресло напротив.
Разговор пошёл быстро, но тонко, с тем самым оттенком, который выдают только коренные минские евреи. Где каждая цифра — не просто сумма, а аргумент, философия и почти анекдот. Постоянно в ход шли фразы вроде: «по-божески», «по-людски» и «ну ведь надо же как-то всё по справедливости», а в глазах — взгляд акулы.
В итоге всё устаканилось. Государственную цену за «Ниву» (в районе 9200 рублей) я должен буду внести в кассу. А сверху, как «благодарность за содействие» — тысяча Наталье Ароновне и тысяча Исааку Марковичу. Всё в рамках традиций.
Когда ударили по рукам, Наталья Ароновна улыбнулась:
— Ну вот и славно. Не зря у нас Минск называют городом культурной дипломатии.
Я кивнул широко улыбаясь, но на выходе дал «Другу» короткую ментальную команду:
— Взять объект «Директор Исаак Маркович» под негласное наблюдение. Проверить связи, источники дохода, отношения с органами.
— Принято, — отозвался «Друг». — Анализ начат.
Осень в Минске медленно втягивала в себя краски — ещё не зима, но листья уже висели тяжёлыми каплями жёлтого и бронзы, скользили по ветру, прилипали к подошвам. За окном моросил мелкий дождь, а внутри — на втором этаже госпиталя — царила привычная тишина. Шум флюорографа, редкие звонки, бумажный шелест.
Прошла неделя с момента той самой встречи в кабинете Натальи Ароновны, где разговор напоминал изысканный восточный торг. Обещания с обеих сторон были выполнены. И теперь на руках имелся полный комплект документов: «Нива» цвета «Валентина», сверкающая, как свеже отлитая медаль, официально числилась за дедом — Михал Ивановичем Борисенком, жителем Гомеля, заслуженным сапожником и тихим, но упрямым стариком, которому такое было не впервой.
Для оформления машины пришлось сделать два визита: первый — в бухгалтерию автомагазина, второй — в районную ГАИ Гомеля. Подписи, печати, тонкая игра с формулировками, и всё легло в юридическую плоскость. В глазах гомельской ГАИ всё выглядело безупречно: внук решил сделать подарок любимому деду. А на практике — была приобретена машина с будущими уникальными возможностями и характеристиками.