— Насчет УЗИ… В этом деле больше моей заслуги положим. Ты просто нагло и цинично воспользовалась моим практически беспомощным состоянием… — В моих глазах был неприкрытый стеб над нами обоими.
Я встал, шагнул к ней и мы пошли вдоль аллейки, где пахло хвоей и аптекой.
— Слушай, Инна… меня сегодня начальник госпиталя вызывал.
— Накосячил?
— Наоборот. Предложил остаться работать в госпитале после дембеля. Гражданским. Радиотехником по аппаратуре.
Инна резко повернулась ко мне, в глазах — и удивление, и насмешка.
— Ха! А чего не сразу в замначальника по кибернетике?
— Так и сказал почти! С койкой в общаге и пайком.
— Эээ… Пайком? — Она вздохнула. — Умеет он заманивать.
Я пожал плечами:
— Я думал, сначала домой. Может, на гражданке что найду. А тут вдруг — оставайся, мол ты местный гений с паяльником.
Инна на секунду помолчала. Потом серьёзно сказала:
— А ты подумай. Это не просто койко-место. Это — стабильность. Медсанчасть — не завод, тут всегда работа будет. Да и врачи тут нормальные. И ты уже в теме.
Я посмотрел на неё в полутьме. Линия шеи, лёгкий румянец от усталости, а глаза горят.
— А ты? Ты-то что думаешь?
Она сделала пару шагов вперёд, потом обернулась:
— Если честно — я бы осталась. Но это твой путь. Не мой.
— Твой какой?
— Пока дома. Пока мама лежит. А потом… — она вздохнула, — потом, может, и вернусь в институт. Или — в новую жизнь.
— А вдруг эта новая жизнь уже началась? — сказал я и вдруг сам удивился, как это прозвучало.
Инна не ответила сразу. Только посмотрела пристально. Долго. И тепло.
— Смотри, чтоб не испортил её первым же шагом, Борисенок.
— Постараюсь. Только ты меня не теряй. Даже если уйду. Договорились?
— Договорились.
Мы дошли до ворот. Автобус уже подъехал, фары мягко светили сквозь туман.
Она шагнула на подножку и вдруг, не оборачиваясь:
— А если останешься — купи мне когда-нибудь новые прокладки для УЗИ. А то наши совсем…
— В лепёшку?
— Во! — и, наконец, обернулась. — Умный ты, чёртяка с Хрустального Футляра.
Автобус уехал. А я остался на темнеющей дороге. С предложением в голове. С девушкой — в сердце. И с ощущением, что всё это — всерьёз.
Наступило утро вторника. Мой организм после сытного завтрака, имел бодрое настроение.
Плоть, как говорится, снова была под контролем. А раз всё так серьёзно закручивается, решил — надо смотреть жильё, чтоб потом не было мучительно поздно за вчерашние иллюзии.
Нашел зам по тылу, и он только усмехнулся:
— Ну, комендант знает. Пусть покажет, что есть.
Комендант оказалась сухонькой женщиной с глазами без единого сна, зато с множеством расписаний, графиков и ключей. Указала мне путь жестом:
— Иди сам, смотри. Только без фокусов. Это же не курорт.
И я пошёл.
Общежитие госпиталя — девятиэтажная «свечка» с вечно пахнущими линолеумом коридорами.
Шёл, как по музею человеческих жизней: из-за дверей доносились запахи тушёнки, звуки «Кабачка 13 стульев», перешёптывания и возня.
Первые пять или шесть этажей — «плотная застройка».
Комнаты забиты под завязку. Где-то по четверо, где-то даже шестерых насчитал. Около некоторых комнат, в коридоре стояли чайники на табуретках — видно, места уже не хватало и для техники.
Дальше было — полегче.
Здесь обитали «старослужащие» гражданские. В основном, как я понял семейные. Часто встречались коляски, трехколесные велосипеды, санки на гвоздях в стене. Приглядно, но всё равно — не то.
И вот лестничный марш ведет с последнего этажа выше.
Я поднимался с небольшой надеждой и лёгкой грустью, а когда шагнул в холл — … залип.
Огромное пространство двойной высоты. Потолок метрах в шести. Стены покрашены в типичный «серо-зелёный утешительный», но окна во всю стену давали отличный свет. И лоджия на всю длину…
Вдоль одной стены стоял шкаф без дверей, дальше — пара списанных тумбочек, в углу — гордый ржавый холодильник, который выглядел как кот с астмой.
Но всё остальное было пусто. Свободно.
В холле — перспективно.
Если выгнать из кирпича перегородку, то можно будет так развернуться…
Да, рядом машинное отделение лифтов — оно гудело, как сосед-алкоголик, только более пунктуально. Но это — ерунда.
— «А может, и не так всё плохо», — пробормотал я, подходя к окну. Открыл створку — пахнуло верхними соснами, крышей и дальними трубами прачечной.
Отсюда был виден госпитальный двор, и даже — родной корпус. Где-то там сейчас Инна, наверно, пьёт свой чай. Или ругается с медбратом, который опять потерял грелки.
Я провёл ладонью по батарее.
— Ну что, «Друг», как тебе квартирка?
В ухе щёлкнул голос искина:
— По сравнению с каютой «Лузитании — 7», удобства отсутствуют. Но если ориентироваться на текущий вектор адаптации, — годно.
— То есть, жить можно?
— При наличии перегородки, розетки и регулярного доступа к горячей воде — да.
Я усмехнулся.
— Значит, первым делом сделка с начальником госпиталя, если даст «добро», тогда и буду думать… остаться — или драпать к звёздам.
Военный госпиталь
Кабинет начальника госпиталя
Вторник. После полдника
Секретарь по внутреннему телефону доложила о моем приходе.
— Проходи ефрейтор.
Я постучал.
— Заходи, Борисенок. — Не отрывая взгляда от бумаг, он кивнул на стул. — Решил? Или пришёл поторговаться?
Полковник Дубинский сидел за столом, вычеркивая что-то из папки с грифом «Секретно». Очки на лбу, рука на телефоне, в воздухе — стойкий запах чёрного кофе и «Кармен» из приёмной.
Я уселся. Взял с подоконника фарфоровую пепельницу — пустую, но тяжелую. Подержал в руках. Посмотрел на полковника. И сказал:
— Пришёл с предложением. Честным.
Дубинский отложил ручку. Смотрел на меня, как хирург — на пациента перед наркозом: не спеша, но внимательно.
— Ну?
— Остаюсь. После дембеля. Работаю техником, чинилкой, кем надо. Готов взять и операционные, и УЗИ, и всё, что из железа. Сам всё обустрою, нужен только хороший инструмент и оборудование. Кое что у меня есть в части. Личное. Но…
Он приподнял бровь.
— … я себе нашёл место где жить. Достойно. На техническом этаже общежития, в холле, рядом с машинным отделением. Там просторно, светло, и никто не мешает. Поставлю перегородку, железную койку на первое время, сделаю розетки, лампу повешу. Даже плитку в душ сам положу, если дадите ее и цемент.
Но условие одно: никого ко мне туда больше не подселять. Никогда. Иначе — увольняюсь в тот же день.
Полковник молчал. Снял очки. Потёр переносицу.
— Жёстко.
— Уж как есть. Мне нужна личная территория. Зона тишины. Там, где я могу нормально отдыхать. Без этого — не потяну. Не та я личность, чтобы с кем-то делить три квадратных метра и носки на батарее.
Он усмехнулся.
— Говоришь, как разведчик.
Я пожал плечами. Повисла тишина. Потом Дубинский поднялся, подошёл к окну, постоял. И, не оборачиваясь, сказал:
— Ладно, Борисенок. Убедил. Я подпишу приказ, что ты заселяешься как «радиотехник-ремонтник с нестандартным проживанием». Запишем в исключениях, что размещение индивидуальное. Но учти — обустроить ты должен всё сам. Своими руками.
— Только так и собирался. Приступить могу завтра, на первый день нужен кирпич, песок, цемент, инструмент каменщика и пару ведер.
Он повернулся ко мне, снова надел очки.
— Договорились. Дам команду. Подойдешь с утра к зампотылу — он обеспечит.
— Спасибо, товарищ полковник. Не пожалеете.
— Да я уже… не жалею. Но, если ты ещё и чайник в приемной наладишь — поставлю тебя на доску почёта. Прямо над дверью в столовую.
Мы оба рассмеялись. Выходя из кабинета, я почувствовал себя… не ефрейтором, не техником и даже не пришельцем. А просто мужиком, который начал строить себе жизнь. Свою. Здесь. И сейчас.
Глава 6
Секретарь начальника госпиталя Зинаида, долго косилась на меня, но в конце концов отдала электрочайник с неисправностью — «не кипятит».
Я поблагодарил и, прихватив его, направился в уже ставшую родной каптёрку Инны.
Теперь там всегда был порядок. И чуть-чуть её запаха — немного аптечного, но такого домашнего. Что-то между лавандой, медицинским спиртом и терпким мылом.
Инна сидела на табуретке, просматривая какую-то ведомость. Увидев меня с чайником в руках, приподняла бровь:
— Так… или ты теперь сантехник, или опять пришёл за разрешением на выброс пара.
— Не угадала, — ухмыльнулся я, ставя агрегат на стол. — Я теперь штатный радиотехник-ремонтник с нестандартным проживанием.
— Чего⁈ — она засмеялась, даже ручка у нее из рук выпала. — Ты что, реально остался?
— Угу.
— Где жить-то будешь? Опять в кладовке на матрасе?
Я развёл руками:
— Почти. До дембеля в палате под наблюдением. За это время надо отгородить в общежитии холл на техэтаже, рядом с машинным отделением. Там просторно, светло и гудит, как космопорт. Завтра начну ремонт. Сам. Полковнику поставил условие: никого ко мне не подселять.
Инна прищурилась:
— Серьёзно?
— Угу.
Она присвистнула, вставая.
— Ты не просто ефрейтор, ты, кажется, сам себе свою галактику забронировал.
Я раскрутил корпус чайника.
— Контакт сгорел. От времени. Надо зачистить, подтянуть. Может, и проживёт ещё год.
— Как и ты, — улыбнулась она. — Тебе бы всё — починить, оживить, вдохнуть в железку тепло.
— Не железка это. Это… точка кипения. Без неё — и чай не тот, и разговор не клеется.
Она подошла ближе, села рядом. Смотрела, как я ковыряюсь. В её взгляде — и нежность, и уважение, и, может быть, немного печали.
— Костя… а ты когда-нибудь остановишься?
— Может быть. Там, где примут.
Она кивнула. Потом резко встала, достала из тумбочки две кружки, поставила на стол.