— Извольте, — перевел мне капитан, — господин Лю милостливо разрешает взять еще пять человек сверх оговоренного количества!
— Да тут и выбрать не из кого! — вмешался в разговор Изя. — Десять. Надо десять заместщиков!
После долгого спора остановились на семи.
Отбор длился около часа. Наконец перед нами выстроилась группа из ста двадцати семи человек.
— Эти, — сказал я даотаю. Тот фальшиво улыбнулся и что-то залопотал.
— Отличный выбор, господа! — вновь перевел нам Скворцов. — Теперь, если позволите, формальности.
Изя выложил рубли и мешочки с золотом. Чиновники даотая сноровисто все пересчитали и взвесили. Даотай расписался на какой-то бумаге с казенными печатями.
— Теперь они ваши, — широко улыбнулся он.
Стражники сняли с шей отобранных тайпинов тяжелые деревянные колодки. Колонну из ста двадцати семи измученных, но не сломленных тайпинов повели из тюремных ворот к берегу Амура, где у пристани дымил пароход капитана Скворцова.
Когда вся эта огромная, молчаливая и невероятно грязная толпа сгрудилась на берегу маньчжурской стороны, ожидая дальнейшей участи, я понял, что медлить нельзя. Нужно было немедленно решать с ними.
— Орокан, — позвал я. — Узнай, кто среди них главный, кто пользуется уважением и может говорить за всех. Мне нужно поговорить с ним. Сейчас же.
Капитан Скворцов, наблюдавший за происходящим, вопросительно поднял бровь.
— Что задумали, господин Курила? Время идет.
— Пять минут, капитан, — бросил я. — Это критически важно для успеха всего предприятия.
После некоторых препирательств и негромких совещаний из толпы тайпинов вышел немолодой, изукрашенный шрамами китаец.
— Его звать Лян Фу. Его — бальшая начальник у тайпин! — сообщил Орокан.
Действительно, этот Лян Фу вел себя как человек, привыкший командовать. Он шагнул вперед, и остальные расступились, давая ему дорогу. Его лицо и поза все так же выражали внешнюю покорность, но в глубине темных глаз горел несломленный огонь.
— Скажи ему, Орокан, — начал я, обращаясь к нашему молодому нанайцу, — что я Курила, предводитель русских людей, которые только что выкупили их у даотая. Мы пришли сюда не как враги и не для того, чтобы обречь их на новое рабство.
Орокан сосредоточенно переводил. Тайпины слушали, на их изможденных лицах отражалось напряженное ожидание и недоверие.
— Мы направляем их на работу на наш берег, в наш лагерь, — продолжал я, глядя прямо на Лян Фу. — Там они будут свободны. Мы не будем вешать на них колодки. Мы будем кормить их три раза в день досыта — рисом, рыбой, мясом, когда оно будет. И платить жалование, каждому.
Я сделал паузу, давая Орокану время перевести, а им — осознать сказанное. В толпе прошел тихий, недоверчивый гул.
— Они смогут жить своей общиной, как это принято у тайпинов, согласно своим законам и обычаям. Мы сами христиане, как и многие из них, и в нашем лагере им будет разрешено свободно исповедовать свою веру, строить молельни, если они того пожелают. Никто не будет посягать на их веру.
Лян Фу нахмурился, слушая перевод, затем что-то быстро спросил у Орокана.
— Он спрашивает, какая работа? — пояснил Орокан. — И почему вы так добры к ним? Они не верят в бескорыстную доброту, особенно от чужеземцев.
— Работа тяжелая, — честно ответил я. — Копать землю, таскать камни, промывать песок. Но это честный труд, и за него будет честная плата. А что до доброты… Скажи ему, Орокан, что я знаю о восстании Тайпин Тяньго. Я знаю, что они сражались за справедливость и за лучшую жизнь для своего народа. И пусть знают: если в Китае вновь будет борьба, они здесь, на нашей земле, смогут стать опорой для этого праведного дела. Мы можем помочь им оружием и припасами.
Эти слова произвели видимый эффект. Лян Фу выпрямился, его взгляд впился в мое лицо. Он долго и внимательно смотрел на меня, потом что-то горячо заговорил, жестикулируя.
— Он говорит, Курила-дахаи, — перевел Орокан, с трудом поспевая за быстрой речью тайпина, — что они устали быть рабами, терпеть голод, унижения и палку. Он и его люди готовы работать и даже сражаться, если им дадут такую возможность и если смогут жить как свободные люди, а не как скот! Они будут верны. Он спрашивает, можно ли тебе верить, Курила-дахаи. Их слишком часто обманывали и предавали.
— Скажи им, Орокан, — твердо ответил я, и мой голос прозвучал так, чтобы его услышали даже в задних рядах. — Что мое слово крепко. Я никогда не обманываю тех, кто работает со мной преданно и честно. И никогда не бросаю своих людей в беде. Многие подтвердят мои слова. А если кто-то из них предаст нас или попытается поднять бунт — он познает мой гнев и пощады не будет. Свобода и честный труд — или обман и смерть. Вот мое слово.
Последнюю фразу я произнес, глядя прямо в глаза тайпинскому командиру.
Лян Фу, услышав перевод, еще раз внимательно посмотрел на меня, затем на моих спутников — на Сафара, стоявшего скалой, на уверенного Изю, на благородного Левицкого. В его глазах мелькнуло уважение и тень надежды. Он что-то отрывисто сказал своим людям. Те согласно загудели. Затем Лян Фу повернулся ко мне, сделал шаг вперед, опустился на одно колено и склонил голову, коснувшись рукой сердца.
— Мы принимаем твои условия, предводитель Курила, — медленно, но четко произнес он на ломаном русском, который, видимо, подхватил от Орокана или слышал ранее. — Мы будем тебе верны.
Его примеру последовали и остальные тайпины, сгибаясь в поклоне. Переговоры, занявшие не более четверти часа, завершились. Я мысленно вздохнул с облегчением, хотя червячок сомнения оставался: «Сейчас они подавлены и благодарны. Но что будет, когда они наберутся сил? Надо держать ухо востро!»
Когда согласие было достигнуто, я повернулся к капитану Скворцову, который с нескрываемым интересом наблюдал за этой необычной сценой.
— Теперь, Никифор Аристархович, нам нужно переправить этих людей на тот берег. Ваш пароход сможет взять такой груз?
Капитан брезгливо оглядел тайпинов.
— На пароход? Эту чумазую ораву? — Он поморщился. — Да они мне всю палубу загадят! Грязные, как черти! Нет, господин Курила, в таком виде я их на свой корабль не пущу. Это во-первых. А во-вторых, такая перевозка будет стоить вам отдельно!
— Цена не вопрос, — отрезал я. — Заплатим золотом. А насчет чистоты… дайте нам пару часов.
Скворцов хмыкнул. Он уже и так сильно задержал пароход в Байцзи и теперь обоснованно опасался недовольства пассажиров. Но блеск в его глазах при слове «золото» говорил сам за себя.
— Пару часов, не больше! — проворчал он.
Я повернулся к Лян Фу:
— Первое ваше дело на свободе: твои люди должны немедленно вымыться в Амуре и как следует простирнуть свои лохмотья. Капитан не хочет везти грязь.
Лян Фу коротко отдал команду, и тайпины, сначала с недоверием, а потом со все возрастающим энтузиазмом, бросились к воде.
А я повернулся к своим спутникам:
— Пока есть время, не будем его терять. Сафар, приглядишь здесь за всем. Владимир Александрович, Изя, Сафар, Орокан — вы со мной. Быстро идем в город закупаться. Нам нужны инструменты, продовольствие, ткани.
Два часа пролетели как одна минута. Тайпины, вымытые и чуть посвежевшие, собирались на берегу. Мы же успели закупиться всем чем надо, а торговцы и их слуги притащили весь товар на пристань.
— Все готово, капитан! — доложил я Скворцову.
Капитан удовлетворенно кивнул, принимая от меня еще один мешочек с золотом. Началась погрузка на пароход. Сначала занесли припасы, потом на палубу начали подниматься тайпины. Пассажиры же бурчали и были недовольны, но Скворцов цыкнул, и они утихли. Наконец пароход отвалил от маньчжурского берега. Капитан Скворцов, высадив нас на русском берегу и получив очередную соболью шкурку, распрощался.
— Держите ухо востро, господа! — посоветовал он.
Итак, мы остались на русском берегу Амура — четверо моих проверенных людей и сто двадцать семь тайпинов, которые теперь смотрели на нас с некоторой опаской, но и с явным ожиданием. Они были вымыты, что уже хорошо, но измучены и явно голодны после всех испытаний и переправы.
— Первым делом, — сказал я, обращаясь к Изе и Орокану, — надо накормить. Они едва на ногах стоят.
Мои слова были встречены с явным одобрением. Тайпины, услышав перевод Орокана, оживились. Под руководством Лян Фу они быстро и довольно умело принялись за дело: одни собирали сушняк для костров, другие таскали воду из Амура в котелках, которые мы тоже прикупили, третьи помогали Изе отмерять крупу. Вскоре над берегом заклубился дымок, и понесся запах простой, но такой желанной еды.
Пока варилась каша, я видел, как меняется настроение тайпинов. Простое обещание еды и возможность самим ее приготовить, без окриков и побоев, делали больше, чем любые речи. Когда похлебка была готова, ее разлили в сложенные пригоршнями куски коры. Ели они молча, быстро, но без звериной жадности — скорее, как люди, давно забывшие вкус нормальной пищи.
Насытившись и немного отдохнув, тайпины смотрели на нас уже с меньшим недоверием. Теперь можно было говорить о деле. Проблема транспортировки такой оравы и закупленных припасов до нашего Золотого Ручья встала в полный рост. Пароход ушел, а тащить всех по таежным тропам десятки верст, да еще и с грузом, было немыслимо.
— Плоты, — сказал я, оглядев густой строевой лес, подступавший к самому берегу. — Другого выхода нет. Орокан, скажи Лян Фу: теперь их главная задача — построить большие, крепкие плоты. Это самый быстрый и простой способ доставить всех в наш лагерь! Лес у нас под рукой, веревки, купленные в Байцзы, тоже есть.
Тайпины, уже немного пришедшие в себя после еды, с энтузиазмом взялись за дело. Лян Фу толково распределил людей. Я показал им, как вязать самые простые, но надежные плоты, используя лозу и веревки. Среди наших новых работников оказалось немало бывших плотников и просто рукастых мужиков, умеющих обращаться с топором и пилой, которые мы тоже прикупили. Работа закипела. Слышался стук топоров, визг пил и гулкий треск падающих столетних стволов. К ночи полтора десятка крепких плотов, способных выдержать по десятку человек и значительный груз, были готовы, и с утра мы отправились в путь.