— Хорошо. Мы справимся.
Инна посмотрела в окно, где за стеклом тихо падал снег, скрывая шумный город под белым покровом.
В этот момент я точно знал: в этой семье проснулся ещё один механизм, о котором никто раньше не догадывался.
Позже, тем же вечером, Раиса Аркадьевна позвала Инну поближе к себе. За столиком, заваленным письмами, альбомами и старыми открытками, она достала из своей сумочки аккуратно сложенный лист бумаги.
— Слушай, доченька… Тут адрес. В Польше, в Варшаве. Это брат мой двоюродный — Станислав Януш Подкаминьский. Он когда-то работал в торгпредстве в Москве. Был у нас лет десять назад… Сказал, если что — обращаться можно.
Инна аккуратно взяла лист, погладила уголок:
— Он ведь в центре жил, помнишь? — Добавила теща.
Инна кивнула, глядя в окно, словно адрес напоминал ей целую жизнь:
— Улица Красиньского. Дом тринадцать, квартира сорок пять.
— Дочь, человек он добрый, надёжный. Жена у него, Гражина, врач. Так что если вдруг там… чего — не бойся. Поддержит.
Инна прижала бумажку к груди:
— Спасибо, мама. Очень вовремя.
Я, разбирая ящик с инструментами, тихо отметил этот адрес в памяти. И даже связал его координаты с картой, которую «Друг» заранее обновил. Всё было на месте, и это было к лучшему.
За окном сыпал плотный снег, двор госпиталя погружался в вязкую тишину зимнего утра. Мое первое рабочее утро после свадьбы началось в кабинете полковника Дубинского, где он расположился с чашкой бодрящего чая и ворохом документов, лежащих на его столе. Полковник задумчиво постукивал пальцем по ручке и внимательно изучал сводку перемещений личного состава.
— Значит, готовишься к марш-броску на запад? — голос его прозвучал почти без иронии, зато с оттенком понимания.
Кивок и молчание стали ему моим ответом. Полковник откинулся на спинку стула, потёр висок и начал раскладывать возможные маршруты:
— Есть три пути. Первый — простой, как армейская портянка: на поезде. Садитесь в Минске, выходите в Варшаве. Чемоданы в купе, мебель и техника — в контейнер, который уйдёт по железке. Проверено тысячами семей офицеров.
Пауза позволила обдумать сказанное. Полковник снова налил чаю в тонкую фарфоровую кружку с золотой каёмкой, пододвинул ближе:
— Второй путь — для эстетов. На ИЛ-76 или Ан-22, ВТА, налегке, только сумка. Всё остальное — опять-таки в контейнер. Минус: в Польше встречать будет кто-то из гарнизона.
Медленно подняв взгляд, он испытующе прищурился:
— Но тебе ведь покоя не даёт твоя «Нива», верно?
— Так точно…
Полковник усмехнулся и отодвинул чью-то медкарту.
— Третий путь — на «Ниве» с прицепом, через Брест. Но тут тебе обе таможни мозги выкрутят. Наша будет искать двойное дно, поляки — провокацию. Это ж тебе не картошку везти. Особенно с твоим внешним тюнингом. Даже не суйся. Лучше так: загоняй свою красавицу с прицепом в брюхо Ан-22. И сам туда же, с паспортом и командировочным.
Бровь полковника слегка поднялась, на лице промелькнула тень ехидства:
— Но учти, бесплатный сыр сам знаешь где… Что тебе за это тебе придётся… не знаю, но точно не деньгами, скорее всего своими руками. Лётчики — народ гордый, самолёт почуять могут по гудению пола. Что-нибудь попросят починить, это точно. Может, радиостанцию, может, систему подачи кислорода. Или флягу, где капает в кают-компании, подлатаешь. Ну, ты меня понял…
На прощание полковник встал, хлопнул папку с бумагами и бросил через плечо:
— Ты парень с головой, Борисенок, прорвёшься. Да ещё и дорогу протопчешь для других. Скажешь потом, как в Варшаве прижился. Там люди серьёзные.
Слова полковника остались в голове, главное что выход найден. Осталось только уладить формальности и собрать всё по списку.
Минское утро выдалось ветреным и тяжёлым. Воздух над аэродромом густо пропитался морозом, серое небо свисало над полосой, словно перина. Вдали, у ангара, уже ревел турбовинтовый гигант — Ан-22 «Антей», похожий на кита, способный спокойно проглотить всё, что погрузят в его брюхо. Грузовой люк был приоткрыт, изнутри вырывались клубы пара, словно зверь дышал в нетерпении.
Площадка перед грузовым терминалом заполнилась аккуратно расставленными ящиками и контейнерами. Среди них сияла отполированным корпусом моя Нива — та вторая, модернизированная, тёмно-синяя, с прицепом, в котором были надёжно упакованы вещи, детали, инструменты и кое-что ещё, что вряд ли вписывалось в рамки советской действительности.
К обшивке самолёта прислонился кто-то из экипажа — плотный мужчина в расстёгнутом комбезе, с меховой шапкой, откинутой назад. В зубах — полупотухшая сигарета, а из-под уса почему-то сочился дым.
— Это ты Борисенок? — голос хриплый, но без злости.
Кивок и моя вытянутая рука были ему ответом.
— Хорошо, что без лишних вопросов. — Капитан мотнул головой в сторону трапа. — Машину загоняй сам. К погрузке претензий не будет. Но у нас тут одна тонкость. Генератор в полёте вёл себя странно. А новый со склада только по наряду из Главкомата. Может, посмотришь?
Рядом с ним появился второй, может быть пилот — молчаливый, высокий, с глазами, выдающими ум и интеллект. Пожав руку, он сразу спросил:
— Можешь подняться в рубку? Там кабель связи греется — похоже, контакт на массу где-то искрит.
Вместо ответа — жест рукой: дайте пару минут, загнать машину, и сразу в кабину. «Ниву» медленно закатили в чрево Антея, аккуратно зафиксировав растяжками. За спиной хлопнул гидравлический замок — грузовой люк закрылся, словно ставя точку в последнем абзаце минской главы.
Инна стояла чуть поодаль, кутаясь в светло-серое пуховое пальто, у её ног — новый кофр. На лице — лёгкая грусть, но и решимость, и свет в глазах. Рядом — Раиса Аркадьевна. Поддерживая дочь под локоть, она смотрела на самолёт почему-то не с тревогой, а с гордостью.
Инна подошла ближе, тихо спросила:
— Ну, всё? Летим?
— Ага… На крыльях Антея, — мой ответ прозвучал с долей юмора, но юмора там была только малая доля, остальное было очень серьезно, и за ним стояла стальная готовность ко всему.
Перед посадкой капитан еще раз подошёл, протянул руку и произнёс почти с уважением:
— Будешь в небе — не спи. Наш самолёт — птица капризная. Но если дружит с кем, то навсегда. Сегодня он твой.
Слов больше не понадобилось. Только ветер, свист вспомогательной турбины и далёкое эхо от него.
Глава 10
«Антей» вырулил на стартовую прямую медленно, не спеша, будто проверяя, действительно ли небо готово принять его груз. В салоне было более чем прохладно, воздух казался более свежим и сухим, с запахом авиационного масла и металла. Рядом с креслами в специальной обвязке покоилась Нива, сверкающая в тусклом свете аварийных ламп.
Инна, устроившаяся на откидном сиденье рядом, держала термос с чаем и периодически оглядывала всё вокруг, стараясь не выдать волнения. В пальто, аккуратно подпоясанном, она сидела молча, но глаза светились — в них отражался не страх, а гордость. Она, прямо сейчас отправлялась за границу.
Капитан появился в проходе, постучал костяшками пальцев по металлической обшивке.
— Взлетаем через минуту. Закрепитесь как следует. Отсек герметизирована, но будет немного шумно — не «Ту-134».
Силу тяжести стало чувствовать чётче. Гул винтов стал выше, фюзеляж начал вибрировать. Затем всё резко изменилось — металл запел на одной чистой ноте, и земля куда-то исчезла из под брюха машины. Минск остался позади — с занесёнными снегом парками, трамвайными рельсами, по которым не раз ехали с Инной, улицы, ставшие за короткий срок почти родными.
Инна наклонилась ближе, и почти прокричала:
— Никогда бы не подумала, что полечу за границу вот так. Внизу — облака, а внутри — немного страшно… но и радостно.
В ответ — моя рука, тёплая, уверенная, коснулась её ладони.
Полёт проходил без особых происшествий. «Друг» молчал, наблюдая за всеми параметрами. За перегородкой слышался ровный гул двигателей. Пилоты работали как один организм, командуя механизмами и людьми точно и слаженно. Всё шло по плану.
Примерно через два часа, голос из кабины нас известил:
— Переходим в зону польской ответственности. Варшава уже на связи. Минут через сорок снижаемся. К погоде претензий нет. Над городом ясно, температура — минус два.
Инна тихо выдохнула:
— Значит, уже почти там…
На подлёте к Варшаве, сквозь иллюминаторы открылся городской пейзаж. Красные крыши, шпили костёлов, дым от печей. Город, знакомый по книгам, фильмам и рассказам мамы, казался спокойным и плотным, будто смотрел с земли и размышлял: кто пожаловал, с чем и нахера?
Полковник Дубинский, сидевший впереди у самой переборки с кабиной летчиков, повернулся, поправил ушанку и произнёс:
— Варшава — город старый, умный. Людей здесь надо слушать, не только слышать. Особенно если заговорят не с гонором, а по-человечески.
Касание шасси о бетон полосы оказалось мягким, почти незаметным. «Ан» пробежал по взлётке, поворачивая к грузовой площадке. Варшава встретила без фанфар, спокойно и по-деловому.
Я поднялся, помог Инне с её пальто, подал руку. С этого момента жизнь началась с новой отметки — в другом ритме, и с другим пейзажем за окном.
Как оказалось приземлились мы на аэродроме Легьоново, который встретил нас спокойной утренней прохладой. Снег под ногами поскрипывал сухо, а из низкого польского неба сочился мягкий серый свет, который в Минске бы окрестили «зимним рассеянным». Ан-22, будто усталый кит, замер на краю взлётки, раскрыв чрево грузового отсека. Техники уже суетились возле погрузочной аппарели, отдавая команды на русском и командном — вперемешку. Ниву с прицепом готовились снимать с фиксаторов.
— Машину тронь только после команды! — строго бросил старший борт техник, осматривая ремни на платформе. — Тут все серь