— Серьёзно? — удивилась жена Януша. — И это работает?
— Да. Но тайна в другом: она никогда не отвлекалась. Всё внимание — мясу. У него, как у женщины, есть точка невозврата. Слишком долго — и всё, испорчено.
После этого все разговоры спокойнее, мягче, теплее. Костёр потрескивал, угли становились ровными и горячими, мясо начинало источать тонкий аромат дыма и пряностей.
Януш взялся за шампур, внимательно вращая его.
— Это почти как на операционном столе. Главное — равномерность и забота.
— И умение вовремя отступить, — заметил я. — Или получится не шашлык, а сплошная трагедия.
Самое главное, — глядя на угли, заметил я, — не спешить. Мясо должно томиться, а не гореть. Шашлык — это тебе не фастфуд, это почти философия.
— А помнишь, — Януш повернулся к жене, — как в прошлом году ты устроила шампурный бой с теми студентами с Мазовии?
— Это они начали! — рассмеялась она. — Один полез советовать, как правильно жарить, а потом обронил: «Шашлык — это мясо, сгоревшее под крики мужчин». Я только и сказала — тогда пускай сам и жарит.
— И сжёг всё подчистую, — поддакнул Юзеф.
Мы смеялись. А потом, как часто бывает у костра, темы вдруг сменились.
— Слушай, — обратился Януш ко мне, — ты ведь откуда-то с востока СССР?
— Нет, с запада СССР, Белоруссия. Просто от вас это действительно на восток…
— У вас там с шашлыком как?
— Есть два лагеря: те, кто покупают готовый маринад, и те, кто учились у кого-то. Я из вторых.
— А у нас, — подключилась Инна, — вообще был один сосед, который жарил мясо прямо на прутьях от кровати.
— Не на сетке? — хохотнул Юзеф.
— Нет, именно на прутьях! Говорил, что так вкуснее и «с дымком социализма».
Смех, дым, жир, падающий на угли, тонкие язычки пламени — всё это сливалось в одну счастливую реальность. Минуты тянулись неспешно, как будто сама зима сделала паузу, чтоб дать нам хорошо отдохнуть.
Мясо шкворчало, сочилось, капало на угли и поднимало ароматный пар и превращалось из набора продуктов в маленький праздник. Вокруг костра все были равны: профессор и студент, врач и сапожник, военный и программист. Там, где дым и огонь, где угли и терпение, стираются границы — и остается только простое, живое человеческое тепло.
Когда шашлык был готов, мы уселись вокруш огня, уплетая мясо с хлебом и овощами. Никто не торопился. Каждый кусочек был как аккорд в этой симфонии отдыха.
— Ты знаешь, — сказала Хеленка Янушу, — ты давно не был таким счастливым.
— Да просто хорошая компания, — кивнул он. — А ещё… хороший повод.
— А ведь, — задумчиво заметил Януш, — шашлыки — это почти как исповедь. Кто-то жарит, кто-то советует, кто-то просто молчит, глядя на огонь.
После еды Хелена разлила горячий глинтвейн из термоса. Януш потянулся и заметил:
— А заметили, ведь мы ни разу не заговорили о работе и политике.
— Потому что шашлык — это территория вне суеты, — ответил я. — Это как… пауза в стихах. Или как точка в предложении, после которой начинается новое.
Инна прижалась ко мне.
— Если бы можно было каждый день заканчивать вот так у костра…
— Надо будет купить тебе складной мангал. И тогда можно.
— Или, — задумалась она, — поставить камин в доме.
— Это намек, или приказ дорогая?
— Предложение…
Пока все молчали, и любовались отблесками углей, «Друг» в фоновом режиме передавал мне сводку с орбиты. Всё спокойно. Даже дроны расслабились.
— А теперь, — громко произнёс Януш, — анекдот в тему.
— Слушаем! — мы хором ему ответили.
— "Приезжают мужики на шашлыки. Один достаёт гигантский маринованный кусок мяса:—
Это что⁈
— Баранья нога… Мечтал как шашлык запечь!
Через три часа:
— Ну как?
— Да как шашлык — жёсткий… Зато как дубина — отличный!"
— Тоже знаю один в тему: "Почему русские, когда едут на шашлыки, берут еды на три дня?
Потому что один день жарим, второй день едим, а на третий — разбираемся, чья это была идея!"
А потом был ещё один анекдот, и ещё… И разговоры про то, как всё в мире устроено, про работу, про людей, про жизнь. Не было никаких выводов, решений или философий.
И снова — хохот, аплодисменты, даже Кристина вздрогнула от смеха. И в тот момент стало окончательно ясно: это был один из тех дней, которые остаются навсегда в памяти. Был только костёр, угли, тихий зимний лес и ощущение, что жизнь — она вот, прямо здесь, у шампура, под мягким снегом, в глазах любимой женщины.
Лёгкий мороз пощипывал носы, но мы уже были разогреты шашлыком, глинтвейном и смехом. Остатки углей доживали своё, шипя от снега, который время от времени соскальзывал с веток и сыпался на землю лёгкой взвесью. Януш хлопнул в ладони.
— Ну что, кататься пора! А то мясо уселось в бока — его надо растрясти!
Хелена подошла к санкам и стала привязывать к ним коврик. Юзеф вытаскивал из багажника ботинки и каску. Моя жена, кутаясь в шапку, застёгивала куртку и чуть не наступила на ремешок крепления.
— Осторожно, — подал руку, — сначала ботинок, потом застёжка.
Она посмотрела с лёгкой иронией.
— Так командует профессионал?
В ответ только улыбнулся, молча поправил ей манжету и распрямился:
— Так командует тот, кто не хочет, чтобы ты кувыркалась вниз головой.
Януш показал в сторону почти заметенной тропинки, ведущей через опушку к склону.
— Снег свежий, не укатанный. Там за холмом два хороших спуска. Не Альпы, конечно, но дух захватывает. Костя, поверь!
— Тогда иду первым — проложу след, — кивнул я и двинулся вперёд.
Лыжи тихо шуршали по утоптанному насту. За мной — Януш, а Инна замыкала нашу процессию, неся палки под мышкой. Обернулся — и невольно остановился.
Она шла мягко, ровно, уверенно. Не семенила, не шаталась, не оступалась. Центр тяжести держала идеально, как будто всю жизнь провела на горных лыжах. Даже палки держала не как новичок, а как опытная инструкторша.
— Януш, глянь на Инну… — я прищурился. — Ты видел?
Януш обернулся, хмыкнул.
— Такое равновесие у нас и в секции не у всех есть. — И подошёл ближе к ней. — Инна, скажи честно, ты раньше на лыжах каталась?
Она покачала головой.
— Один раз. В седьмом классе. На школьных. И то, по равнине.
Януш переспросил уже с другим тоном.
— Серьёзно? Тогда ты либо скрываешь опыт, либо настоящий талант.
Инна засмеялась.
— А если просто получается?
— Так не бывает, — покачал головой Януш. — Костя, твоя школа?
— Может, действительно просто талант? А может, организм очень быстро адаптировался, — развёл я руками. — Иногда тело знает само, как правильно, даже если мозг ещё не в этом уверен.
Она посмотрела на свои ноги, лыжа немного провалилась в снег, она пошатнулась чуть — и тут же без усилия очень плавным движением поймала равновесие. Улыбнулась, но уже с лёгким испугом.
— Что-то со мной не так? Я двигаюсь, будто кто-то ведёт…
Подошёл ближе, наклонился.
— Просто в тебе проснулась спящая балерина. Или олимпийская чемпионка. Наслаждайся моментом душа моя.
— Слушай, Костя… А это ты ведь что-то сделал со мной, да? — спросила шепотом, будто боясь, что ее кто-то услышит.
— Скажем так — твой вестибулярный аппарат прошёл капремонт и тонкую настройку.
— Сама бы не поверила, если б не чувствовала. Это как… р-раз, и всё сразу понятно. Куда повернуть, где притормозить, как встать, чтоб не упасть.
Она опустила глаза и тихо добавила:
— И даже где ты сейчас. Даже если не смотрю. Я просто знаю где ты каждое мгновение…
— Бо-же что я натворил! Теперь от тебя ничего не скроешь…
— Да ну тебя!
Еще перед самым выездом на склон, привычно активировал проверку автономных каналов связи с «Мухой» и «Птичкой». Их системы реагировали на пинг мгновенно: зелёная индикация на контактном дисплее нейроинтерфейса означала, что заряд в норме, функциональность не нарушена.
— Всё стабильно, — пробормотал сквозь зубы, незаметно скосив взгляд в сторону Инны. — Даже лучше, чем обычно.
Она в это время поправляла перчатки и вдруг обернулась.
— Ты опять что то говоришь себе под нос? — усмехнулась Инна. — Или мне только кажется?
— Не кажется, — кивнул в ответ. — Просто убеждаюсь, что ничего не отвалится в самый неподходящий момент.
— Ну-ну… А ты же знаешь, — неожиданно мягко добавила она, — если что, я всё равно буду рядом. Просто знаю, где ты.
Эта фраза заставила меня очень сильно внутренне напрячься. Подсознательно мнойпонималось, о чём она говорит. Связь, установленная в ходе той самой нейронастройки, оказалась куда более глубокой, чем предполагалось вначале. Пока Инна не до конца осознаетпроисходящее с ней, но именно эта неосознанность и может сделать этот эффект ещё сильнее. По сути, между нами возник слабый, но непрерывный каналпотоковой передачи информации — почти телепатия. Никаких слов сейчас почти не требовалось: в момент опасности, боли, резкой смены эмоционального фона — всё намичувствовалось почти на рефлекторном уровне.
Именно поэтому, когда однажды во время катания на склоне Инна внезапно обернулась в мою сторону, её глаза почти не выражали удивления — она знала, что надо притормозить. За миг до этого «Птичка» отработала встречный импульс, вызванный дестабилизацией поверхности под моими лыжами. Её организм моментально отработал с мои в унисон.
Эта связь уже начинала менять наше восприятие действительности. Но если я мог её контролировать и в необходимой степени «глушить» при необходимости, то Инна сейчас шла по пути открытого канала, без фильтра, без щита. Рано или поздно это обязательно приведёт к каким-то последствиям.
«Друг» не раз анализировал отклонения и даже предлагал ввести ограничители на уровне нейростимуляторов. Но в глубине души отчетливо понималось, что лучше ее научить управлять этим, чем просто подавить эту необходимую в жизни способность.