Но всё это — завтра. Сегодня необходимо через «Помощника» сформировать срочный заказ на изготовление дополнительных дронов для дистанционного контроля за всеми адресами из конверта Лаптева плюс 50% резерв «на всякий случай».
Глава 24
Серая «Волга» с дипломатическими номерами стояла у служебного подъезда госпиталя. Стекла затонированы, кузов чуть припылён, создавая впечатление будто автомобиль просто заехал по какому-то делу. Внутри машины царил полумрак. Обогрев салона работал с приглушённым жужжанием. Водитель в кожаном пальто даже не обернулся, когда пассажир с заднего сиденья наклонился вперёд и негромко произнёс:
— Пожалуйста, подыши воздухом.
Разговор предстоял короткий, но видимо содержательный.
Дверь закрылась мягко, с глухим щелчком. Пространство салона сразу напиталось плотной тишиной. Лаптев не улыбался. Его лицо будто вырезали из воска, а глаза были полны холода и точного расчета. В руках он держал сложенный пополам конверт — тот самый, который был передан утром фельдъегерем.
Капитан разложил лист на коленях, и, не глядя на собеседника, заговорил ровным голосом:
— Ты утверждаешь, что наблюдал за кафе снаружи, случайно проходя мимо, так?
Никакого ответа он не ждал. Продолжил сразу, сверившись с текстом:
— При этом тебе удалось заметить, как некий мужчина, схожий по описанию с объектом «Фил», контактирует с представителем дипломатического корпуса. Опиши, пожалуйста, как удалось рассмотреть лицо объекта в помещении, находясь на противоположной стороне улицы.
Пауза была им выдержана искусно. Достаточно длинная, чтобы почувствовать неловкость, но недостаточная, чтобы сказать что-то в защиту. Затем он медленно перевернул лист:
— По твоим же словам, ты находился не ближе двадцати метров от витрины. Стёкла — с зеркальным напылением. Освещение внутри — рассеянное. Снаружи было облачно. Объясни, пожалуйста, каким образом был проведён «визуальный контакт», достаточный для точной идентификации лица?
Руки Лаптева были сложены на коленях. Он не угрожал, не давил, но воздух в салоне стал вязким. Пейзаж за окнами машины казался акварельным. Даже мотор машины притих.
Мой голос прозвучал вполне спокойно, но все таки с некоторым внутренним напряжением:
— Когда человек долго занимается наблюдением, со временем вырабатывается навык опознавания по мелочам, которые улавливает подсознание. По манере двигаться, по жестам, по посадке головы. Если раньше этот объект уже фиксировался, то его не так сложно опознать в других условиях. Кроме того, освещение внутри кафе было достаточным, и момент, когда мужчина расплачивался, дал хороший ракурс. Это заняло буквально секунды, но их мне хватило.
Губы Лаптева скривились едва заметно. Он поднял взгляд:
— Ты хорошо подготовился. Слишком хорошо, если честно. Слишком грамотно всё изложено. Отдельные формулировки как будто списаны из наших методичек. Где-то их читал?
Ответ был выдержан в той же манере:
— Слушал… В армии… Я отслужил всю срочку разведчиком в ВДВ. Нам на занятиях много чего объясняли, показывали и давали попробовать.
Капитан чуть качнул головой, сложил лист и положил обратно в конверт.
— На этот раз вопросов больше не будет. Но учти: если ты что-то скрываешь, рано или поздно это вылезет наружу. Или из твоей головы, или через чужой рот. Так или иначе, придётся объяснять. Подумай об этом. Очень серьёзно подумай.
— Капитан, хочу напомнить, что я тебе не навязывался. Ты сам предложил. Если тебя моя работа не устраивает, то давай разбежимся.
— Ты ефрейтор мне не хами, а то…
— Что «то» капитан? В Союз вернешь? Так я за место здесь не держусь. Найду себе дело, чтобы на хлеб с маслом хватало… Это у тебя сейчас факел под мудями, а не у меня. В следующий раз думай что, где и самое главное кому говоришь!
Салон вновь наполнился гудением вентилятора. Машина стояла на месте. Капитан посмотрел на водительское зеркало, затем снова перевёл взгляд:
— Следующую точку из списка можешь выбрать сам. Только не ломай комедию. Если видишь — пиши как есть. Если не уверен — лучше промолчи. Главное — не начинай играть в разведчика, пока не выучишь правила.
Он приоткрыл дверь и кивнул в сторону выхода:
— Всё. Иди. До следующего контакта — не светись.
Пальцы сжались в кулак внутри рукава. Капитан не верил. Или не до конца верил. И что с этим делать он пока не понимал.
Когда я отошел от машины на приличное расстояние, «Друг» без запроса вышел на связь и сообщил новую и крайне важную для меня информацию, сопровождая текст спокойным, но очень чётким голосом:
«Зафиксировано совпадение интересов. Лаптев использует вас медик-инженер как объект „Борис“ не только по служебной линии. Наблюдение показало: его интерес к „Филу“ у него глубоко личный. Вероятно, мотивирован смертью сослуживца и его сына. Установлена косвенная связь этих инцидентов с событиями 1980 года. Вероятность принадлежности фигурантов к группировке „Фила“ — 67%.»
«Стоп! Пауза 'Друг», у меня вопрос:
— Получается, что капитан Лаптев, не ставит в известность свое руководство и работает по личной инициативе?'
«Именно так, медик-инженер!»
У меня в голове, многое стало на свои места, раскрывшаяся картина заиграла новыми красками и обрела почти законченный объем. Его резкость, угрюмое молчание, неприязнь, все это не просто служебная строгость. Это тихая, упорная, сдержанная месть, но от этого не менее смертельная.
Кем же был для него этот неизвестный мне человек, что он так хочет за него отомстить?
Я вдруг ясно понял: сейчас идёт не одна игра, а сразу несколько. И в одной из них, я не просто участник или игрок, я приманка. Меня используют как расходный, одноразовый инструмент. Как гондон…
С этими мыслями, я не заметил как дошел домой.
Инна в это время раскладывала чай и не видела, как побелели костяшки пальцев на моем кулаке. Я через силу заставил себя выдохнуть, именно сейчас эмоции ни к чему. Но надо думать.
«Что делать дальше? — мысленно бросил я в пустоту.»
«Друг» не ответил, но будто замер в ожидании нового приказа. В этой игре ставкой было не только собственное выживание, но и то, кто на самом деле тянет за нити: Лаптев, «Фил»… или кто-то ещё?
Квартира встретила тишиной и запахом еще тёплого привезённого хлеба из пакета. Свет в прихожей был тусклым, словно квартира не хотела вмешиваться в происходящее. Инна молча разулась, не глядя по сторонам, и сразу прошла в спальню. По пути шарф лег на стул, свитер — на спинку кресла, а затем она села на край кровати, уронив плечи, как будто вся тяжесть дня вжалась в них, как в подушку.
И моднявый стеклянный чайник на кухне не спешил закипать. Вода подрагивала внутри прозрачной колбы, словно и она чувствовала, что вечером ничего обычного не будет. Через несколько минут всё-таки пришлось идти в спальню. Там тишина не была пустой, она была наполненной, натянутой, как леска перед разрывом. Инна повернула голову к стене, но взгляд блуждал, будто искал в ней хоть какую-то опору.
— Почему ты мне ничего не говоришь? Почему опять всё один? — голос прозвучал не громко, но меня как будто ударили в грудь.
Подходить ближе сейчас не было смысла. Проем двери казался границей. Остановившись у стены, пришлось сделать паузу. Ответ требовал уверенности, а не пустых слов.
— Потому что если рассказать всё, то ты уже не сможешь выйти утром спокойно за даже хлебом к пану Вотрубе.
— А ты думаешь, после нападения посреди улицы, после обыска, после всего того, можно вообще выйти и чувствовать себя нормально?
Она встала, прошла к окну, не отдёргивая занавеску. Смотрела куда-то в сторону двора. Свет фонаря отбрасывал тень на лицо, подчёркивая усталость, обиду, тревогу.
— Они хотели меня утащить, как мешок, как вещь. А ты потом пришёл домой, как будто просто с работы вернулся.
Подойти ближе всё-таки пришлось. Голос пришлось держать спокойным, как недавно с Лаптевым.
— Эти люди делают это не потому, что хотят нас, а потому что мы стоим у них на пути. Я с тобой. Это не месть, не случайность. Это — грязная игра, в которой ты невольно стала пешкой только потому, что рядом оказалась с кем-то, кого они не смогли взять в лоб.
Инна обернулась, в глазах — слёзы. Не театральные, не каплями. Глубокие, прячущиеся внутри, те, что не вытекают — а остаются на месте, при этом сжимающие горло.
— А если ты окажешься в больнице? Или… Если не придёшь однажды? Что мне делать? С кем говорить? К кому бежать?
Вздох был долгим. В уголке комнаты скрипнула старая вешалка. Даже она словно не выдержала напряжения. Слова нужно было произнести быстро, пока не стало хуже.
— Скажи, если что-то случилось… Тебя мутит уже третий день. И сегодня ты отказалась от кофе, который обожаешь. Что-то не так?
Она не ответила сразу. Рука скользнула по животу, почти незаметно. Взгляд упал на пол. Затем поднялся медленно, осторожно.
— Может быть. Не уверена. Ещё рано. Но если да… Если внутри уже не только я… Ты должен понимать, почему мне страшно.
Сердце в этот момент отозвалось не четким ритмом, а глухим, тянущим стоном. Внутри как будто разлилось тепло, но не то, от которого хочется улыбаться. Тепло, как от раны, когда она воспалена. Оно не больное, но постоянное. Не дающее забыть.
Тело наполнилась мягкой, почти незаметной вибрацией, когда нейроинтерфейс активировался сам по себе, как будто именно в этот момент пространство вокруг стало безопасным для получения очередного доклада.
Голос «Друга» возник не резко, а будто шаг за шагом складывался из мыслей, тихий и уверенный, как шорох страниц в домашней библиотеке.
«Подтверждаю выполнение заказа. Транспортное средство с платформой прибыло в точку сброса согласно плану. Все позиции из списка доставлены в целости. Контейнеры имеют автономную систему маскировки на основе теплоизоляционного покрытия и ферритовой оболочки. Порядок приоритета разгрузки сохранён. Временные окна для каждой из точек — соблюдены.»