Выкладываю свою печальную историю (за исключением той части, что касается оргазма, — не хочу отвлекаться от своей печали).
По мере повествования губы Бабс постепенно сжимаются, пока ее рот не превращается в цыплячью гузку. И тут она начинает:
— Знаешь, Нэт, мне действительно очень жаль. Но давай посмотрим правде в глаза. Крис — это иллюзия. На свадьбах все только и делают, что клеятся друг к другу. Просто раскрой глаза и загляни немного дальше. Сай говорит, что у Криса дурная слава. Когда человеком движут амбиции или наркотики, — а Крисом движет и то, и другое, — он перестает быть надежным. Хотя откуда тебе было знать? Ты просто поддалась соблазну. Все мы рано или поздно поддаемся соблазнам — на то мы и люди. Но, с другой стороны, ты же прекрасно знала, чем рискуешь. Давай подведем итог: ты изменила Солу, а он об этом узнал. И чего ты ожидала? Да, мы частенько подсмеивались над Солом, но ведь он отнюдь не идиот. Ты только подумай, как ему должно быть больно.
Бабс стискивает мою руку и добавляет, уже более мягко:
— Ну же, Натали. Ты ведь знаешь: я тебя обожаю и не могу спокойно смотреть, как ты мучаешься. И все же: чего ты ждала от меня? Каких слов?
Скривившись, оглядываю комнату в поисках пурпурной порфиры: судя по всему, она — втайне от меня — сама посвятила себя в архиепископы. Даже моя мать вкупе с Папой Римским не дерзнули бы вылезти на трибуну с подобной проповедью.
— Вся моя жизнь пошла псу под хвост! — выпаливаю я.
Бабс со стуком опускает кружку на стол.
— Да нет же, дорогуша. Она не «пошла» псу под хвост. Ты сама ее туда засунула.
Мне не терпится ответить ей, но слова прилипают к языку. Уставившись на горький чай в новенькой чашечке, — размером с наперсток, из ведж вудского фарфора, — размышляю, как бы сбежать отсюда, не потеряв при этом чувства собственного достоинства. И тут, к моему величайшему изумлению, — я-то полагала, что она собирается шлепнуть мне на лоб клеймо изгоя и выставить вон, пока я еще не успела загадить своим присутствием их семейное гнездышко, — Бабс поднимается из-за стола, наклоняется и прижимает меня к себе. Я сжимаю ее в ответ.
— Дай Солу время, Нэт, — шепчет она. — Может, он еще вернется.
Киваю головой, а сама кричу про себя: «Да я не хочу, чтобы он возвращался! Я хочу Криса! И еще я не хочу, чтоб ты была замужем!» Господи, что за ребячество! Убеждаю себя: нельзя быть такой дурой и эгоисткой. Я же очень рада за нее. А меня бросили для моего же блага.
Улыбаюсь Бабс и говорю:
— Ты права. Спасибо. И, кстати, твоя новая кухня просто великолепна. Мне… мне нравится, как ты поместила в рамочку план рассадки гостей.
— Да? Правда?! Ты просто прелесть. — Бабс вся сияет и на какое-то мгновение вновь превращается в ту Бабс, которую я когда-то знала.
Не успеваю опомниться, как она исчезает, — и тут же появляется вновь. Я только и смогла, что промокнуть глаза платком.
— Энди подбросит тебя домой. Ему все равно по пути.
Я не хочу домой — и тем более не хочу, чтобы меня подвозил Энди. И тем не менее — вот она я: трясусь по Элгин-Авеню в бледно-голубом «вокс-холле-астра» в надежде, что никто меня сейчас не видит; молча выслушиваю россказни Энди, которые — я в этом более чем уверена — он почерпнул в каком-нибудь потрепанном номере австралийского «Космо». Вот он, Энди, — во всей своей красе: «Я считаю, что всякого нового парня нужно расценивать как акцию с высокой степенью риска. Представь, что твои эмоции — это твои сбережения. Самая лучшая стратегия — вложить не более 10 процентов. Вложишь все — и ты в прогаре!»
Энди нес всю эту чушь с того самого момента, как Бабс выпроводила нас. Я поняла, что поездка предстоит долгая, когда он сказал:
— Скажи, Натали, а как ты обычно расслабляешься?
Что за глупый вопрос!
— Каждое лето езжу за границу, на две недели, — ответила я. (При этом очень хотелось добавить: «жаль только, что Саймон увел мою партнершу по отпуску».)
Пробка. Лекция — ни в жизнь не поверите, о чем, — о йоге. Ей-богу, не вру! Похоже, удар для него и вправду оказался чересчур тяжелым. И уже через девять минут посвящения в чудеса Шивананда-йоги (оказывается, это не просто мурлыкать себе под нос, скрестив ноги) Энди предлагает мне найти свой собственный способ расслабляться: пусть даже не йогу — что угодно, лишь бы «освободиться от самой себя».
Я чуть не сцепилась с ним, посчитав это оскорблением, но тут он неожиданно сказал:
— Знаешь, Натали, а я ведь так и не могу забыть нашу последнюю встречу. Кажется, года четыре назад? Когда мы всей толпой пошли кататься с Бабс на картодром, помнишь? Ты была просто как ненормальная! Хотела во что бы то ни стало прийти первой. У меня до сих пор перед глазами картина: расплывшееся пятно в белом шлеме и зеленом комбинезоне; твой торжествующий смех, когда ты пересекаешь финишную черту; и потом — как ты удираешь от Бабс, а она пытается обрызгать тебя диетической «колой»; а ты ведь бегала быстро, но теперь, теперь… ты совсем другая. Мне кажется, ты как-то приутихла, что ли.
Пришлось напоминать ему, что я только что выкарабкалась из переплета множественных взаимоотношений, а у него еще хватает наглости вылезать с рассуждениями про «акции с высокой степенью риска»!
Смотрю на его загорелый профиль и поражаюсь, до чего же коротка человеческая память. «Итак, святой Эндрю, — хочу я сказать ему. — Значит, ты уже забыл. Пятнадцатилетие Бабс, вечеринка, ты целуешь меня взасос в бельевом шкафу своих родителей (с тех пор мое отношение к бельевым шкафам резко изменилось), бормочешь подогретую тестостероном чушь о том, чтобы я приезжала к тебе в колледж, что ты мне напишешь, что будешь звонить, что мы куда-нибудь сходим, что я останусь на ночь, что я такая застенчивая, но боже, какая же красивая! А мне было пятнадцать, и я поверила тебе! И вот я все ждала, и мечтала, и планировала, какое на мне будет платье, и никому ничего не рассказывала. Я не могла рассказать Бабс, и я не могла рассказать Тони. Спасибо тебе за это, Энди, лживая ты дрянь. Твои мимоходные поцелуи еще долго не выходили у меня из головы».
Акция с высокой степенью риска. И я отвечаю:
— По-моему, очень умное замечание.
Энди смотрит на меня и смеется.
— Нет, ты так не думаешь, — говорит он: весь такой зеленоглазый, с безукоризненной кожей. — Что с тобой, Натали? Ты на меня волком смотришь еще со дня свадьбы.
Глава 6
В младенчестве со мной было очень легко. По крайней мере, так считает моя мама, без устали хвастаясь этим перед своим дантистом, банковским клерком, миссис Парех из магазинчика на углу, почтальоном, своими коллегами по регистратуре в хирургии и еще перед кучей других людей, которым на это абсолютно наплевать. А вот с Тони — ну, надо же! — все было очень непросто: малыш постоянно орал, да так громко, что маме приходилось запирать его в комнате и бежать в дальний угол сада, дабы не поддаться соблазну всыпать ему как следует. Само собой, об этом в нашей семье предпочитают помалкивать, и мне все это известно лишь потому, что кое у кого из наших родственников чересчур длинный язык. Мне кажется, мама так упорно напоминает мне о моем детстве лишь потому, что с возрастом сладить со мной становится все труднее. В смысле, я до сих пор так и не смогла выйти замуж, нарожать кучу детишек и вскарабкаться по служебной лестнице, не обломав при этом ногтей. А если б она видела меня сейчас, то расстроилась бы еще больше. Ее шансы заполучить идеального зятя безвозвратно утеряны, а я — вместо того, чтобы посыпать голову пеплом, — спешу в студию, на репетицию Мелиссандры, с лучезарной улыбкой на лице. Я улыбаюсь потому, что мужчина, заменивший собой моего перспективного мужа; мужчина, который, по утверждению моей лучшей подруги, скорее пожертвует свой пенис колбасной лавке, чем наберет мой номер телефона;, — в общем, этот самый мужчина только что звонил мне (уж лучше на три дня позже, чем никогда), и сегодня вечером у нас свидание. Вот так.
И вообще, день сегодня идет как по маслу. Получила ответ на свой факс из пресс-офиса Государственного управления Италии по туризму, и хотя, по сути, их ответ сводится к тому, что, мол, «вот сами и платите за свои развлекушки», все же они проявили достаточную любезность, сообщив номер телефона турбюро в Вероне. Сейчас занимаюсь изучением расписания рейсов и гостиниц и держу на связи фоторедакцию «Телеграф». Мэтт доволен, и я снова в любимчиках у босса. Мне ужасно понравился его вердикт по поводу саги о Соле и Крисе: «Тому, кто не любит животных, не хватает лишь шага, чтобы стать серийным убийцей». (Сол очень боится Падди.) И еще он посоветовал не звонить Крису, пока подбородок окончательно не заживет. Но Крис позвонил сам, и в 22:30 мы встречаемся в «Пончо». Раньше бы я сказала, что затащить меня в «Пончо» можно только в мешке для трупов, но мне не хотелось, чтобы Крис думал, будто мне некуда пойти в пятницу вечером. Тусовку в «Пончо» организовал Робби, приятель Энди, в честь его возращения. А пригласил меня — само собой, из жалости и сострадания — сам Энди, когда я томилась в заточении в его «астре». У меня хватило ума не отказываться. (У меня также хватило ума не освежать его память.) Я иду потому, что идет Бабс. Предположительно, Саймон тоже придет, так что для Криса, по крайней мере, будет хоть одно знакомое лицо. Я не стала говорить Крису, что они собираются устроить караоке, но зато сказала, что, возможно, там будет мой брат Тони — вице-президент по маркетингу звукозаписывающей компании «Черная Луна», — на что Крис ответил:
— Класс!
«Единственная поварешка дегтя в этом блюдечке меда, — размышляю я, осторожно входя в студию, где мы с Мел договорились встретиться, — это короста на моем лице». Испытываю непреодолимое желание отсечь на фиг подбородок ножом. Жаль, что иду не на маскарад: а то напялила бы чадру.
Сижу на стуле рядом с пианисткой и наблюдаю за балеринами. Хочется вскочить и восторженно завопить: «Господи, до чего ж вы все талантливые!» Никак не могу привыкнуть к красоте классического балета. Я смотрела «Лебединое озеро» — в профессиональных кругах более известное как «долбежка» — уже раз пятьдесят, и при первом же трепетании отороченной перьями пачки я буквально таю. Когда я только пришла работать в компанию, то, посмотрев одну из репетиций, спросила у Мэтта: «А кто тот бог в головном платке?» На что получила в ответ: «У нас правило: не трахаться с персоналом».