Крис прикуривает сигарету, изумленно наблюдая за тем, как я пулей вылетаю из постели и лихорадочно напяливаю одежду. Убираю волосы в задиристый хвостик; несколько раз шлепаю себя по щекам, чтобы уничтожить все следы занятия «для взрослых», и тщательно стираю грех с губ.
— Как я выгляжу? — спрашиваю я.
— Как после траха, — отвечает Крис с самодовольной улыбкой.
В дверь пронзительно звонят.
— Секундочку! Я уже кончаю! — кричу я.
— Опять? — ухмыляется Крис.
Широко улыбаясь в ответ, несусь в ванную, выдавливаю каплю зубной пасты прямо в рот и скачу к двери. Мой новый постоялец встречает меня в джинсах и футболке, сжимая в руке пакет с соединительными шнурами.
— Привет! — громко говорю я, заливаясь краской. — Извини, я приводила себя в порядок.
Энди улыбается сквозь зубы: он явно не любит, когда его заставляют ждать.
— Надеюсь, не для меня, — говорит он.
— Частично, — отвечаю я, и его улыбка становится немного теплее.
Он напряженно смотрит через мое плечо, и я поворачиваюсь кругом. Крис шлепает в нашу сторону: босиком, волосы взъерошены. Внутренне испускаю тяжелый вздох. С тем же успехом он мог выкатиться в чем мать родила и с надписью на лбу: «Только что потрахался».
— Мм, это Крис, вы ведь уже знакомы, не так ли? — блею я овцой.
— Ага, — говорит Энди, и я чувствую, как в воздухе повисает невысказанное: «Дрочила хренов».
Они сейчас напоминают двух уличных котов, — хвосты трубой, — и я вздыхаю с облегчением, заметив Бабс, поднимающуюся по лестнице через ступеньку.
— Какой позор! — громко объявляет она. — Мы загрязняем Примроуз-Хилл дешевыми моторами, — там, снаружи, сейчас как на рынке подержанных машин!
— Бабс, — восклицаю я. — И, ой! Саймон. Привет, заходите. Крис, смотри, Саймон пришел!
Крис прячет когти, жесткое выражение лица Энди смягчается.
— Как мило, — благодарно хриплю я (а то уже боялась, что они вот-вот спустят штаны и начнут мериться пенисами: у кого больше). — Энди, пойдем, я покажу тебе твою комнату, и ты сможешь, мм, пристроить там свой пакет со шнурами.
Бабс переводит взгляд на брата и начинает смеяться.
— У тебя тогда тоже был пакет со шнурами, помнишь, Сай? — поддразнивает она.
Саймон — воплощение колониального шика: тонкая льняная рубашка и хлопчатобумажные брюки — подставляет щеку для поцелуя со словами:
— У каждого мужчины старше двенадцати лет должен быть свой пакет со шнурами, пчелка. Таков ритуал.
На что Энди замечает:
— А у меня даже два пакета. О чем это говорит?
Саймон разражается глубоким, баритональным смехом, вероятно, позаимствованным у своего отца:
— Даже подумать страшно.
Дурак напыщенный. Бросаю нервный взгляд на Энди и, не успев как следует подумать, выпаливаю:
— О том, что у тебя аппаратура лучше?
Шутка получается с прозрачным намеком, и какое-то время я даже не дышу, словно вакуум во рту способен втянуть ее обратно, но все смотрят на меня и смеются. Все, кроме Саймона и Криса. Я улыбаюсь Энди. Почему-то, когда он рядом, ужасно трудно на него обижаться. Одной моей половине хочется подразнить его, выставив напоказ наши отношения с Крисом: наказать за с такой легкостью забытый проступок юности. Когда он в прошлый раз пошутил насчет поцелуя, я почувствовала, как моя скверная половина возжелала мести. Но вот он здесь, передо мной, сжимает в руках свой пакет со шнурами, — и я чувствую, как злоба тает на глазах. Смех преображает его лицо. Мне хочется подольше понаблюдать за ним, но Крис изображает «снежную королеву», так что я не осмеливаюсь.
— Так ты покажешь мне мое жилище, Натали? — спрашивает Энди игриво, специально, как мне кажется, чтобы поиздеваться над Крисом.
Сомнений нет — это ненависть с первого взгляда. И еще, мне не терпится спросить у Бабс: какая кошка пробежала между ее братом и Саймоном? Я-то думала, они закадычные приятели, а тут, гляди-ка: еще чуть-чуть — и вцепятся друг другу в глотку.
— Ой, конечно, — говорю я, а сама думаю, что, похоже, пронесла бензин со спичками на бумажную фабрику.
— А я пока приготовлю чай, да? — предлагает Бабс.
Саймон что-то бурчит в ответ, а затем с недовольным видом тащится в гостиную и с размаху плюхается на мой замшевый диванчик. Ох, как бы я сейчас возмутилась! Но белый лен и бежевый хлопок так удачно гармонируют с цветовой гаммой комнаты. Крис — нос задран, полная дисгармония — следует за ним.
Устало награждаю Энди вымученной улыбкой и говорю:
— Пожалуйте на экскурсию.
Он спешит за мной по коридору, — тяжелые башмаки глухо топочут по крашеным половицам, — со словами:
— Твоя квартира — хоть сейчас на выставку! Ты снимаешь ее?
Горделивая улыбка тут же спадает с моего лица, и я отрезаю:
— Нет!
Осознав свою ошибку, Энди поспешно добавляет:
— После нескольких месяцев плюша с ситцем здесь просто удивительно. Тут такой, как бы это сказать, минимализм семидесятых, что, наверное, надо бы оставить второй пакет со шнурами в багажнике. М-да, я сюда явно не вписываюсь. Одному богу известно, как ты уживалась с Бабс. Нет, правда, эта женщина — сама пожароопасность!
«Неплохой ход», — думаю я, награждая его улыбкой. Энди отвечает тем же. У него ровные зубы, мощная челюсть, чуть раскосые зеленые глаза. Нос очень прямой, за исключением едва заметной горбинки посередине; волосы — темно-русые. Я смотрю на его открытое, приветливое лицо и думаю: с пакетом или без, но ты всегда будешь выглядеть так, словно только что вернулся из путешествия по Индии.
— У меня что — зубы в помаде? — интересуется Энди.
— Ой! Нет. Нет, я, э-э, просто думала, насколько вы с Бабс все-таки разные.
Энди поднимает бровь.
— Так и есть.
— Твоя комната, — громко объявляю я.
— Хрустальный шар! Прямо как в «Остине Пауэрсе». Просто блеск. Классная комнатка! Обожаю большие окна.
Он вприпрыжку бежит к окну и широко распахивает его.
— Мы должны это отметить! — громко кричит он. — Ужин на Примроуз-Хилл! В гамбургерной! Я угощаю!
Это конечно же шутка. Не говоря уже о том, что моя нога в жизни не ступит ни в одну забегаловку быстрого питания, — из страха поглотить частички смертоносного масла через воздух, — но тут вмешивается Крис.
— Извини, приятель, — рычит он из дверного проема, — но ты подкатываешься к моей девчонке, а сегодня вечером у нее свидание со мной.
От неожиданности мы с Энди одновременно поворачиваемся. Как сказал бы Тони, «ситуация зашла слегка за край», и, на какую-то долю секунды поддавшись ребяческому задору, я начинаю надеяться, что сейчас они подерутся из-за меня, словно две дворняги из-за отбивной. Сердце бешено подпрыгивает в груди, и мне ужасно недостает веера: обмахнуть пылающее лицо. А что, если Крис распаляется от воображаемого соперничества? Впрочем, какая разница. Любовные чувства — вот что для меня важно. Он приглашает меня на свидание. Сомневаюсь, чтобы он раньше когда-либо произносил это слово.
Весь мой романтический настрой сдувается как остывающее суфле, когда Энди отрезает:
— Я уверен, что Натали сама может решать за себя. И почему бы тебе не нюхнуть еще кокса, а, Крис? А то ты не до конца впал в паранойю. По-моему, тебе не помешает.
Вот так можно одним махом гвоздодера убить все. Вот и скажите, где тут скрипки с солнечными закатами?
Глава 21
Когда мой отец впервые приехал в Лос-Анджелес, он остановился в «Беверли Уилшир» и однажды решил прогуляться за чаем в пакетиках до ближайшего магазина. Идти было ровно три минуты, вдоль дороги. И тут мимо него проезжает «мицубиси-сегун». Водитель высовывается из окна и орет во всю глотку: «Эй, приятель! Шел бы ты на хер отсюда — да купил бы себе тачку!» Папа тогда притворился глухим. Все дело в том, что мои родители не любят конфликты. Звездным часом моей мамы была фраза, обращенная к какой-то женщине в супермаркете: «Вы что, не можете контролировать своего ребенка?» На что получила отрывистое: «Нет» — и постаралась как можно быстрее ретироваться.
В общем, во мне сидят гены трусости, и очень быстро понимаю, что вовсе не хочу, чтобы Крис и Энди устроили из-за меня побоище.
— Крис, — глупо улыбаюсь я, — все нормально, это была всего лишь шутка.
И тут же ужасе оглядываюсь на Энди:
— Тебе помочь перетащить остальные вещи из машины?
Энди отрицательно качает головой.
— Как-нибудь справлюсь.
Обиженная физиономия вкупе с хохолком на макушке на секунду придают ему вид шестилетнего ребенка. Не могу понять, что с ним такое. Я уже отказалась, пусть и не очень охотно, от мысли, будто он вдруг воспылал ко мне страстью и в самом деле хотел получить поцелуй тогда, на вечеринке. С первого дня его возвращения я пристально наблюдаю за ним, и все это время он смотрит на меня как-то не так. Он не флиртует, не заигрывает. Не отводит глаза в сторону. Ведет себя со мной, как со старинным приятелем. То есть он не может ревноватьк Крису. Тут что-то другое.
— Послушай, с Энди все в порядке? — шепчу я Бабс десять минут спустя, аккуратно выкладывая печенье на тарелку. — Похоже, ему не очень-то нравится Крис.
Бабс строит гримасу и захлопывает дверь кухни ногой.
— О-о! — визжит она. — Бисквитные палочки! — Быстро схватив одну, с хрустом уничтожает ее и шипит: — Он… ну, вообще, это все из-за Робби. Я бы промолчала, Нэт, но Робби сильно запал на тебя, а ты дала ему от ворот поворот. Понимаешь, Роб — лучший друг Энди, и Энди считает, что Крис мешается под ногами.
Выражение моего лица говорит за меня: все это, конечно, очень трогательно, но ему-то какое до всего этого дело?! Он, вообще, кто? Сутенер?
Лицо у Бабс делается немного виноватым.
— Я тут ни при чем, — бормочет она.
— В смысле?
Она вздыхает:
— Вчера вечером у нас были гости, Энди тоже заглянул, ну, знаешь, то да се, в общем, заговорили о его переезде к тебе, и, само собой, речь зашла о Крисе. В общем, я им всем сказала… — ее шепот становится вызывающим, —