о вот здесь полпинты обезжиренного я подумала ты цельного все равно не захочешь лучше обезжиренное так в общем не знаю как думаешь достаточно чтобы вы тут не умерли с голоду?
Мама с трудом ставит здоровенную корзину для пикников рядом с собой и улыбается: улыбка широкая и яркая, как полумесяц. Я поражена, так как вдруг понимаю, как же редко она улыбается.
— Спасибо, мам. Правда, спасибо. Потрясающе! Я обязательно всем скажу, что это ты. Чест ное слово, мне так неудобно, особенно после того, что я наговорила тебе в выходные.
Мама уже вовсю занимается разгрузкой корзины.
— То было совсем другое, — говорит она наконец. — Ладно, я лучше пойду. А кто будет на этом твоем ужине?
— Энди и еще пара друзей. Он бы обязательно вышел поздороваться — только он в душе.
— Что ж, не буду ему мешать, — остроумно отвечает мама, словно я предложила, чтобы она обязательно заглянула в ванную. — Приятного вам вечера.
— Спасибо. Ой, подожди, я выпишу тебе чек.
В первый раз за сегодняшний день мама выглядит оскорбленной.
— Только не за еду, — громко говорит она. — Никогда — за еду!
Мама уходит, и я вдруг понимаю, что время уже без двадцати восемь. Быстро сую лазанью в духовку, а суп — в микроволновку, и бегу к себе в комнату, чтобы подготовиться. Подготовиться — к чему? К тому, чтобы сыграть роль мученицы? Нет. Подготовиться к тому, чтобы стать мученицей. Подкрашивая губы помадой, смотрю на свое отражение в маленьком зеркальце и думаю: знаете, а не такая уж и несимпатичная мордашка. Конечно, не помешает чуток припудрить, но мордашка определенно неплохая. Пялюсь на себя в зеркало до тех пор, пока оно не запотевает от моего дыхания. Я так долго играла роль мученицы: не ела, не любила, не жила. Но, судя по всему, именно это и было мне нужно: я сама выбрала эту роль. И что, все равно считается, что это мученичество? Думаю — нет.
Вот предложить Энди Алекс на тарелочке с лазаньей, — вот это настоящее мученичество. Впервые в жизни я чувствую, как горит все внутри, и это ощущение мне ни чуточки не нравится.
Глава 43
Ровно в восемь, минута в минуту, Робби стучит в дверь: в одной руке — лиловый шлем, в другой — бутылка шампанского.
«Вот уж что нам точно не понадобится», — так и хочется сказать мне.
Но вместо этого я улыбаюсь:
— Привет. Спасибо, что пришел. Шампанское. Ну зачем ты? Право, не стоило.
Робби наклоняется для поцелуя.
— Для любимых — только самое лучшее, — тихонько мурлычет он. — И к тому же теперь, когда я знаю, что ты держишь в своем баре, мне просто не хотелось рисковать. Я и так утром еле встал. Да и ты, я смотрю, неважно выглядишь. Как, кстати, волосы?
— Волосы? Какие волосы? Ах, мои волосы! Неплохо. Я стараюсь вести более здоровый образ жизни. Выпадают, конечно, понемногу, но, наверное, они просто не успевают угнаться за остальным организмом. И я больше не принимаю ванну, так что пусть себе выпадают, сколько душе угодно: мне все равно незаметно размеров ущерба.
— Отлично придумано, — хвалит Робби. — Мне нравится! А мои — только все сильнее. В смысле, все сильнее лезут.
Я смеюсь. Очень трудно поддаваться панике рядом с таким парнем, как Робби. Мне хочется доверить ему тайну Алекс, но только я открываю рот, как он вдруг расплывается в широченной улыбке. Повернувшись, я вижу Энди: тот появляется из своей комнаты, волосы еще мокрые. Я едва сдерживаюсь, чтобы не заскулить от вожделения.
— Как оно, Роб? — говорит Энди, кивая на кожаную байкерскую куртку Робби. — Помогает тужурочка-то? Должно быть, чувствуешь себя в ней настоящим мужиком?
— Да, Энди, жаль только, тебе этого испытать не дано, — отвечает Робби.
Я напряженно улыбаюсь. Момент истины неумолимо приближается. А мне позарез нужен союзник: на тот момент, когда Алекс войдет в дверь, и начнется светопредставление в стиле «ча-ча-ча». Чем бы отвлечь Энди, пока я буду совещаться с Робби? Послать его купить орешков? Притвориться, что не могу найти салфетки?
— Энди, мне нужно кое о чем переговорить с Робби в гостиной, не мог бы ты пока проверить духовку?
Энди послушно идет на кухню, а Робби смиренно следует за мной в гостиную.
Я закрываю дверь, запираю замок, вынимаю ключ, смотрю в замочную скважину, — убедиться, что Энди не подслушивает, — и рассказываю все Робби.
— Твою мать! — только и может вымолвить он. — Твою мать!
Смертельный ужас густой слизью расползается по всему моему телу.
— Робби! — едва слышно шепчу я. — Что значит: «Твою мать»?! Я сделала что-то не то, да? Скажи!
Робби тяжело падает на мой замшевый диван, — производимый при этом звук можно описать лишь одним словом: «бац!». «Ну, все, — думаю я, — точно прорвал». Робби проводит рукой по лбу, будто стирает пот.
— Не знаю, Натали, — вздыхает он. — Черт. Я не знаю, что с ним происходит последнее время, он не очень-то со мной откровенничает.
— Зато со мной откровенничает. Он все еще любит ее. Говори тише!
Робби понижает голос до проникающего сквозь стены шепота.
— Понятно… Вот что я думаю. Если бы он хотел увидеться с ней, то давно бы увиделся, а раз…
— Да, но он уверен, что она по-прежнему с этим парнем, он же не знает, что у них ничего не выгорело!
— Точно. Но все равно, нельзя же, чтобы он просто взял — и открыл ей дверь, без всякого предупреждения! А что Саша? Она когда-нибудь говорила, что хотела бы увидеться с ним?
Я пытаюсь увильнуть от ответа.
— Энди сказал, что она хотела остаться друзьями. Я точно не помню, может, она что-то такое и говорила, мол, сожалеет о случившемся и…
— В любом случае, — перебивает Робби. — Мы должны сказать ему прямо сейчас, пока она еще не пришла, и если он не захочет ничего знать, то может валить себе куда-нибудь в па…
Дрррррр!
Мы с Робби в смятении смотрим друг на друга и одновременно ныряем к двери.
Клац, клац!
— Заперто! — хриплю я.
— Ключ! — кричит Робби.
— Я открою! — орет Энди.
Клац, клац!
— Подожди! — ору я во всеь голос.
— Стой! — вопит Робби.
— Открываю!
Щелк!
Тишина.
Мы с Робби застываем на месте. Сейчас мы похожи на две жалких «морских» фигуры, замерших на месте на счет: «море волнуется — три». Медленно и бесшумно Робби протягивает мне ключ. Мы напрягаем слух.
— Черт! Саша?
— Ну… привет.
— Когда мы последний раз виделись, э-э… да, э-э… давно это было.
— Ровно столько, сколько ты не хотел меня видеть, Эндрю.
— А разве я в этом виноват? Как он, кстати?
— Кто?
— Слушай, Саша, давай только без этого! Как его там — Клинч, Клянч, — тот парень, с которым ты сбежала за месяц до нашей свадьбы. Или ты уже не помнишь этого хмыря?
— Митчелл, Энди. Его звали Митчелл. Откуда мне знать, как он? Мы расстались.
— О… Так. Ну. Не могу сказать, что мне жаль.
— Я тоже, Энди. Это был один сплошной кошмар. Уверена, тебе будет приятно это слышать.
— С чего бы это мне было приятно? Мне-то какое до всего этого дело?
— А раз тебе нет до этого никакого дела, то почему тогда просто не сказать, что тебе жаль, что мой брак распался?
— Ты… вышла замуж за Клянча?
— За Митчелла! Да, Энди! Я ушла от тебя не для того, чтобы просто с ним переспать!
— То есть белое платье таки пригодилось?
— Нет, ничего такого не было, если тебе обязательно нужно знать. Обычная гражданская регистрация при двух свидетелях.
— Даже не верится, Саша. Какой тонкий вкус, какое изящество. Мне как-то сразу полегчало.
— Чего они тянут? — шепчет Робби. — Нет чтобы просто трахнуться прямо в прихожей, да и покончить со всей этой лабудой?
— О чем это ты? — вскидываюсь я. — Господи, ты что, не слышишь?! Они же ругаются! Это не имеет никакого отношения к сексу. Это, это, это… подожди, мы и так с тобой пропустили целый кусок! Тсс!
— А почему, по-твоему, все так получилось, а, Саша? Есть какие-нибудь мысли? Ты не думаешь, что сделала мне больно? Я даже представить себе не мог, что можно быть таким несчастным.
— Энди, послушай, единственное, что я хочу сказать: не надо теперь делать из меня козла отпущения. Я знаю, что причинила тебе боль. Но ты что думаешь: мне было легко? Ты думаешь, мне легко было вот так поступить с тобой? Ты думаешь, я не переживала, глядя на тебя?
— Какое доброе сердце!
— Господи, Энди! А что бы ты предпочел? Чтобы мы с тобой сыграли свадьбу, съездили в свадебное путешествие, а на следующий день я начала бы гулять на стороне?
— Нет, Саша! Можешь считать меня идеалистом, витающим в облаках, но я бы предпочел, чтобы моя невеста никогда и ни с кем, блин, не гуляла на стороне! Ни с Клинчем, ни с Клянчем, ни с кем-то там еще!
— Прости.
— Что?
— Я сказала: «прости». Прости меня за все. Прости, Энди.
— Ну, что ж… Ты поступила так, как должна была поступить. Дело прошлое.
— Так что, Энди?
— Что?
— Что ты здесь делаешь?
— Я? Я здесь живу. А вот ты-то что здесь делаешь?
— Ты здесь живешь?! В смысле: с Натали?
— А ты откуда знаешь Натали?
Все, больше я этого выносить не могу. Буря улеглась — не хватало теперь только жарких объятий двух старых друзей. Намеренно громко бряцая замком, открываю дверь и врываюсь в прихожую.
— Сюрприз, — говорю я слабым голосом.
Два лица смотрят на меня осуждающе. Перевожу взгляд на Робби, ища поддержки.
Тот не заставляет себя ждать:
— Можете звать ее просто: Силла![74]
— Почему ты не сказала мне, что знаешь Сашу? — спрашивает Энди. По его тону ясно, что он в ярости.
— Алекс, — поправляет Алекс. — Мне надо было сразу сказать. Я больше не называю себя Сашей.
— Вот именно! — выпаливаю я. — Я не знала, что Алекс — это и есть Саша, для меня она всегда была Алекс… я только сегодня узнала и… и… и подумала, что вам обоим будет приятно вновь встретиться.