Она его действительно не узнала.
Человек, который вошел в комнату впереди доктора Мелоффа, мог оказаться кем угодно, в том числе и ее мужем. На вид ему было около сорока лет, он был высок, приблизительно шести футов роста, строен, с длинными, хорошо ухоженными волосами и в детстве, несомненно, был блондином. Его лицо, хотя и искаженное страданием, было очень красивым. Очарование довершали светло-зеленые глаза и полные чувственные губы. Единственное, что нарушало безупречную гармонию черт его лица — нос, который был слегка искривлен. Это делало его более человечным и очень симпатичным. Он не был похож на куклу и не был совершенен, как Барби.
Он инстинктивно бросился к ней. Так же инстинктивно она отпрянула. Оба резко остановились.
— Прошу прощения, — сказал он голосом, в котором одновременно прозвучали нежность и сила. — Я так обрадовался, когда увидел тебя. — Он сделал паузу, переведя взгляд с ее испуганного лица на пол, пытаясь скрыть слезы. — Так ты меня совсем не узнаешь?
Теперь настал ее черед извиняться.
— Я бы очень хотела узнать. — Ответ прозвучал грустно.
— Мы оставим вас наедине. — Эмерсон направился к двери вместе с другими полицейскими.
— Спасибо вам за все, — сказала она им, взглядом приказав доктору Мелоффу остаться.
— Если вы не возражаете, — ответил ей доктор Мелофф, — я останусь с вами еще на несколько минут.
— Я думаю, что Джейн это нужно, — немедленно отреагировал доктор Уиттекер. Он попытался улыбнуться, и это ему почти удалось. — Естественно, я тоже этого хочу. — Он сглотнул воздух. — Кажется, я очень нервничаю.
— А почему вы нервничаете? — спросила она. Мысль о том, что он может переживать так же, как она, даже не приходила ей в голову.
— У меня такое чувство, что я пришел на свидание с незнакомкой, — проговорил он бесхитростно, — и хочу произвести хорошее впечатление. — Он подавил усмешку. — Я думал, что готов ко всему, — продолжал он, — но должен признаться, что не знаю, как мне поступить в этой ситуации. — Доктор Уиттекер поднял взгляд от пола и снова посмотрел в тревожные глаза жены. — Я не знаю, что мне делать.
— Со мной раньше такого не случалось? — сказала она, больше утверждая, нежели спрашивая.
— Мой Бог, конечно, нет!
— Почему же вы уверены, что это происходит со мной сейчас?
Он покачал головой, не в силах выразить словами свое замешательство.
Доктор был одет с обдуманной небрежностью. На нем были серые брюки и открытая голубая рубашка. Она заметила, что плечи его несколько сутулились: вероятно, это результат многочасовых стояний у операционного стола. Его большие руки неловко свисали вдоль туловища, длинные пальцы хватали воздух, словно стремились поймать что-то, что ускользало из их жизни. У него были руки хирурга, поняла она, с ухоженными, коротко остриженными ногтями, и она представила себе, как аккуратно оперирует он маленьких или просто крошечных детей. Нежные руки и сильные пальцы, подумала она, заметив, что на его пальце надето обручальное кольцо.
— Почему я не ношу кольцо? — спросила она, удивив вопросом всех, а прежде всего саму себя. — Я имею в виду, что на вашем пальце надето обручальное кольцо, а на моем — нет. Это несколько необычно… — Ее голос затих, растворившись в тишине комнаты.
Для ответа ему потребовалось около минуты.
— Ты некоторое время не носила кольцо, — медленно говорил он, пока она пристально смотрела на него в ожидании объяснений. — У тебя была аллергическая реакция на золото. Кожа под кольцом начала шелушиться и покраснела. В один прекрасный день ты сняла кольцо и больше его не надевала. Мы собирались купить бриллиантовое кольцо и еще смеялись по поводу того, что аллергии на бриллианты не бывает ни у кого, но так и не собрались. Если говорить честно, то вся эта история совершенно вылетела у меня из головы. — Он покачал головой, словно недоумевая, как он мог забыть такую важную вещь.
— Вы так удивляетесь, что человек может что-то забыть? — спросила она, пытаясь его ободрить.
Он рассмеялся, и она рассмеялась тоже.
— Кажется, мне пора уходить, — подал голос доктор Мелофф, и она согласно кивнула. — Скажите сестре, когда вы будете готовы поехать домой. Я хочу повидать вас на прощание.
— Он кажется очень милым человеком, — заметил Майкл Уиттекер, когда доктор Мелофф вышел.
Она улыбнулась:
— То же самое все они говорили о тебе.
Он судорожно глотнул воздух, дыхание вырывалось из его рта неравномерными толчками.
— Что я могу сказать тебе, чтобы ты поверила? Скажи, что я могу сделать, чтобы помочь тебе?
Она несмело отошла от окна ближе к тому месту, где стоял он, из предосторожности оставив между ними расстояние в несколько футов.
— Мы долго были женаты? — спросила она, сознавая всю несуразность заданного вопроса.
— Одиннадцать лет, — просто ответил он, без всякой попытки что-либо подчеркнуть. Это ей понравилось.
— Когда мы поженились? Сколько мне было тогда лет?
— Мы поженились семнадцатого апреля 1979 года. Тебе было двадцать три года.[6]
— Так что теперь мне тридцать четыре? — спросила она, хотя ответ был очевиден.
— Тебе исполнится тридцать четыре тринадцатого августа. Хочешь посмотреть наше свидетельство о браке?
Она кивнула и подошла к нему еще ближе, пока он доставал из кармана свидетельство об их браке.
— Здесь написано, что мы поженились в Коннектикуте, — заметила она, чувствуя тепло, исходящее от его тела.
— Так ведь ты из Коннектикута. Твоя мать до сих пор там живет.
— А мой отец?
— Он умер, когда тебе было тринадцать лет.
Ей вдруг стало грустно, но не от того, что отец умер, когда она формировалась как личность, а от того, что она даже не помнила, что когда-то у нее был отец. Она почувствовала себя вдвойне покинутой.
— Каким образом я оказалась в Бостоне?
Он усмехнулся:
— Ты вышла за меня замуж.
Она закусила губу, будучи не в силах обсуждать события, связанные с их совместной жизнью. Сначала ей надо было собрать о себе побольше фактов, чтобы подойти к истории своего супружества, имея какую-нибудь версию своей личной жизни.
— Может быть, ты хочешь посмотреть копию своего паспорта? — спросил он, доставая ее, словно это было вещественное доказательство, а больничная палата залом суда.
Она быстро пробежала глазами маленькую книжечку, открыв для себя, что ее девичья фамилия Лоуренс, что ее словесный портрет соответствует тому, что она видела в зеркале, и что фотография в нижней части страницы (хотя фотография ей явно не льстила — она выглядела, как испуганный олень, пойманный в сети света автомобильных фар) была именно ее фотографией.
— А у тебя есть еще фотографии? — спросила она, заранее зная, что они есть.
Он достал из кармана брюк несколько фотокарточек. Она подвинулась к нему еще на один дюйм. Их руки соприкоснулись, когда он начал показывать ей фотографии.
На первой из них они были сняты на пляже. Он был очень загорелым; она чуть меньше. На обоих скромные красивые купальные костюмы, оба выглядели так, будто были не в силах оторваться друг от друга.
— Где сделаны эти снимки? — спросила она.
— На мысе. Там в деревне живут мои родители. Это было около пяти лет назад, — продолжал он, понимая, что это будет ее следующим вопросом. — Это было тогда, когда мы еще считали, что солнце светит только для нас. Тогда твои волосы были чуть длиннее, чем сейчас, а я был на несколько фунтов легче.
— Не похоже, чтобы ты с тех пор прибавил в весе. — Как только они переместились на сугубо личную почву, она почувствовала себя намного увереннее и сразу перешла к следующей фотографии.
Снова они вдвоем, улыбаясь смотрят в камеру, обняв друг друга за талию. На этой фотографии они в более строгих туалетах: он в смокинге и черном галстуке, она — в темно-розовом вечернем платье.
— Эта фотография более свежая, — заметила она, подсчитывая в уме, сколько могло пройти лет с момента съемки.
— Снимок сделан на Рождество. Мы были на танцах в больнице.
— Мы выглядим очень счастливыми, — удивилась она.
— Мы были очень счастливы, — сказал он с ударением, потом, уже тише, добавил не так уверенно: — Я знаю, мы снова будем счастливы.
Она сложила фотографии со свидетельством о браке и паспортом и вернула ему все. Затем снова отошла к окну, долго смотрела на улицу, потом повернулась к незнакомцу, который был ее мужем — с которым, как можно было теперь думать, она была счастлива в течение последних одиннадцати лет.
— Так я росла в Коннектикуте? — спросила она после долгого молчания.
— Ты жила там, пока не уехала поступать в колледж.
— По какой специальности я училась? Ты знаешь?
Он улыбнулся:
— Конечно, знаю. Ты специализировалась по английскому языку и была лучшей на курсе.
— И что было после того, как я закончила колледж?
— Ну, после выпуска ты поняла, что на свете существует много возможностей применить свои знания, поэтому ты не стала преподавать, а устроилась на работу в издательство Гарвардского университета.
— В Бостоне?
— Нет, в Кембридже.
— А почему я не вернулась в Коннектикут или не поехала в Нью-Йорк?
— Мне кажется, что в этом выборе я сыграл-таки определенную роль.
Она опять отвернулась к окну, не будучи готовой обсуждать их совместную жизнь.
— А что ты можешь сказать о моем брате?
Казалось, он был озадачен вопросом.
— Томми? А что можно о нем сказать?
— Сколько ему лет? Чем он занимается? Почему он живет в Сан-Диего?
— Ему тридцать шесть лет, — начал он, медленно, по порядку отвечая на ее вопросы, — он торгует яхтами и живет в Сан-Диего последние десять лет.
— Он женат?
— Да. Это его второй брак. Его жену зовут Элеонор, но я точно не знаю, сколько времени они женаты.
— У них есть дети?
— Два мальчика. Еще маленьких. Мне очень неловко это говорить, но я не знаю, сколько им лет.