Визит-сюрприз, подумала Джейн, вспомнив о том неожиданном визите-сюрпризе, который она якобы нанесла своему братцу. Она постаралась представить себе, как он нежится на испанском пляже, но не смогла ясно нарисовать себе его образ, гораздо отчетливее она представила свою золовку Гаргамеллу. Когда она осознала это, то вслух рассмеялась.
— Боже мой! Майкл! — воскликнула Дайана, коснувшись рукой маски лица Джейн. — Что это за звуки? Человек не может издавать их. В них есть что-то нечеловеческое.
— С тобой все в порядке, Джейн?
«У меня все прекрасно, — безмолвно ответила она. — Я просто хочу, чтобы все ушли и оставили меня одну, я хочу спокойно умереть».
— Может быть, ты хочешь лимонаду? — заботливо спросил Майкл. — Или ты хочешь есть? Паула испекла замечательный черничный пирог.
«Я предпочитаю ее яблочные пироги, — подумала Джейн, вспомнив, как она приперла Паулу к стенке, угрожая ей ножом, которым та резала яблоки. — Старые добрые времена», — подумала Джейн, страстно желая взять нож и всадить его по самую рукоятку себе в сердце.
Может быть, еще не поздно это сделать. Может, стоит попытаться.
Может, она сможет показать мужу и своей лучшей подруге, что она и правда хочет черничного паулиного пирога, но что она хотела бы поесть на кухне. А потом, когда они спокойно рассядутся вокруг стола и будут беседовать, убаюканные мнимым ощущением безопасности, она схватит с кухонного стола нож и вспорет себе живот, и кровь опять зальет ее платье. На этот раз ее собственная кровь. Вот тогда все будет правильно. Круг замкнется.
Но она ничего не сказала, наблюдая, как они смотрят на нее испуганными, растерянными глазами. Для них было бы намного легче, если бы она просто исчезла, если бы ее никто не нашел, не узнал и не доставил домой. Майкл со временем привык бы к ее отсутствию, развелся бы с ней — у него были бы для этого вполне достаточные основания. Ее друзья некоторое время погоревали бы о ней, а потом стали бы говорить о более интересных вещах. Еще через какое-то время она, как и Эмили, стала бы просто бестелесной памятью. Юмор, достойный обеспамятевшей бабы, подумала она и снова засмеялась.
Ее смех прозвучал, как короткий, рубленый стон. Дайана сжала ее руку.
— Майкл, ты уверен, что ей не больно?
— Уверен.
— Я чувствую себя такой беспомощной…
— Мы все себя так чувствуем.
Джейн захотелось обнять голову Дайаны и расцеловать ее в обе щеки, чтобы показать ей, что все идет наилучшим образом. Но она понимала, что если она что-нибудь скажет или сделает такой ничего не значащий жест, как погладит подругу по волосам, то это вселит в Дайану бесполезные надежды. А надежды не было. Это она теперь знала наверняка. Надежды нет и нечего притворяться, что она есть.
Джейн перестала молить Бога о возвращении памяти. Действительно, каждый раз, засыпая, она отчаянно надеялась, что память больше никогда к ней не вернется. Она знала о себе ровно столько, сколько ей надо было знать. Если Бог есть и если Он милостив, говорила она себе, Он не заставит ее снова пережить смерть тех, кого она любила больше всего на свете. Он позволит ей схорониться в ее лекарственном коконе до тех пор, пока она снова не исчезнет, на этот раз навеки.
— Да, ты знаешь, позавчера я смотрела этот ужасный фильм, — внезапно воскликнула Дайана, и Джейн поняла, что это была еще одна попытка добиться от нее какого-нибудь ответа. — Я думала, что это будет сексуальный фильм. Ты же знаешь, что я очень люблю эти фильмы, — они хороши, даже если они очень плохи, правда? Ну ладно, забудь об этом. В этом фильме было полно голых баб и мужиков и вообще полно всякого скотства, но диалоги настолько ужасны и примитивны, что публика просто смеялась над ними. Трейси захотела уйти. Помнишь мою подругу Трейси Кетчум, которая решила, что она забеременела, а потом оказалось, что у нее просто ранний климакс. Можешь себе представить? И это в сорок лет!
Она замолчала и посмотрела на Джейн, ожидая реакции. Никакой реакции не последовало, и Дайана продолжала.
— Короче, мы сидели и решали, будем ли мы дальше смотреть эту ерунду, как вдруг какой-то парень громко сказал одну вещь, обращаясь к героям на экране. Это было так смешно, что мы решили остаться, чтобы послушать, не скажет ли он еще что-нибудь. В этот момент та женщина, ее играет Арлин Вейтс — один Бог знает, где она столько лет скрывалась, но выглядит она прекрасно, наверное, ей сделали подтяжку, в общем, она решила вернуться в порно. У нее на лице нет ни единой морщинки. Правда, ее шея… Это точно не шея юной девушки. Не знаю, зачем женщины такого сорта делают себе пластические операции. Да и мужчины тоже. Они делают себе все эти подтяжки и накачки и выглядят из-за этого, как восточные маски, как, скажем, Джек Николсон и Ричард Чемберлен, да и Берт Рейнольдс не лучше. Напрасные усилия — кожа-то все равно остается старой. Трейси говорит, что это происходит сразу после сорока. Она говорит, что с этого момента человек начинает разваливаться. Я сказала ей, что со мной это случилось сразу после тридцати, но она ответила, что это совсем разные вещи и никакого сравнения быть не может. Во-первых, говорит она, вы замечаете, что что-то происходит с вашими глазами. Вы вдруг обнаруживаете, что не можете прочитать, что написано на упаковке овсяных хлопьев, потом начинаете держать книгу все дальше и дальше от глаз, напяливаете на нос очки для чтения и становитесь похожими на свою обожаемую тетушку. Потом обвисает задница. Причем Трейси удивило не то, что она обвисла, а как именно это произошло. Она всегда думала, что зад отвисает, но сохраняет свою форму — не тут-то было! Она поняла, что попа просто уплощается. Ты представляешь себе этот кошмар — зад становится плоским? Как у Джека Леммона в фильме, как же он называется? — «Вот это жизнь». Но вернемся к Арлин Вейтс и тому парню в зале. Ну так вот, Арлин и говорит этой волоокой красотке-фотомодели, которая оказалась никудышной актрисой, никак не могу вспомнить, как ее зовут…
«Синди Кроуфорд?» — подумала Джейн, думая о знаменитой диве на обложке журнала и чувствуя, как ее веки наливаются свинцом.
— Памела Эмм! — воскликнула Дайана. — Так зовут эту бедняжку. Представляешь, какой-то жалкий инициал вместо фамилии? Она, наверное, считает это интригующим. Может быть, кто знает? Я думаю, что в будущем мы вряд ли будем часто слышать это имя. Да, сэр, имя Памелы будет занимать подобающее ей место на забытых страницах «Вог» и «Базар».
Майкл вежливо кашлянул и вмешался в монолог Дайаны.
— Джейн выглядит очень усталой, Дайана. Может, ты закончишь свой рассказ в следующий раз?
— Ну, пожалуйста, Майкл! Всего несколько минут. Мне кажется, что я все-таки смогу до нее достучаться.
Джейн видела, как Майкл кивнул, отошел к окну и стал смотреть на улицу. Как он может все это терпеть? Как у него хватает сил ухаживать за мной? Какими глазами он вообще смотрит на меня после всего, что я натворила. Да, я, конечно, награда для него. Мое имя надо сохранить не в книге, а на серебряной мемориальной доске.
— Ну так вот, — продолжала Дайана, ее голос стал напряженным, и в нем появились требовательные интонации. — Арлин, которая играла там эту сучку — торговку недвижимостью, и говорит Памеле, которая хочет купить дом и проверяет годность для жилья каждого из них тем, что занимается любовью во всех комнатах прямо на деревянном полу, так вот, Арлин и говорит ей, что она сейчас попросит обойщика — молодого парня, чтобы он помог ей с этим делом, так как муж Памелы — сенатор или кто он там? — слишком занят и пытается в это время накормить голодающую Эфиопию. Ну, а она в это время очень изголодалась прямо на дому. Памела достает из сумочки театральный бинокль и смотрит на парня в окно, ты ж понимаешь, что без бинокля эта старая карга уже ничего не видит. Арлин говорит ей: «Позови его сюда». И Памела пересекает комнату, идя к окну. За это время она могла бы на каноэ пересечь Атлантику. Она подходит к окну и смотрит, смотрит, смотрит, как парень сгружает со своего велосипеда рулоны обоев, и открывает рот, но молчит и ждет подсказки Арлин. Та наконец говорит ей: «Ну скажи же ему». В это время тот парень в зале и закричал: «Ну говори же быстрее!» Мы чуть не лопнули со смеху. Я даже сказала Трейси: «То же самое могла бы сейчас сказать моя подруга Джейн». Помнишь, как мы с тобой еле удрали от того маньяка из красной «транс ам»?
— Дайана, — снова вмешался Майкл, в его голос прокрались нотки нетерпения, — думаю, что сейчас не время об этом вспоминать.
Дайана начала торопливо извиняться.
— Я просто надеялась, что, может, это как-то всколыхнет ее память…
— Ты думаешь, что мы не пытались делать это круглые сутки в течение всего месяца, что она находится здесь? Не знаю, может быть, мы оказываем на нее слишком сильное давление, пытаясь оживить ее память. Может, нам следует обойтись с ней поласковее и дать ей самой все вспомнить.
— Но посмотри на нее, Майкл. Ты думаешь, что она способна сама справиться со своей болезнью?
Майкл уставился в пол.
— Не знаю. Я действительно не знаю, что делать дальше. Я даже не уверен, что ее можно лечить дома.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Пойдем. — Майкл пропустил вопрос мимо ушей и помог Дайане встать на ноги. — Паула сварила кофе и будет очень обижена, если мы не попробуем ее черничный пирог.
— Майкл, что ты хотел сказать?
— Я много думал, навел кое-какие предварительные справки…
— О чем?
— О том, чтобы поместить Джейн в психиатрическую лечебницу.
— Боже мой, Майкл. Ты хочешь госпитализировать Джейн и передать ее под опеку психиатров?
— Слушай, это же не сюжет из «Змеиного гнезда». Черт возьми, Дайана. Ты что, хочешь заставить меня почувствовать себя виноватым? Думаешь, я не пытался сделать все, что в моих силах? Думаешь, я бы стал об этом думать, если бы не был так озабочен и растерян. Да Боже мой, ты только посмотри на нее! Она же живет, как растение. И с каждым днем ей становится все хуже.