— Свернуть горы — вот лучший способ одолеть их, — засмеялась она. — А главное — не дать себе забыть о «пессимистах» и о том ужасном удручающем впечатлении, которое они произвели на нас. Это модель нашего будущего, если мы позволим человечеству деградировать. Видно, недаром судьба столкнула нас с ними. Эта встреча всегда будет для нас напоминанием и предупреждением. Думаю, столь наглядный урок способен удержать нас от падения.
Они сидели, погруженные в созерцание и размышления, а вокруг, во всей своей полноте, струился мультиверсум, такой густой и плотный. Наследство, завещанное человечеству иерархами.
Эсквиел негромко засмеялся.
— В «Генрихе IV»[3] есть сцена, когда Фальстаф узнает о том, что его верный собутыльник, принц Хелл, становится королем. Фальстаф собирает своих друзей и сообщает им, что пришли счастливые времена и он, Фальстаф, теперь «наместник Фортуны»[4]. Отныне он и его друзья будут в почете у короля, и сам черт им не брат. Но вместо этого король Генрих изгоняет Фальстафа, этого шута горохового и забияку. Тогда Фальстаф понимает, что настали для него черные дни.
Иногда мне кажется, уж не «наместник ли я Фортуны», обещавший человечеству то, чего не в силах дать ему…
Мерцающее, не имеющее четких очертаний лицо Мери осветилось улыбкой.
— Ведь существуют же еще иерархи. Но даже если бы их не было, Человек должен вершить судьбу — пусть даже будущее пока неведомо ему, — ибо он начал уже свой долгий путь вверх и вперед. Путь его тернист, но люди не должны терять веры в будущее, хотя оно и сокрыто до времени от их взоров. Это не мешает им достичь цели. Да, нам с тобой предстоит тяжкий путь, Эсквиел, прежде чем мы сможем увидеть плоды наших трудов. И тем не менее — вперед!
— Наверное, мы самые большие оптимисты во всем мультиверсуме!
Они улыбнулись друг другу. И дух Ринарка, который, растворившись среди людей, придал им некую особую силу, кажется, разделял радость своих сподвижников.
Мультиверсум, возбужденный, кружился, возносясь и опадая, чаруя глаз роскошью красок и трепетной переменчивостью. Он обещал так много.
Он весь был — обещание, весь — надежда.
Бегство из сумерекрассказы
Оседлавший время(Пер. с англ. Н. М. Самариной)
На Вселенную опустились сумерки — на ту ее небольшую часть, где обитало Человечество. Померкло земное Солнце, где-то потерялась Луна. Унылые небеса погрузились в нескончаемую вечернюю дремоту. Реки, переполненные солью, с трудом пробивали себе дорогу, неся свои вязкие воды в соленую грязь океанов, петляя среди усыпанных белесыми кристаллами берегов.
Это был лишь незначительный эпизод в долгой жизни угасающего Солнца. На миг успокоились его кипящие недра, чуть ослабло мощное излучение, словно звезда готовилась к следующему витку эволюции.
Светило угасало так медленно и неторопливо, что некоторые обитатели его немногочисленных планет сумели приспособиться и выжить в новых условиях. Среди счастливчиков оказался и Человек — неугомонное, явно не заслуживающее спасения создание (достаточно вспомнить, какие усилия в прошлом приложил людской род для того, чтобы погубить себя). Однако Человек выжил и продолжал существовать в своей крохотной Вселенной, состоящей из единственной планеты. Спутник ее был давно потерян в Космосе, оставив о себе лишь красивые легенды.
В багровых сумерках проплывали бурые облака, кое-где белесовато светились скалы… Вдоль берега океана, тяжело переваливаясь из стороны в сторону, ползло тучное животное. Бледнокожий человек, восседающий на нем, уже давно ощущал во рту жгучий привкус океанской соли, а нос его немилосердно страдал от густого смрада, исходящего от ила, переполненного разлагающимися слизняками.
Наездника звали Мыслитель со Шрамом, он был сыном Улыбчивого Сони и Сумасбродной Мегеры. Ластоногий зверь, на котором путешествовал Мыслитель, звался Торопыгой. Его глянцевая шкура блестела от недавно прошедшего соленого дождя. Он шлепал по высохшей корке земли парой сильных плавников, нетерпеливо вытягивая вперед морду, и без больших усилий волочил за собой острый, как бритва, хвост. Седло было из полированного кремния, в котором блестками отражались пятна соли, густо усеивавшие берег. Впереди седла было укреплено длинное ружье, способное поражать цель рубиновым лучом. Одежда всадника состояла из тюленьих шкур, выкрашенных в темные ржаво-желтые цвета.
Позади слышался шум: их догоняла всадница, от которой Мыслитель пытался скрыться с самого утра. Даже сейчас, когда туманный вечер был готов смениться мрачной ночью, она все еще преследовала его. Мыслитель обернулся, лицо его оставалось спокойным, по плотно сжатые губы побелели, как и шрам, шедший от уголка рта через всю левую щеку. Преследовательница была еще далеко, но расстояние между ними неумолимо сокращалось.
Он прибавил скорость.
Бурые облака, похожие на грязную пену, низко стлались над песчаной равниной. Два тюленя звучно шлепали ластами по мокрому песку: погоня продолжалась.
Мыслитель подъехал к кромке берега, и Торопыга плюхнулся в теплую, вязкую от избытка соли воду. Туда же последовала и наездница, так что ему пришлось развернуть навстречу ей своего тюленя и, с трудом удерживая его на месте, ждать, пока она не приблизится. Это была высокая, ладно скроенная женщина, с длинными светло-каштановыми волосами, которые сильно растрепал ветер.
— Дражайшая Высокая Хохотушка! — обратился он к сестре. — Мне эта игра не доставляет никакого удовольствия.
Она нахмурилась, но все же не смогла сдержать улыбку.
В меркнувшем свете сумерек невозмутимое лицо Мыслителя выглядело как никогда серьезным. Обеспокоенный, он решил настаивать на своем:
— Я хочу ехать один.
— Ну куда ты поедешь один? Ведь вместе путешествовать гораздо интереснее!
Он молчал, не желая отвечать, да и не знал, что сказать на это.
— Ты хотя бы вернешься?
— Я бы предпочел не возвращаться.
Со стороны океана внезапно подул холодный ветер. Торопыга беспокойно задвигался.
— Боишься, что Хронарх тебе что-нибудь сделает?
— Хронарх не любит меня — по не в этом дело. Он всего лишь хочет, чтобы я покинул Ланжис-Лио. Там, в краю пальм, за великими западными соляными равнинами, я смогу испытать свою судьбу. Ты же знаешь, что он не даст мне в долг ни крошки Будущего и не отдаст ни капли Прошлого, даже для моего спасения.
— А, так ты обиделся! — Сестрице пришлось повысить голос, так как начал завывать ветер. — Ты дуешься, потому что Хронарх не оказывает тебе почестей. А между тем любящая тебя сестра так больна и несчастна!
— Выходи за Башковитого Хвастуна! У него кредит и в Прошлом, и в Будущем!
Он заставил неутомимого тюленя вылезти из воды и оказался на берегу в полной темноте. Покопавшись в седельной сумке, Мыслитель извлек фонарь, повозился с ним и наконец осветил побережье на несколько ярдов вокруг. Обернувшись, он в круге света увидел неподвижную фигурку: в глазах сестры был ужас, словно он предал ее…
«Ну вот, я остался один», — подумал Мыслитель. Холодный ветер сильно толкнул его в бок.
Теперь всадник держал путь через покрытые солью скалы, на запад, в глубь материка. Глаза его слипались от усталости, но он упрямо ехал всю ночь, прочь от Ланжис-Лио, где единолично управляет Прошлым и Настоящим и следит за Будущим Властитель Времени Хронарх. Прочь от своего города, дома, семьи… Сердце от усталости рвалось на куски, мозг пылал в лихорадке, а тело изнемогало от неимоверной нагрузки.
Сквозь все препятствия и ночь — на запад! Горит фонарь на седле, а верный Торопыга послушно выполняет все команды хозяина, даже сказанные шепотом. На запад! И вот уже подкравшийся потихоньку рассвет озаряет мягким светом пустынную местность.
Мыслитель насторожился, услышав звук хлопающей по ветру ткани. Оглядевшись по сторонам, он увидел зеленую палатку с открытой дверью, поставленную в неглубокой расселине. Он взял ружье на изготовку и остановил Торопыгу.
Из палатки, как из черепашьего панциря, выдвинулась голова человека, привлеченного, видимо, шумом скачущего тюленя. Тяжелые веки прикрывали большие глаза, вместо носа был птичий клюв, а рот напоминал рыбью пасть. Волосы и шею обитателя палатки скрывал плотно натянутый капюшон.
— А-а… — протянул Мыслитель, узнавая Крючконосого Бродягу.
— Хм-м, — ответил тот в свою очередь, — далеко же ты забрался от Ланжис-Лио, Мыслитель. Куда это тебя несет?
— В край пальм.
Мыслитель зачехлил оружие и спрыгнул с высокого седла. Обойдя палатку, обитатель которой, вытянув, как журавль, шею, неотрывно следил за ним, Мыслитель заглянул в расселину, которая была углублена и расширена человеческими руками. Дно было усеяно какими-то обломками.
— Что это?
— Ничего особенного, просто остатки грохнувшегося космического корабля, — ответил Крючконосый Бродяга, явно разочарованный тем, что не удалось быстро соврать. — Я обнаружил его с помощью металлоискателя и надеялся найти капсулу с книгами или фильмами.
— Ну, таких не было никогда. Я думаю, что все уже собрано.
— И я так думаю, но надо же всегда надеяться на лучшее! Ты завтракал?
— Нет. Благодарю.
Голова в капюшоне задвинулась обратно в палатку, придерживая тонкой рукой полог. Мыслитель нагнулся и влез за ним. Внутри все было завалено грудой барахла, служившего Крючконосому источником пропитания, поскольку он выменивал на еду кое-какие найденные предметы.
— Тебе, я вижу, не на чем ездить? — спросил Мыслитель, устраиваясь, скрестив ноги, между тюком какой-то мягкой рухляди и угловатой статуэткой из стали и бетона.
— Пришлось бросить, поскольку у меня кончилась вода и нигде нельзя было найти источника с водой. Поэтому я пошел к океану. Ужасно не хватает воды и соли! А здешняя соль мне очень не нравится.
— У меня в бочонке полно воды, — сказал Мыслитель. — Хорошая, соленая, лишь чуть-чуть разбавлена пресной. Можешь отлить себе, если понравится.