Он прислонился спиной к вороху тряпок, а Бродяга, благодарно кивнув, с трудом поднялся, взял канистру и вышел из палатки.
Вернулся он, широко улыбаясь:
— Спасибо! Теперь смогу протянуть несколько дней.
Он покопался в своих сокровищах и выудил небольшую плиту. Разжег ее, водрузил сковородку и принялся жарить недавно пойманную сухопутную рыбешку.
— В какой город ты направляешься, Мыслитель? Барбарт или Пьорру? Отсюда довольно легко добраться только до них.
— Наверное, в край пальм — Барбарт: после серого и коричневого так захотелось посмотреть на зеленое. К тому же древняя земля всегда будит во мне романтика, мечтающего погрузиться поглубже в далекое прошлое человечества… Почувствовать опасность неуправляемого Прошлого, незначительность Настоящего, случайность Будущего…
— Так рассуждали многие, — усмехнулся Бродяга, раскладывая рыбу по тарелкам. — Особенно эти, из Ланжис-Лио, где заправляет Хронархия. Но помни, именно от твоего разума будет зависеть многое. Даже когда будешь просто созерцать Барбарт. Никто, кроме тебя самого, не решит, что это все будет значить для тебя. Попробуй пожить так, как я — не пытайся судить или раскладывать по полочкам этот наш мир, и он будет гораздо доброжелательнее к тебе.
— Твои слова, Бродяга, звучат мудро, но у меня пока нет возможности их оценить. Вот если бы я перенес часть Будущего в Прошлое, то, наверное, понял бы.
— Ты выглядишь усталым, — сказал Бродяга, когда они покончили с едой. — Не хочешь ли поспать?
— Пожалуй. Спасибо.
Мыслитель провалился в сон, а Крючконосый продолжил свои дела.
Очнувшись далеко за полдень, Мыслитель разбудил Торопыгу, который никогда не пропускал возможности соснуть. Потом простился с Бродягой.
— Да будет твоя кровь густой, а ум открытым! — произнес ответную речь Бродяга.
К вечеру всадник добрался до какого-то заросшего бурым мхом болота, кое-где покрытого светло-зелеными пятнами. Он достал фонарь и укрепил его на седле; похоже, спать не придется. Вероятно, здесь обитают хищники.
Один раз свет фонаря выхватил из темноты стаю пиявок, пересекавших его дорогу. Эти громадные бледные твари забрались, пожалуй, далековато в глубь суши. Подняв головы, они уставились на него, и Мыслитель вдруг ясно представил, как наслаждались их предки кровью его праотцев. Не дожидаясь пинка, Торопыга прибавил скорость.
Отъехав подальше, Мыслитель стал размышлять о том, что именно эти пиявки стали олицетворять земную жизнь. Место человека было теперь определить непросто. Похоже, его просто отодвинули в сторону. Оставаясь жить на перенасыщенной солью Земле, он злоупотреблял ее гостеприимством. Если где-то и было пристанище для человека, то уж всяко не здесь. Скорее всего, в каком-то другом уголке космоса, либо даже в других временных измерениях, где эволюция природы не влияла бы на него столь сильно.
Так, погруженный по своему обыкновению в раздумья, Мыслитель со Шрамом продолжал путь в Барбарт и уже к утру достиг благоуханных пальмовых рощ, в мягком солнечном свете отливавших золотом. Торопыга развеселился и почти скакал по мху, среди тоненьких пальм, нежно трепетавших от случайных порывов ветра.
Мыслитель спешился и с наслаждением раскинулся на уютной кочке, поросшей мягким мхом, отдаваясь охватившей его усталости. Голова закружилась от нахлынувших разом видений. Вот вращающаяся Башня Времени — это многоцветное чудо древней архитектуры с изменяющимися углами и закруглениями. Ее сменяет Хронарх, высокопарно отказывающий ему в должности при Палате Времени, должности, которую он ждал по праву: разве не был брат его деда предыдущим Хронархом? Наконец его опять настигает голос сестрицы, от которой никак не удается избавиться…
Среди ночи Торопыга разбудил его громкими криками. Мыслитель поднялся, в полудреме прикрепил к седлу фонарь и поехал дальше, среди темных стволов пальм, в холодном свете фонаря казавшихся нарисованными тонкими, перепутанными линиями.
К утру впереди показались невысокие дома Барбарта, раскинувшегося в окруженной пологими холмами долине. Высоко по-над крышами городских домов сверкало красным и золотым некое большое сооружение из полированной бронзы. Его назначение Мыслителю было непонятно.
Стала лучше видна дорога, ведущая к городу, оказавшаяся затвердевшей колеей, извивающейся меж поросших мхом пригорков. Мыслитель услышал глухой топот приближающегося со стороны города всадника и, насторожившись, придержал Торопыгу, приготавливая ружье — мало ли что можно ожидать от этих барбартян.
Длинноволосый молодой человек с приятными чертами лица, подъехавший к нему на грузном старом морже, был одет в светлую куртку, под цвет своих ярко-голубых глаз. Юноша остановил моржа и с усмешкой посмотрел на Мыслителя.
— Прекрасное утро, чужестранец! — приветствовал он пришельца.
— Прекрасное, как прекрасна земля, в которой ты живешь, — учтиво ответствовал Мыслитель. — Этот город — Барбарт?
— Барбарт, конечно. Другого-то поблизости нет. А ты откуда будешь?
— Из Ланжис-Лио, что на берегу океана.
— А-а, я думал, что люди из Ланжис-Лио не забираются так далеко.
— Я первый. Меня зовут Мыслитель со Шрамом.
— А меня — Домм. Добро пожаловать в Барбарт. Я бы проводил тебя, но мать послала в лес собрать кой-каких трав. Боюсь, я и так задержался. Сколько сейчас времени?
— Как это — «сколько»? Конечно, настоящее время!
— Ха-ха! А час — который теперь час?
— Как это — «час»? — спросил озадаченно Мыслитель.
— Я об этом и спрашиваю!
— Боюсь, я не совсем понимаю ваш диалект, — в замешательстве, по тем не менее вежливо ответил Мыслитель. Если первый вопрос барбартянина был странным, то второй — и вообще непонятным.
— Ладно, — улыбнулся Домм. — Я слышал, у вас там, в Ланжис-Лио, странные обычаи. Не буду задерживать. Эта дорога приведет в Барбарт — меньше чем через час ты там будешь.
Опять — «час»! Может быть, это местная мера расстояний, часть лиги? Мыслитель пожелал юноше «густой крови» и поехал дальше, удовлетворившись этим объяснением.
Дома в Барбарте располагались правильными геометрическими узорами вокруг квадратной площади. В центре нее возвышалось сверкающее гранями сооружение, все в каких-то непонятных завитушках. Огромный круглый диск был разделен на двенадцать частей, каждая из которых, в свою очередь, делилась еще на пять. В центре диска располагались две стрелки разной длины, и Мыслитель вскоре заметил, что они очень медленно двигаются. В городе повсюду были миниатюрные копии этого механизма и он решил, что либо это какая-то святыня, либо, просто геральдический знак.
Барбарт выглядел подходяще. Вот только рыночная площадь показалась чересчур шумной и беспокойной. Словно неведомая сила носила здесь покупателей от прилавка к прилавку, заставляя то хвататься за тюки ярких тканей, то щупать обессоленные фрукты, тыкать в мясо, долго выбирать кондитерские изделия… И все это на фоне несмолкаемого гвалта нахваливающих свой товар торговцев.
Мыслитель неохотно покинул рынок и на соседней площади наткнулся на уютную таверну, рядом с которой, прямо на улице, были выставлены столы и стулья. Небольшой фонтан украшал центр площади. Мыслитель устроился за столиком и подозвал девушку.
— Пива? — переспросила она, сложив перед собой пухлые ручки. — У нас его совсем мало, к тому же и дорогое. Дешевле перебродивший персиковый сок.
— Что ж, несите сок, — любезно согласился Мыслитель и, повернувшись, стал следить за кудрявыми струйками воды в фонтане. Нет, она совсем не пахла морской солью!
Из полумрака таверны вышел мужчина с пивной кружкой в руке и остановился рядом с Мыслителем, дружелюбно поглядывая на него сверху вниз.
— Откуда ты, странник? — спросил он, видимо услышав его необычный акцент. Мыслитель ответил. Барбартянин страшно удивился и подсел на соседний стул.
— За эту неделю ты здесь уже второй чужеземец. Первый был с Луны. Знаешь, эти… лунные, они здорово изменились. Прямо невероятные красавцы — высокие и стройные, как пальмы. А одежда — вся из металла! Он сказал, что много недель бороздил Космос, пока добрался до нас…
Упоминание слова неделя заставило Мыслителя пристально посмотреть на барбартянина.
— Извини, — сказал странник, — я чужеземец, и мне непонятны некоторые слова. Что в точности означает это — неделя?
— Как что? Неделя — это семь дней… а что же еще?
Мыслитель виновато улыбнулся:
— Ну вот, видишь. Опять. Что такое — дней?
Барбартянин — слегка сутулый, средних лет мужчина, одетый в желтый комбинезон, — ухмыльнулся и почесал затылок. Он поставил кружку и махнул рукой:
— Пойдем сo мной! Постараюсь объяснить и наилучшем виде.
— Премного благодарен, — отозвался Мыслитель. Он допил вино и позвал девушку, которую попросил приготовить ему постель и присмотреть за тюленем, поскольку решил остаться здесь на следующее темное время.
Барбартянин, назвавшийся Мокофом, повел Мыслителя вереницей квадратных, треугольных и круглых площадей, пока они не очутились на большой центральной площади, где обитала махина из полированной бронзы.
— Этот агрегат дает жизнь городу! — провозгласил Мокоф.
— А также регулирует нашу жизнь. — Он указал на диск, который Мыслитель заметил раньше. — Знаешь ли ты, друг мой, что это такое?
— Боюсь, что нет. Не мог бы ты объяснить?
— Это — часы. Они отмеряют часы суток. — Он заметил недоумение на лице Мыслителя и пояснил: — Они измеряют, так сказать, время.
— А! Понимаю. Странное, однако, устройство… Нельзя же этим маленьким круглым диском намерить много времени. Как оно этот поток отмечает?
— Мы называем светлое время — днем, а темное — ночью. Мы делим каждый из этих двух периодов на двенадцать часов…
— Значит, светлый и темный периоды — одинаковы? Я думал, что…
— Нет, мы принимаем их равными для удобства, они ведь меняются. Эти двенадцать делений называются часами. Когда стрелки достигают двенадцати, они начинают новый отсчет…