— Ефраим, вы из каких краев?
Пандора наклонилась вперед и оперлась локтями на маленький столик. Она переоделась в синее облегающее платье, которое завлекающе обнимало ее тело, плавно ниспадая с гладких плеч, и внезапно раскрывалось на коленях. На левую руку она надела два перстня, с сапфиром и изумрудом, а на свою нежную шею — золотую цепочку. Внутри Тэллоу бурлили новые, забытые эмоции, и еще в нем поселилось детское благоговение перед посетившей его удачей. Он протянул руку и коснулся пальцев Пандоры. Ему трудно было удержать в себе возбуждение и предвкушение радости, и голос его прозвучал сдавленно, и в нем отдавались удары сердца.
— Из одного города, далеко-далеко отсюда, — ответил он, и его ответ, похоже, устроил ее.
— И куда держите путь, Ефраим? — спросила она как бы между прочим, словно не ожидая ответа.
— Я гнался… я гонюсь за золотым судном, которое прошло мимо вашего дома незадолго до того, как я сел на мель. Вы видели его?
Она рассмеялась, и ему стало неприятно от этого смеха, он даже отдернул руку.
— Чудак вы, Тэллоу! — воскликнула она. — Никакого такого судна не проходило. Я его не видела. Ведь я стояла в саду очень долго и смотрела на реку. У меня ни одно судно не проходит незамеченным.
— А это вы пропустили, — пробормотал Тэллоу, глядя в бокал.
— Ваши шутки трудно понять, Ефраим, — произнесла она потише. — Но я уверена, что, когда мы узнаем друг друга получше, они начнут мне нравиться.
Голос ее звучал все тише и тише, а конец фразы она произнесла совсем еле уловимым шепотом, но таким тембром, что мысли Тэллоу переключились совсем на другое. К нему отчасти вернулась уверенность, которая только что здорово пошатнулась. Он взял бокал всеми десятью пальцами, поднял его и одним глотком осушил его содержимое. Переведя дыхание, он посмаковал вкус бренди и со стуком поставил бокал на стол, так что звякнула грязная посуда.
Он вытер губы обратной стороной ладони, как ни мешал ему при этом ярко-красный рукав новой плисовой куртки, и обвел глазами маленькую комнату, освещенную пламенем свечей. Предметы стали для него утрачивать ясность очертаний. Он недовольно замотал головой и поднялся, опираясь руками на стол. Потом пристально взглянул ей в глаза, а она нерешительно улыбнулась.
— Пандора, я вас люблю, — произнес он и почувствовал от этого неизъяснимое облегчение.
— Это хорошо, — промурлыкала она. — Теперь все проще.
Тэллоу был слишком пьян, чтобы сообразить, что и почему стало проще. Поэтому он не обратил внимания на эту фразу и неуверенно двинулся к ней. Она встала и медленно и осторожно пошла ему навстречу. Он обнял ее и поцеловал в шею, потому что, когда она стояла во весь рост, до губ ему было не достать. Она прижалась к нему, стала гладить его по спине. Одна рука легла ему на шею, другая нерешительно заскользила вниз по бедру.
— Ой! — вдруг воскликнул он. — Больно от этого перстня!
Она надула было губки, но тут же улыбнулась и сняла перстни. Тэллоу весь извивался, словно желая выскользнуть из этих узких черных бархатных брюк.
— Не пойти ли нам прилечь? — предложила она в самое время.
— Да-да, — торопливо согласился Тэллоу.
Пандоре пришлось поддерживать Тэллоу, когда они выходили из комнаты и поднимались по лестнице в ее спальню.
В биении сердец прошла неделя, вся в постели. Для Тэллоу это была изматывающая, но восхитительная неделя. Уроки опытной Пандоры позволили ему, в частности, понять, что он мужчина, да еще умеющий доставить удовольствие Пандоре. Эта неделя научила его еще кое-чему — быть тоньше, уметь управлять своими эмоциями, контролировать свои аппетиты и их проявления.
Тэллоу лежал рядом со спящей Пандорой, пытаясь потихоньку стянуть с нее одеяло. Его глаза еще не насытились видом обнаженной женщины, лежавшей рядом с ним, в его распоряжении. Если по правде, то ему следовало признать: это он прежде всего находился в ее распоряжении. Но Пандора была женщиной и пользовалась своим превосходством с умением и тактом. Тэллоу все это нравилось, он любил Пандору все сильнее и сильнее. Податливость или упрашивания с ее стороны были делом редким и оттого еще более приятным. Если бы только не усталость, не оставлявшая его. Он помногу спал, не так выкладывался, хотя стал искуснее, и даже после десятичасового сна не чувствовал себя сейчас отдохнувшим. И все равно он был доволен жизнью. Он чувствовал себя счастливым, и лишь иногда Пандора вызывала у него нечаянную досаду, но радость все равно перевешивала досаду.
Не успел он обнажить ее грудь, как она проснулась. Она заморгала и широко открытыми глазами взглянула на него, потом опустила глаза и спокойно натянула одеяло до подбородка. Тэллоу промычал недовольно, потом подпер рукой голову и стал смотреть на Пандору сверху вниз.
— Доброе утро, — с деланным упреком произнес он.
— Доброе, доброе, Ефраим.
Она улыбнулась ему как школьница, возбудив в нем нежность и желание. Он накинулся на нее, закутанную во всклокоченные одеяла и простыни. Она засмеялась, перевела дыхание и, помолчав мгновение, поцеловала его.
— Я ведь заслужила это, правда? — спросила она, заглядывая ему в глаза.
— Заслужила, — ответил он и, скатившись с нее, сел на кровати.
— Как я, нужна тебе? — тихо раздался у него за спиной ее голос.
— Да, — не раздумывая ответил он и запнулся, задумавшись. Помолчав и подумав, он произнес: — По крайней мере, я так думаю.
Она поинтересовалась все тем же неизменно тихим голосом:
— Что значит — «я думаю»?
— Прости. — Он с улыбкой повернулся к ней и посмотрел в глаза. — Прости, я не знаю, что говорю.
Тут она нахмурилась и заерзала в постели.
— Вот и я не знаю, — обидчиво произнесла она. — И я не знаю, что ты говоришь. Так что ты имел в виду?
— Я же сказал тебе: не знаю, — ответил он, решив про себя, что он идиот.
Она отвернулась от него к стене.
— Одно из двух: или я нужна тебе, или не нужна.
— Это не совсем точно, — сказал Тэллоу со вздохом. — Ты можешь быть и нужна, и не нужна. Бывает же так: то что-то нужно, то нет. Иногда ты мне нужна.
«Думаю, я прав», — подумалось ему, хотя до этого случая такие мысли не приходили ему в голову.
Пандора лежала молча.
— Это ведь так, Пандора. — Он понял, что пора остановиться. — Сама знаешь, что это так.
Он почувствовал себя неуверенным, каким-то побитым. Помолчав, он запинаясь пробормотал:
— Любовь — это еще не все.
— Не все? — приглушенно и холодно спросила она.
— Да, не все! — решительно произнес он, и гнев прояснил ему разум.
Он вскочил с постели, натянул на себя одежду, подошел к окну и резким движением раздернул шторы. Там шел дождь. В отдалении виднелась река. Постояв немного у окна, он повернулся и посмотрел на Пандору. Та все еще лежала отвернувшись, и он не мог видеть выражение ее лица.
Он босиком вышел из комнаты и прошлепал в ванную. Он чувствовал беспокойство, но причины этого объяснить не мог. Он знал, что был прав, знал, что нельзя было так говорить, но был рад, что все же сказал.
Ногам было холодно от пола. За окнами и по крыше барабанил дождь. День выдался смурной и противный, как раз под его настроение.
За завтраком она быстро обрела свое прежнее настроение, и оба — по крайней мере на какое-то время — забыли об утренней размолвке.
— Чем займемся сегодня, Ефраим? — спросила Пандора, поставив на стол кофейную чашку.
В полудреме, не сознавая, что говорит, Тэллоу сказал первое, что пришло в голову:
— Верхом покатаемся — вот что! Я видел, у тебя есть лошади.
— Есть, но я не знала, что ты можешь держаться в седле.
— Не могу, — с улыбкой ответил он. — Не могу, дорогая, но научусь.
— Конечно научишься! — К ней полностью вернулось настроение. — А дождь нам не помешает?
— Пусть идет — нам он не помешает. По коням, дорогая!
Он как ненормальный вылетел из комнаты, она со смехом бросилась за ним.
Целый лень они ездили верхом, отрываясь, когда проглядывало солнце, лишь на еду и любовь. Первые два часа Тэллоу держался на лошади неуверенно, а потом понял, как надо сидеть, как управлять лошадью. Он оказался способным учеником. С того вечера, когда он увидел золотой баркас, он выучил множество вещей, и учился им на лету. Его восприимчивый ум как губка поглощал все повое. Они скакали под дождем и под солнцем, смеялись и занимались любовью, забывая обо всем на свете, — Тэллоу, худой и длинноногий на своей гнедой лошади, и Пандора, изящная и ненасытная, иногда веселая, чаще загадочная и всегда искренняя. Пандора, настоящая женщина.
Через несколько часов они очутились на берегу реки. Это место Гэллоу, уснув за рулем, прошел неделей раньше. Они поднялись на пригорок и, задыхаясь от волнения, припали друг к другу, опустились на мокрую траву, не замечая ничего вокруг.
— Твоя река, — прошептала Пандора через некоторое время. — Отныне я всегда буду считать ее твоей. Я считала ее своей, но теперь я знаю, что это, оказывается, не так.
Тэллоу поразился ее словам. И сказал:
— Река принадлежит всем и тем хороша. Это река всех и каждого.
— Нет, — возразила она. — Она твоя, я точно знаю.
— Да не моя она, дорогая, — нежно спорил он с ней. — Каждый может плавать по ней, купаться в ней, пить из нее. На то и река.
— Может быть, — отчасти согласилась она наконец. — Может быть. Но я буду всегда думать о ней так. Река — это твоя жизнь.
— В один прекрасный день я подарю ее тебе, дорогая, — с улыбкой произнес он и был прав, хотя и сам еще не знал этого.
Он бросил взгляд на реку — и вдруг увидел золотой баркас, спокойно, как всегда, плывущий по реке. Тэллоу обернулся к Пандоре и, протянув руку в сторону реки, воскликнул:
— Вон, смотри, я не шутил! Золотое судно!
Но когда он взглянул на реку снова, он ничего не увидел, а Пандора поднялась и пошла к лошадям.
— Вечно ты все испортишь, — сказала она. — Ты все время говоришь такое, чтобы сделать мне неприятно.