— Клиника под британским управлением, и я переговорил с главным врачом в Комиссариате. Сошлись на объяснении, что ты пережил тяжелые времена и тебе просто надо прийти в себя. Тебе не будут задавать никаких вопросов, не будут обследовать, назначать лечение и вообще ничего. Ясно?
— Да. — Неужели это превращение объясняется тем, что он перестал пить? Тут было что-то еще. Он снова стал профессионалом и весьма толково справлялся с делами — вытащил Кэти из офиса в раздобыл машину с дипломатическим номером, для чего нужны первоклассные документы.
— Так что эту маленькую проблему мы решили. — Он вытащил из кармана плаща экземпляр “Тайме” и кинул его мне на колени.
Первая страница: фотография Веиекера.
“…Расследуя инцидент со взрывом машины в прошлую среду, полиция опознала в жертве Джеймса Эдварда Венекера, английского подданного. Было проведено тщательное расследование…” и так далее. Последнюю точку ставила фотография: у команды Шоды больше не было никаких сомнений, кто оказался жертвой их взрыва.
Я вернул ему газету.
— Ты знаешь, где сейчас Кишнар?
— Нет. Но в клинике ты будешь в полной безопасности. — Он внимательно смотрел на меня своими желтоватыми глазами, заметно прояснившимися после Лондона. — Можешь мне верить.
— Начинаю убеждаться. — Он хорошо воспринял мою иронию и не отвел взгляда. — Что ты выяснял?
— Займемся этим попозже.
Клиника Рэдисона находилась на Пекин-стрит, и Кэти прямиком доставила нас к ней. Как только Пепперидж вылез, она сразу же повернулась ко мне.
— С тобой все в порядке, Мартин?
— Да. А с тобой?
— Как всегда.
Пока Пепперидж осматривал улицу, мне оставалось лишь ждать.
— Отлично, — сказал он, и я, притронувшись к руке Кэти, вслед за ним пересек мостовую.
Когда меня зарегистрировали, он повлек меня за собой на маленький угловатый газон, где мы уселись в тени на садовой скамейке, еще сыроватой после дождя. На веранде стояли светильники и по ней сновали люди в белых халатах. В воздухе стояла давящая духота.
— Я здесь, — объяснил мне Пепперидж, — в определенной степени потому, что мисс Маккоркдейл позвонила мне в Челтенхем и сказала, что, кажется, ты наткнулся на что-то очень важное. Она сказала, что ты смог выйти на систему электронного прослушивания Марико Шоды. Это верно?
— Да. У нее был твой номер в Челтенхеме?
— Я дал ей его несколько дней назад, когда в последний раз звонил ей в Верховный Комиссариат. Для любителя она более чем талантлива — уверен, что и ты обратил на это внимание.
— Да. Но я не хотел бы втягивать ее во все эти дела, особенно, когда за спиной маячит Кишнар. Я не хочу подвергать ее риску.
Задумавшись на несколько секунд, он тихо заметил:
— Ты же знаешь, что она и сама может за себя постоять. И довольно успешно.
— И все же придерживай ее на заднем плане, Пепперидж.
— Понятно.
Он сидел рядом со мной, и я видел его угловатый профиль, когда он, задумавшись, над чем-то размышлял; внезапно он повернулся ко мне.
— Понимаешь, нам надо привести в порядок все известные данные. Как и говорил тебе, я вкалывал в Лондоне не разгибая спины и еще больше здесь, пользуясь безупречными источниками — в основном, занимаясь Марико Шодой и ее окружением. Он замолчал.
— Ты прибыл, чтобы сообщить мне об этом?
— Нет. Хочу сказать тебе, что притащил через границу кучу сырой информации, и сейчас она анализируется. Когда появится что-то, представляющее для тебя интерес, я дам тебе знать.
Он опять сделал паузу, но я не нарушал затянувшееся молчание, потому что теперь до меня дошло, куда он клонит, и мне нужно было время, чтобы обдумать ситуацию.
— Твоя задача ныне, Квиллер, заключается в том, чтобы ты в точно рассчитанный момент появился на сцене и настиг цель. Но это не получится, если кто-то не будет осуществлять оперативного руководства.
— Понимаю.
— Еще бы. — Он склонил голову набок. — И я решил сам заняться этой работой.
Мне уже все было ясно. В Лондоне он выглядел всего лишь очередным сладившимся “духом”, и у него оставалось всего лишь несколько сохранившихся связей в нашем деле, с такими людьми, как Флодерус и несколько типов в Челтенхеме, которые чутко держали нос по ветру, и знай я, что он предложит мне работу далеко за границей, за морями, без оперативного руководства на месте, я бы и пальцем не пошевелил ради той миссии, которую он предложил, напрочь отказался бы; но я был просто вне себя после разговора с этим подонком Ломаном в Бюро и до смерти перепуган; вот сейчас-то меня наконец выкинули и мне придется завершать карьеру, готовя новобранцев или помогая Костейну в организации промышленного контр-шпионажа, который он в то время организовывал — промышленного, Иисусе, оперативник в мягком кресле, конец, черт побери, всей жизни, без будущего, без риска; поэтому я и согласился без размышлений.
Но сейчас все было по-другому. Пепперидж заметно изменился. Покончив с пьянкой, он подтянулся; он пользуется доверием в Верховном Комиссариате, и в критической ситуации, когда мне вряд ли удалось бы остаться в живых, он нашел мне надежное убежище, и сейчас сидит себе в тенечке и наблюдает за мной, и я понимал, что он не вымолвит ни слова, пока я не приму решения и не скажу ему “да” или “нет”. Причина, по которой мне нелегко было сделать вывод, заключалась в том, что отношения между полевым агентом и его руководителем должны быть очень близкими и доверительными. Если я скажу “да”, то, значит, я вручу ему свою судьбу, жизнь и успех задания, а он должен будет перевернуть небо и землю, в случае необходимости, для спасения меня или задания. Он должен снабжать меня информацией и заботиться о моем благополучии, обеспечивать меня контактами, если надо, поставлять курьеров, средства, связь и местных помощников, когда бы я ни потребовал их. Ему так же придется иметь дело с моей нервной системой, учитывая растущий риск паранойи, которая всегда угрожает хорьку, когда он пробирается в темноте, чувствуя поблизости запах крови — своей собственной или чьей-то чужой, в зависимости, кто играет ему на руку — Господь Бог или дьявол.
Кроме того, я осознавал, что если я соглашусь работать с ним, то только не потому, что больше не с кем — в таком случае ты подписываешь себе смертный приговор. Такое решение можно принимать, лишь если доверяешь человеку и хочешь с ним работать.
— Тебе приходилось раньше заниматься таким руководством полевым агентом?
— Нет. — Он не отвел взгляда.
— Рано или поздно что-то приходится делать в первый раз. Он перевел дыхание.
— Я хотел бы воспользоваться этой привилегией. Встав, он сделал пару шагов, не отрывая глаз от освещенных окон, и я видел, что он не обращает внимания на людей на веранде. Понимал я, что к нему пришло осознание, как нелегки свалившиеся на него обязанности, с которыми с трудом справлялся даже такой опытный оперативник как Феррис, и что теперь за его спиной нет мощи Бюро.
Повернувшись, он вынул из кармана листик бумаги и протянул его мне.
— Мой номер. В любое время.
Запомнив его, я вернул листок Пеппериджу.
— У тебя есть документы от таиландцев?
— Да.
— Какие-нибудь другие?
— Нет.
— Если они тебе нужны, мы их к утру сможем сделать. Ты знаешь, где находится Майо-стрит?
— Нет.
— Там надежная личность.
Он был тут два года назад в связи с “Фламинго” и вел его Кродёр, который умел оказывать действенную помощь, потому что знал, что такое работать в поле.
Он снова сел рядом со мной.
— Есть еще вопросы?
— Тайская разведка — ты с ней связывался?
— Да. Но ничего выяснить не удалось. Если в ней и есть крот, он слишком глубоко зарылся.
— А в самом посольстве?
— Ответ ты сам знаешь.
— Конечно. — Еще одна ситуация, в которой невозможно разобраться: выяснение того, что происходит в недрах разведывательного агентства потребовало бы несколько месяцев работы непосредственно на месте. — В деле мне еще многое не ясно, так что пока мне нечего сказать ни принцу Китьякаре, ни кому-то другому, да они и не давят на меня.
— По крайней мере, они благородно ведут себя. Они поручили тебе задание, ты сказал, что справишься с ним — но как давно ты здесь? Всего пятнадцать дней. А они ухлопали несколько месяцев, чтобы выйти на Шоду, и у них ничего не получилось.
— Так я это себе представляю, и поэтому я и позвонил Кэти, чтобы сразу же поставить на прослушивание Шоду. И теперь оно идет.
Он согласно кивнул.
— Просто невероятно. Мы можем узнать все, что нам надо. Теперь, что там относительно того “клопа” у Джонни Чена?
— Его могла поставить Сайако.
— Та женщина, которая пыталась защитить тебя?
— Да. Подслушивать Чена могли и наркодельцы из Сингапура, но, думаю, сейчас они от него отстали. Сомневаюсь, чтобы это были головорезы Шоды, тогда бы они слышали, как я просил Чена вытащить меня из джунглей, как и Кишнар, задача которого — убить меня. Но все же это могло быть делом рук Сайако, Хотя это всего лишь предположение, — потому что существует какая-то связь между ней и полковником Чоу. — Я рассказал ему о странной реакции Чоу, когда я упомянул ее имя.
— Кто она ему? Жена, любовница?
— Или, возможно, дочь.
— Он был женат на японке?
— Не обязательно.
— Какая связь… — Он поднял глаза.
— Мистер Джордан? — Ли Сианг, один из врачей; меня представили ему, когда регистрировали.
— Ах, да! — Вскочив, Пепперидж торопливо заговорил: — Доктор Сианг, почему бы вам не переговорить с администрацией относительно положения нашего друга здесь? Спросите у миссис Джи — она вам все объяснит.
— Мне надо обследовать его. — Он приподнял к свету планшетку с записями. — Вы мистер Мартин Джордан, не так ли?
— Она объяснит вам всё, что необходимо, доктор. Миссис Джи, договорились?
— О, простите. Очень хорошо. — Он расплылся в улыбке. Я был не в курсе. Прошу прощения.
Я тоже встал, и мы двинулись по дорожке, обсаженной цветущим жасмином, густой пряный запах которого висел в воздухе.