— Чупакабру-то? — недоверчиво хмыкнул двойник. Ну да, одно дело бравировать тем, что они как-нибудь да одолеют зверя, и совсем другое — напрячь воображение хотя бы настолько, чтобы при том же раскладе шансов допустить вероятность победы Маннека. Впрочем, виду Рамон постарался не подавать.
— Когда я оттуда смывался, исход был еще не ясен, — объяснил он. — У пришельца имелось что-то вроде пистолета, и он попал в чупакабру минимум два раза. Может, это ее ослабило. Не мог же я ждать, чем все это кончится, правда? Я просто хочу сказать, что, если пришелец все-таки жив еще и если этот его пистолет все еще при нем, нам лучше не ждать, пока он нас догонит.
— Ладно, — кивнул тот. — Если так тебе спокойнее, сплавимся по реке день-другой, а навес и очаг можем соорудить и потом. Заодно проверим связки, крепко ли держатся.
Опять подначка. Чувак намекал на то, что одной рукой стягивает связки крепче, чем Рамон — двумя здоровыми.
Прежде Рамон обязательно клюнул бы на эту наживку — оскорбился бы, может, полез бы в драку. Но не теперь. Ладно, pendejo, подумал Рамон. Копай под меня, сколько душе угодно. Я-то знаю, как тебе самому страшно.
— Хороший план, — только и сказал он вслух.
Укладка веток настила и крепление их к связкам стволов заняли у них довольно много времени, но усилий особых не требовали. Рамон вдруг обнаружил, что втянулся в ритм: уложить ветку на место, привязать ее полосой коры с одной стороны, потом с другой, потом посередине — с пересекающей ее под прямым углом предыдущей веткой. Раз, два, три, четыре, а потом все сначала. Работа поглотила его целиком, заворожив своей нехитрой монотонностью. Руки и ноги его, не защищенные мозолями, довольно скоро покрылись пузырями. Он игнорировал боль — она просто входила в стандартный набор. Если тот, другой, мог отсечь себе мешавшийся осколок кости, то и Рамон уж как-нибудь стерпит пару мозолей на ладонях.
Двойник старался не отставать, но искалеченная рука заметно ему мешала. Рамон почти физически ощущал раздражение, нараставшее в том, по мере того как он пытался не уступить ни в чем какому-то pinche банкиру. Когда солнце начало уже сползать к верхушкам деревьев на противоположном берегу, Рамон не без некоторого даже злорадства заметил, что повязка на руке у того сделалась ярче от свежей крови. Наконец они уложили на ветки слой кожистых ледокорневых листьев — стопроцентной гидроизоляции это, конечно, не давало, но по крайней мере позволяло им не опасаться то и дело промочить задницу. Нельзя сказать, чтобы плот впечатлял совершенством конструкции или исполнения. Руля не было вовсе, только импровизированное рулевое весло на корме. В длину он имел метра два с половиной — в качестве ковра для борцовского поединка в самый раз, но для долгого путешествия тесновато. Однако от него требовалось всего лишь оставаться на плаву достаточно долго, чтобы река донесла их до Прыжка Скрипача. И когда они спустили наконец плот на воду в заливе и забрались на него, он сразу показался им крепким и надежным.
— Не так уж и плохо, Дэвид, мать твою, — заметил двойник. — Ну и как тебе мужская работа, а?
— Справились как надо, — кивнул Рамон. — Так вы хотите убраться отсюда?
И едва он успел произнести эти слова, как до них донесся звук — далекий, клокочущий вопль чупакабры. Судя по звуку, ей было больно. В животе у Рамона все сжалось, да и двойник заметно побледнел.
— Да, — буркнул тот. — Пожалуй, можно и отплывать.
Толкаясь шестом от дна, Рамон вывел плот из залива, на середину реки, где течение было быстрее. Двойник съежился на краю плота, вглядываясь в берег за кормой. Ни зверь, ни Маннек из леса не показались, да и вопль больше не повторялся. Рамон перебрался на корму и начал править веслом. Ощущение того, что они едва ушли от опасности, не покидало его. Еще одна ночь на берегу закончилась бы для них очень и очень плохо. А может, и всего один час. Им здорово повезло, что его двойник так старался не отставать. И повезло, что Рамон так и не смог убить его ночью. Один он ни за что бы не успел достроить плот вовремя.
Однако вопль хищника — пусть даже полный боли — наполнил его какой-то странной грустью. Если чупакабра жива, значит, Маннек мертв. Афанаи своей когорты погиб, пытаясь спасти свой народ от того насилия, что преследовало их через звезды и столетия. И от существа, которое расстроило таткройд Маннека, — маленькой обезьяны-выскочки из мексиканского захолустья, которая напоролась на убежище, спасаясь от правосудия — и которая даже представления не имела о том, каковы могут быть последствия этой находки. По крайней мере Маннек погиб сражаясь. Достойная смерть, пусть даже он и не помог этим своему народу. «Странное дело, — подумал он с удивлением и даже беспокойством, — теперь, когда плен позади, когда он вырвался на свободу, он почти скучал по Маннеку». И несмотря на всю боль, что тот причинил ему, несмотря на ненависть, которую порой испытывал к пришельцу, Рамон не мог не ощущать горечи и сожаления при мысли о его жуткой смерти.
— И все-таки лучше уж ты, а не я, чудище, — чуть слышно пробормотал Рамон. — Лучше ты, а не я.
Глава 17
Первая ночь оказалась самой тяжелой. Угрожать им могли только невидимые в воде бревна и коряги, водные хищники вроде проклятых мормонов или carracao… ну, и еще холод. Мотора у них не было, так что столкновение с камнями и корягами не грозило особенными повреждениями — если, конечно, те не застряли в дне. Большинство водных хищников обитало южнее. Оставался холод.
Стоило солнцу скользнуть за деревья на западе, как река словно бы разом высосала из воздуха все тепло. Инопланетный халат грел неплохо, но на то, чтобы прикрыть одновременно руки и ноги, его не хватало. Двойник же пожертвовал рукава и нижнюю часть штанин на повязки и силки, поэтому они решили, что на ночь тот укроется одеждой пришельцев. Рамон-первый свернулся калачиком на листьях, закутался в халат, но все равно дрожал.
На этот раз о дежурстве по очереди никто даже не заикался. Слишком ярко светила почти полная луна, слишком пронизывал тело холод, чтобы хотя бы пытаться уснуть. Рамон обдумал мысль насчет остановки на ночлег на берегу, но озвучивать ее не стал. Двойник наверняка воспринял бы это как слабость, да и сам он ни за что на свете не предложил бы такого. И потом Рамон понимал, что обоим не терпится унести ноги — как угодно, только подальше от чупакабры. Хорошо бы километров этак на пятьдесят, вот только как их отмерять? К утру, пожалуй, можно будет попробовать пристать к берегу. Пожалуй, лучше к западному — для спокойствия.
— Эй, Дэвид, — окликнул его двойник.
Рамон заморгал и пришел в себя; он и не заметил, что начинал задремывать.
— Ну? — отозвался он и кашлянул. Он очень надеялся, что не простудится. Если повезет, конечно.
— Ты в Диеготауне не бывал? — спросил тот.
Рамон тряхнул головой, пытаясь сосредоточиться, и посмотрел на спутника. Тот сидел, прижав колени к груди. В свете луны морщины на лице казались глубже, а может, это он так хмурился. Вид он имел одновременно беспощадный и до ужаса несчастный, но при всем этом ясно было, что он некоторое время уже наблюдал за Рамоном.
— Ну, был несколько раз, — ответил Рамон. — А что?
— Кажется, я видел тебя где-то прежде. Чем ты занимался в Диеготауне?
— По большей части бизнесом, — хмыкнул Рамон. — Вы, возможно, встречали меня где-нибудь в районе губернаторского дворца. Вы ведь туда ходите? — Он прекрасно знал, что не ходил, поэтому неопределенный жест плечами не стал для него неожиданностью. Рамон даже испытал острый соблазн повторить этот жест, настолько привыкло его тело к этому движению. — Ну, и в бар один местный заходил несколько раз, — продолжал он, еще не зная, куда вырулит его легенда. — «Эль рей». У самой реки. Бывали там?
— Нет, — хрипло отозвался двойник. — Даже не слыхал о таком.
— Ясно, — кивнул Рамон. — Может, я название неверно запомнил. Там такие полы деревянные. А парня, который там заправляет, зовут Мигель… или Мико… как-то так. Помню, меня тошнило в переулке за баром. Там еще огни такие мигающие, вот они и запомнились.
— Не, такого места не знаю. Может, ты спутал с каким-нибудь другим городом?
Произнесено это было тоном, не оставлявшим сомнения в том, что разговор завершен. Впрочем, на случай, если Рамон не понял намека, двойник повернулся к нему спиной. Рамон позволил себе улыбнуться и пожать плечами. То, что двойник солгал, его не удивило. Встреть он сам в глуши незнакомого человека, тоже остерегался бы говорить на эту тему. Так что для прекращения беседы она подходила идеально.
И все же легкое сожаление он испытывал. Мысли его все время обращались к тому, что предшествовало драке — так язык то и дело непроизвольно ощупывает то место, где находился вырванный зуб. Само убийство он видел словно со стороны, происходящим на экране. Но как получилось, что события зашли так далеко? Он помнил музыкальный автомат. Рядом с европейцем была женщина с волосами, уложенными так, чтобы она казалась азиаткой. Он понимал, что женщина здесь не потому, что знакома с этим типом, и не потому, что он ей нравился — просто в силу работы или вроде того. Правда, он вдумывался в то, откуда знал это. Ему запомнился ее смех — отрывистый, чуть натянутый, даже испуганный.
Как бы он объяснил Маннеку, что смех — это не только тогда, когда смешно? Пришелец не смог бы понять, как это так: чтобы то, что делают люди, когда им смешно, отображало еще и страх. Призыв на помощь.
Рамон пытался не упустить эту мысль, вытянуть за нее как за ниточку что-то более осязаемое, но она все-таки ускользала. Только его двойник знал это, а его Рамон не мог спросить.
Они не разговаривали больше до самого рассвета. Рамон и его двойник согласились, что плот лучше подогнать к противоположному, западному берегу и вести вдоль него до тех пор, пока не увидят подходящих зарослей тростника. Для очага требовалось что-то достаточно плотное, чтобы удержать слой песка — только так огонь не прожег бы самого плота. Однако шалаш проще было сделать из тростника. И, судя по звездам, южнее хороших зарослей тростника им могло больше и не встретиться.