— Вам известна женщина по имени Жюстина Монтойя? — спросил констебль.
Рамон нахмурился, пытаясь найти в этом вопросе какой-нибудь подвох. Потом покачал головой.
— Не думаю, — ответил он.
— Она называет себя Кейко. Возможно, вы могли знать ее под этим прозвищем. Она работает секретаршей у губернатора. Она показывала город послу. Типа экскурсовод.
Рамон вспомнил ту женщину из «Эль рей», спутницу европейца. Которая смеялась. Она распрямила и покрасила волосы, чтобы казаться азиаткой. Может, она и дурацкую кличку себе взяла.
— Сомневаюсь, приятель, — сказал Рамон.
— А как насчет Джонни Джо Карденаса?
— Блин, приятель. Кто же не знает Джонни Джо?
— Вы с ним дружите?
— С ним никто не дружит. Я его уважаю. Ну как вы бы уважали красножилетку, ясно?
— У него ведь не самая лучшая репутация, правда? Вот мне и показалось немного странным, когда я услышал, что он ввязался в драку, защищая Жюстину Монтойя. Он не из тех людей, от которых можно ожидать такой… галантности.
По коже Рамона побежали мурашки.
— Защищая ее от чего? — поинтересовался он. — Кто-то пытался ее изнасиловать?
— Возможно, — кивнул коп. — Может, он хотел защитить ее от этого — даже Джонни Джо. Довольно многие из присутствовавших там говорили, что парень, с которым она пришла, обращался с ней довольно жестко. Большая шишка. Говорил всякие гнусности. Вывернул ей руку, когда она пыталась уйти, или что-то вроде того. А потом вмешался Джонни Джо. Может, он ее спас.
Повисла тишина — напряженная, гнетущая. Шея Рамона зудела в месте, где в нее втыкался сахаил. Приборы жужжали и чирикали. «Он знает, — подумал Рамон. — Они заграбастали Джонни Джо, чтобы показать эниям, что они контролируют ситуацию, но этот pendejo знает, что это фигня. Он ждет, что я проколюсь, чтобы забрать меня вместо Джонни».
— Странно, ага.
— Как вы думаете, с чего это он совершил такое? — спросил констебль. — Встал на пути зла, чтобы защитить женщину, которой даже не знал?
Ну, давай. Расскажи мне, какой он герой. Расскажи мне, как он защищал слабых. Расскажи, какой ты добрый, а под занавес можешь даже обмолвиться, что тот герой вовсе не Джонни Джо, а ты. Рамон ухмыльнулся. Было время, когда он даже мог бы попасться на эту удочку.
— Приятель, да разве можно просчитать что-нибудь с таким типом, как Джонни Джо? Можете даже не пытаться, понимаете? Он все равно что другой биологический вид.
Полицейский чуть поерзал на табуретке, и в глазах его вспыхнуло нескрываемое раздражение.
— Мне очень жаль, но мне нечем вам помочь, — сказал Рамон. — Конечно, хорошо бы мне знать старину Джонни получше. Ну, понимаете, тогда бы я мог помочь вам. Но мы мало пересекались. Может, тот парень просто разозлил его, понимаете? Это ведь нетрудно. Может, Джонни Джо просто сделал единственное доброе дело в своей жизни. Даже полные засранцы вроде него не могут спокойно смотреть на то, как кто-то обижает маленьких девочек, правда? Особенно если он вдруг сам на нее глаз положил. — Он встретился взглядом с копом — вид у того сделался довольно кислый. — У вас есть еще что-нибудь? А то я что-то типа устал.
— Может, позже, — произнес констебль. — Что ж, вам здорово повезло, что вы добрались до Прыжка Скрипача. Все, что там с вами произошло — ну, фургон уничтожен, как вы ножом сами так поранились… Право же, невероятно.
То есть ты мне не веришь, подумал Рамон. Ладно, докажи что-нибудь, тогда и возвращайся. Жопа.
— Господь хранил, — отозвался Рамон, качая головой, как накурившийся благовоний религиозный идиот. — Воистину хранил. Наверное, Господь не поставил на мне еще крест, как вы думаете?
— Думаю, нет. Берегите себя, сеньор Эспехо. Я загляну еще, если вдруг понадобится что-нибудь у вас спросить.
— Всегда помогу, чем смогу, — кивнул Рамон, почти огорчаясь тому, что полицейский поднялся с кровати.
Впрочем, ощущать себя победителем Рамону понравилось. Они обменялись еще несколькими фальшивыми любезностями, а потом констебль ушел. Рамон откинулся на подушку и обдумал весь разговор еще раз.
Они знали, что Джонни Джо, каким бы плохим человеком и гражданином тот ни был, не убивал европейца. Он просто наиболее подходящая кандидатура для повешения, козел отпущения — и если он и не виновен в этой истории, черт, он вполне заслужил такую кару за множество других грехов. Констебль знал, что это дерьмо. Блин, да вся колония знала, что это дерьмо. Но что они будут делать? Признаются эниям, что облажались? Что им даже не удалось поймать настоящего убийцу? Что они лгали? Это же форменное самоубийство. Следствие закрыто. Если Рамон не откроет его заново, чего он вовсе не собирался делать, оно и останется закрытым.
Собственно, Тем-Кто-Пожирает-Малых это скорее всего безразлично. Им вообще плевать на то, что делают люди в своем кругу, ибо человечество не относится к видам, интересующим эний — за исключением, конечно, ситуаций, когда те могут быть им полезны. Пытаться произвести на них впечатление тем, как колония поддерживает закон и порядок, — это все равно как если бы свора собак пыталась произвести впечатление на живодера тем, как они красиво лают хором. Однако губернатор этого не понимает, и это всеобщее неумение понять инопланетян вполне могло спасти Рамону задницу. Вполне возможно, он может стать следующим кандидатом на виселицу, когда им потребуется найти козла отпущения, но на сей раз это конкретное убийство власти колонии ему спустят с рук. А что им еще делать?
Огромный груз свалился с его души, и он рассмеялся от облегчения. Его первоначальный план сработал. Он пробыл в глуши достаточно, чтобы проблема рассосалась сама собой. Ему ничего не угрожало. Он это сердцем чувствовал.
Прошло почти две недели, прежде чем Рамон обнаружил, чего именно он не принял в расчет.
Глава 26
Рамон выписался из больницы спустя восемь дней, еще нетвердо переставляя отвыкшие от ходьбы ноги. На нем была одна из его белых рубах и пара холщовых штанов, которые принесла Елена, пока он спал. Рубаха оказалась ему велика: слишком свободна в плечах и в груди, что наглядно демонстрировало, насколько он похудел, скитаясь по лесам и реке. Свежие шрамы побаливали при неловких движениях. Энианские корабли продолжали висеть в небе над планетой, но здесь, на улице, среди торговцев-лоточников, цыганских тележек, уличных певцов с покрасневшими глазами и почти настроенными гитарами, беспризорников, покуривающих чинарики по углам, чужие корабли уже не казались такой серьезной угрозой.
Первым делом он решил отправиться в мастерскую Мануэля Гриэго. Рамону так и так предстояло покупать новый фургон. Денег на покупку у него все равно не было, а рассчитывать на мало-мальски пристойную ссуду у любого из местных банков он тоже не мог. Это означало, что придется договариваться и торговаться, а начинать это он предпочитал с Мануэля. Однако мастерская располагалась далеко от центра города, на краю района Нуэво-Жанейро, где жили преимущественно португальцы, и Рамон устал от ходьбы быстрее, чем ожидал. Денег у него не было ни гроша, да и документы только временные, выданные в больнице при выписке. Все остальное ему еще предстояло себе выбивать. На данный момент это означало, что он сидел на скамейке на краю парка, нюхал запах жарящихся колбас, лука и перца, но купить себе не мог ничего.
Подумать, так он в первый раз по-настоящему видел город, ставший ему новой родиной. Эта пара глаз — его глаз — никогда не задерживалась ни на узеньких коричневых улочках, ни на пожухлой траве парка. Эта пара ушей — его ушей — ни разу не слышала голодного щебетания городских плоскомехов или ругани сидевших на ветвях над каналом этакими земноводными белками tapanos. Рамон попытался сосредоточиться на своих ощущениях, однако единственное, что он на самом деле испытывал, это усталость, голод и раздражение от того, что он слишком слаб, чтобы дойти туда, куда ему нужно, и слишком беден, чтобы сесть на велорикшу или автобус.
Логичнее всего было бы пойти к Елене. Другого места, где переночевать, у него не имелось, и она принесла ему одежду — значит, их ссора накануне его отлета, возможно, забыта. И у нее найдется еда, а может, и секс, если ему захочется этого.
Он испытывал сильный соблазн зайти для начала в «Эль рей», поблагодарить Микеля за то, что тот спрятал его нож от полиции. Однако потом он снова вспомнил, что у него нет денег, а пытаться выклянчить даровое пиво — не лучший способ выказать благодарность. Рамон набрал полную грудь городского, пахнувшего озоном воздуха и оторвался от скамейки. Значит, Еленина квартира. А вместе с ней и Елена.
Идти было недалеко, но дорога показалась ему вдвое длиннее обычного. Добравшись до мясной лавки, над которой жила Елена, он чувствовал себя так, словно целый день продирался через чащу бок о бок с Маннеком.
Интересно, думал он, поднимаясь по скрипучей, провонявшей тухлым мясом лестнице, что подумал бы Маннек об этом огромном, плоском людском муравейнике, лежавшем нараспашку под небосклоном? Наверное, это показалось бы ему наивным, как куи-куи, пасущаяся на поляне, по краю которой разгуливает чупакабра. Энианские корабли висели в небе, порой исчезая на миг и снова появляясь.
На верхней площадке Рамон набрал код, надеясь, что Елена не поменяла ни цифры со времени его отлета. Или если поменяла, то потом передумала и вернула старый. Когда огонек на панели после последней цифры сменил цвет на зеленый, а язычок замка громко щелкнул, отворяясь, Рамон понял, что прощен.
Елены дома не оказалось, но в шкафу на кухне нашлась еда. Рамон открыл банку темного фасолевого супа — из тех, что разогреваются сами — и съел ее, запив пивом. Вкус нагревательного элемента у супа преобладал над фасолью, но даже так обед доставил ему удовольствие. От кровати пахло сигаретным дымом и дешевыми духами. В луче вечернего солнца плясали пылинки; по потолку бегали скользуны, в воздухе пахло тухлятиной из лавки. Рамон лежал на спине, ощущая, как устали отвыкшие от нагрузки мышцы. Он позволил глазам закрыться на мгновение и тут же в ужасе открыл их. Что-то набросилось на него, душило его, отрывало его от земли. Рамон занес кулак, готовый убить инопланетянина, или двойника, или