Самым популярным видом казни стало сожжение на костре. Не было для толпы зрелища более захватывающего, чем медленное мучительное истязание человека огнём. Нашему современнику, избалованному мощной индустрией развлечений, это кажется просто дикостью. Однако тогда народ считал чудачеством пропустить такое зрелище. Люди ходили смотреть на экзекуции компаниями, целыми семьями, и с цинизмом, присущим тому времени, наблюдали за страданиями приговорённых, получая очередную порцию острых ощущений.
Высокий помост для казни был сооружён загодя. Под ним помощник палача Луиджи складывал дрова для большого костра. Их должно было быть достаточно, чтобы дотла сжечь осуждённого.
– Довольно, Луиджи, – вмешался пожилой палач в работу подчинённого. – Таким количеством дров ты спалишь весь город.
– Что вы, сеньор! – воскликнул прилежный помощник. – Забыли, как в прошлый раз мучился тот бедолага-француз, когда низкое пламя не смогло его сразу сморить?
– Тогда помост был сооружён слишком высоко. Оттого и промучился, – сказал палач и, поднявшись на эшафот, со знанием дела отмерил расстояние до земли. – Сегодня же эту ошибку я исправил. Ладно. Отправляйся за осуждённой, а то народ уже собирается, и не забудь прихватить младенца.
– Слушаюсь, сеньор, – ответил помощник и пошёл в сторону тюрьмы.
Как только он подошёл к входу дорогу ему преградил Лука и спросил вполголоса:
– Ты хорошо запомнил, что я тебе сказал?
– Конечно, – ответил тот.
– Тогда забирай вот это.
Лука достал из-под полы своего плаща завёрнутую куклу и передал приятелю.
Тот быстро спрятал её под своей чёрной мантией.
– Сеньор Фортуна велел, чтобы ты передал осуждённой ещё вот это, – сказал Лука и протянул маленький пузырёк с какой-то жидкостью.
– Что здесь? – спросил будущий палач.
– Медленно действующий яд, – ответил кукольник и пристально посмотрел в глаза приятеля. – Отдашь ей выпить прямо в тюрьме. Когда будешь её привязывать к столбу на эшафоте, не удивляйся, если она уже будет мертва.
– Но ведь она же ведьма! – хотел возразить Луиджи.
– Ну и что. Какая тебе от этого разница, подожжёшь её живой или мёртвой. Делай, как тебе велят.
– Ладно, ладно. Будь спокоен. Сделаю всё, как ты приказал, – сказал Луиджи. – Жди меня на маяке.
– Смотри, придурок, не подведи, – пригрозил Лука. – Принесёшь туда младенца в целостности и сохранности. А то не получишь ни гроша.
– Что ты, что ты, – испуганно промямлил Луиджи и исчез в темноте тюрьмы.
Лука озабоченно отправился на маяк, а помощник палача отправился за осуждённой. Через некоторое время они вышли вдвоём из здания тюрьмы. Моника двигалась медленно, пошатываясь, с почти закрытыми глазами. Со стороны складывалось впечатление, что она находится в полуобморочном состоянии. Луиджи придерживал её одной рукой, а во второй прижимал к груди плотно запеленатого младенца, который не издавал ни звука. У эшафота их встретил палач. Первым делом он открыл лицо ребёнку и близоруко щурясь, удостоверился в его наличии. Луиджи помог едва стоявшей на ногах женщине подняться на эшафот и принялся крепко привязывать её к столбу. Сделал он это очень вовремя, ибо, как и предсказывал Лука, Моника уже успела отдать Богу душу.
Высоты костра, как и предполагал палач, вполне хватило. Пламя быстро пролезло сквозь широкие щели помоста и сразу же начало лизать бледные ступни Моники. Как только тело женщины полностью поглотилось огнём, Луиджи бросил туда младенца.
Публика, остолбенев, молча наблюдала за экзекуцией. Тело осуждённой, обуглившись, скрючилось и стало сползать с горевшего столба. В воздухе нестерпимо запахло палёной плотью. Монахи-католики с крестами в руках кружились вокруг костра, делая вид, что отгоняют от богобоязненной толпы вырвавшихся наружу злых духов.
Лука наблюдал за этим с высоты маяка. Когда огонь догорел, он спустился вниз и принялся поджидать Луиджи. В это время к маяку подошёл Роман вместе с Марией.
– Ну что, Лука, твой приятель не появлялся? – озабоченно спросил граф Фортуна.
– Ещё не время, сеньор, – ответил тот спокойным голосом.
Все стали напряжённо выжидать. Наконец, вдали показалась одинокая лодка. В ней находился помощник палача Луиджи. Он подплыл поближе, и Лука с нетерпением спрыгнул в лодку.
– Смотрите! – радостно вскричал кукольник и приподнял высоко над головой плачущего живого малыша. – Свершилось чудо: моя кукла ожила!
Он прыгнул на пристань и передал ребёнка в руки Марии. Та быстро привела малыша в порядок и вскоре была готова к долгому путешествию. Роман достал кошелёк с золотом и передал Луке со словами:
– На, держи. Отдашь своему приятелю. Он потрудился на совесть. И вели, чтобы держал рот на замке. А этот тебе, Мария. С сегодняшнего дня жизнь нашего малыша в твоих руках. Одному Богу известно найдётся ли его отец, но вне зависимости от этого прошу тебя достойно позаботиться о сироте. Этот ребёнок уже нахлебался горя за свою короткую жизнь. Лука, поедешь с Марией. Запомни, где находится её деревня, и быстро возвращайся обратно.
– Будет исполнено, сеньор, – ответил добрый юноша.
– Ну, давайте, – произнёс Роман. – Бог вам в помощь.
К О Л Е С О Ф О Р Т У Н Ы
Кто за добро воздаёт злом,
от дома того не отойдёт зло.
Библия (Притча, 17, 13).
Беспощадна летняя жара в Египте. Она набирает силу вместе с первыми лучами солнца и не проходит даже далеко за полночь. Испепеляющий зной сушит всё живое, не успевшее укрыться в тени. Однако сочетание сухой жары и плодородья полей дельты Нила сделало Египет самой урожайной страной в мире. Именно здесь человечество впервые смогло частично освободиться от повседневной заботы о насущном хлебе, уделять меньше дневного времени возделыванию полей и взамен посвятить себя творчеству. Всё это способствовало тому, что именно на берегах Нила впервые в Древнем мире образовалось высокоразвитое государство египетских фараонов, загадки которых до сих пор тревожат наши умы.
Причиной этому является самая уникальная река планеты – Нил. Зарождаясь высоко в горах Центральной Африки, наполняясь водой от таяния заснеженных вершин, Нил стремительно мчится в египетскую пустыню, принося вместе с живительной влагой плодородный ил африканских возвышенностей. Это происходит ежегодно на протяжении многих тысячелетий, в самые жаркие дни, когда кажется, что уже никакая сила не способна оживить высушенную зноем землю.
Для Соломона, который родился и вырос в Александрии, египетское солнце было только во благо. Укрывшись в тени парусов своего флагмана, он флегматично наблюдал как загружалась соседняя арабская багала.
С тех пор как они прибыли с Родоса, прошло без малого полгода, а каравеллы продолжали стоять в Александрийском порту, качаясь на месте. Казалось, их хозяин позабыл про море и решил перейти к оседлой жизни. Однако отцовский дом Соломон восстанавливать не стал и продолжал жить на корабле. В каюте шкипера стало часто попахивать вином. Соломон и раньше не прочь был отведать добрую чарку, но в хорошей кампании. Сейчас же частенько, без всякого повода и в одиночку он прикладывался к бутылке. Иногда доставал белую янычарскую папаху и, вздыхая, долго смотрел на неё, после чего грустно расхаживал по палубе. Его неизменный помощник Диего озабоченно наблюдал за хозяином, но не знал, как вызволить того из состояния меланхолии…
Голые по пояс грузчики усердно перетаскивали в трюм соседнего судна тяжёлые мешки с пшеницей.
– Эй, Хасан! – окликнул Соломон хозяина багалы. – Куда везёшь товар?
Хасан, смуглый круглолицый араб, ровесник командора, чтобы не кричать на всю пристань, охотно перебежал на каравеллу.
– Куда же ещё? В Смирну, – ответил он.
Соломон вспомнил, как двадцать пять лет назад, вот с этой же пристани вместе со своим дядей на каракке «Ангел» повёз, опять же, в Смирну, пшеницу, – и от этих воспоминаний ему стало ещё грустнее.
– Слушай, Соломон. Ты такой богатый человек, а дома своего не имеешь, – сказал назидательно Хасан.
– А зачем мне дом, если у меня нет семьи? – ответил шкипер с тоской в голосе. – Один как упырь! Вот и живу на судне. Знаешь, Хасан, я уже привык.
Араб сочувствующе поглядел на шкипера и осторожно сказал:
– Тут с утра купцы какие-то приходили. Тебя спрашивали.
– Зачем?
– Ищем, говорят, шкипера Соломона. Присматривались к твоим каравеллам.
– Для чего?
– Да, не пойму. Вроде, груз хотели перевезти или вообще к судам приценивались?
– Пошли к чёрту. Я кораблями не торгую, а по найму товар не развожу.
Хасан тяжело вздохнул, немного помолчал и вновь заговорил:
– Право, Соломон, так нельзя. Корабли, тем более, твои красавцы, должны плавать. Я уж не говорю, что и тебе самому не мешало бы освежиться на морском воздухе.
– Мои суда. Хочу – плаваю, хочу – нет. И ты мне не указывай.
– Эй, Хасан, – сказал подошедший Диего, – не приставай к хозяину. Хандра у него, понимаешь? Тоска.
– Ну вот, я и говорю, что пора бы эту тоску в море утопить, – не унимался занудливый араб.
– Я сейчас тебя сам утоплю, своими руками, – рассердился Соломон, у которого хандра стала превращаться в ярость. – Вот уж на самом деле: поздороваешься с таким и попадёшь в дерьмо.
Хасан предусмотрительно спустился на пристань и понуро пошёл к своей багале.
– Слышь, командор. Я сейчас из города иду. Там, говорят, банк какой-то разорился, – сказал Диего, решив по-своему рассеять тоску шкипера.
– Какой банк? – насторожился Соломон.
– Вроде, «Фортуна» называется, – сказал Диего.
– Как «Фортуна»? – вскочил со своего места Соломон. – Это же банк Романа. Разорить его может только нечистая сила.
– Как раз тут не обошлось без этого. Кто-то предъявил вексель, подписанный в константинопольском филиале, на огромную сумму. Банк выдал всю наличность, да ещё в долгу остался.
– Не может быть! – поразился этой новости Соломон. – Управляющего банка убить мало.