— Вам что-нибудь известно об этой группе? — спросил геолог.
— Нет, ничего, — признался генерал.
— Можем кое-что сообщить. К сожалению, не самое главное. Перейти границу собираются двенадцать человек. Среди них будет наш осведомитель. Все они учились раньше в одном из ваших университетов, специализировались по индейской культуре. Все, кроме одного бразильца. Он, кажется, почти безграмотный.
— Бразилец, — повторил Лопес. — Но почему бразилец?
— Он снайпер. Его завербовали после того, как он выиграл какой-то приз. Нам не удалось выяснить, какова его роль в группе. Наш осведомитель не смог узнать, для чего они взяли с собой снайпера. Он лишь сообщил, что бразилец проведет среди них несколько дней, а затем отделится и продолжит путь в одиночку.
Только старший группы знает, для чего к ним прислали бразильца и какие функции на него возложены.
Этот парень выиграл приз на каких-то крупных соревнованиях, кажется, в Ресифи. Его долго искали, ему поручено ответственное задание. Мы чувствовали бы себя значительно спокойнее, если бы знали, в чем оно заключается.
— В чем бы ни заключалось его задание, это теперь не имеет никакого значения, — сказал Лопес. — Мы встретим их подобающим образом. Через несколько дней молодые люди будут в тюрьме, — если останутся в живых.
— Мы рады слышать уверенность в вашем голосе, генерал.
— Я вполне уверен. Двенадцать человек — ничто против целой страны.
— Не только против одной страны. Против свободного мира.
— Ах, да, я забыл про вертолеты. Конечно, и против свободного мира. — Генерал вздохнул украдкой и добавил: — А жаль. Бесстрашных людей на свете очень мало.
Глава 6
— Лиз надо что-то срочно купить, — сказал Харгрейв. — Вы не могли бы отвезти ее в город?
— Прямо сейчас?
— Объявлено чрезвычайное положение, — пояснил Харгрейв. — Если начнется стрельба, магазины закроют.
Я не могу отлучаться, потому что ко мне должен зайти чиновник из министерства внутренних дел — первого числа каждого месяца он получает от меня бутылку виски. Надо забрать почту, и я хочу, чтобы Лиз зашла в банк. Не забудьте купить чай, если сможете.
Хоуэлу показалось, что Харгрейв был в состоянии радостного возбуждения.
— Может быть, вам удастся увидеть танки и уличную перестрелку. Если начнутся волнения, лучшего наблюдательного пункта, чем церковная колокольня, не найти.
Харгрейв, казалось, хотел угостить Хоуэла зрелищем надвигающихся событий, словно местным деликатесом: он относился к ним так же, как человек, путешествующий по сельской Англии, относится к моррисдаис[13], — как к спектаклю, который невозможно пропустить.
— Я мог бы одолжить у Уильямса автомобиль. Не тот, что с номерами армейской контрразведки, — его он никому не имеет права передавать. Я имею в виду седан. Вы бы меньше времени потеряли на пикетах. По сейчас мне не хочется это делать. Со вчерашнего вечера в наших отношениях наметилось некоторое охлаждение. Должно быть, мой всегдашний такт мне изменил. Уильямс — близкий друг генерала.
Опасения Харгрейва в отношении пикетов оправдались — им приходилось подолгу ждать, пока солдаты тщательно обыскивали стоявшие впереди машины, Лиз была в отличном настроении. Она болтала без умолку.
— Когда закрываются магазины? — спросил Хоуэл.
— В час дня.
— Мы не успеем.
— У нас целый день впереди, — сказала она. — В четыре тридцать они снова откроются. На самом деле нам надо зайти в банк н на почту. Магазины лишь предлог, чтобы выбраться.
— Я вас не понимаю.
— Не понимаете, почему я стремлюсь вырваться из Дос-Сантоса при малейшей возможности? Поживете у нас подольше, тогда поймете. Мы здесь сидим взаперти. Жители Дос-Сантоса во время беспорядков устраивали набеги на другие окрестные деревни, поэтому нас не жалуют. К иностранцам это тоже относится.
В Милагросе есть танцплощадка. Там бывает весело, но из нашей деревни туда никто не ходит.
— Я не понимаю, почему вы не хотите переехать в другое место, — сказал Хоуэл, — вас здесь, кажется, ничто не держит.
— Сейчас мне переезжать не с руки. Я уеду, когда смогу. Жизнь в Дос-Сантосе не усыпана розами, но я не уверена, что в другом месте будет легче. Я стараюсь как можно больше передвигаться. Придумываю покупки. Путешествую по стране на автобусах. Гомер Кинг возит меня на машине.
— Кто такой Гомер Кинг?
— Помощник Грааля Уильямса. Он коллекционирует бабочек. Я часто езжу с ним.
Они остановились у второго пикета. Солдат с обезьяньим лицом, вооруженный автоматом, махнул им рукой — проезжайте, мол. Впереди, в миле от пикета, вытянулась вдоль обочины вереница остановленных машин. Он разогнал «пару лошадей» — их старенький ситроен, а затем начал тормозить.
— Седрик тоже умирает со скуки. Он ходит к проституткам. Не подумайте, что я выдаю его секрет. Мы свободно разговариваем на эту тему. Седрик говорит, женщины помогают ему скоротать время. К желанию это не имеет никакого отношения. Он утверждает, что колумбийские проститутки — самые квалифицированные в мире. Любой таксист сведет вас с ними. У них установлен тариф в зависимости от возраста и цвета кожи.
Черную девушку лет под тридцать вы получите за один доллар плюс оплата такси, а белая четырнадцатилетняя девочка стоит целое состояние. Некоторые из тех, что постарше, — замужние женщины, которые хотят немного подработать на стороне. Они все воспитанны и даже чопорны. Седрик шокировал одну из них, показав ей иллюстрированную Кама Сутру[14].
Потребовала, чтобы ее немедленно отвезли домой… Ну вот, снова остановка.
Солдат — он вполне мог сойти за близнеца того, мимо которого они уже проехали, — жестом приказал им встать в хвост колонны; латеритная пыль, сквозь щели проникая в салон машины, оседала золотистым налетом на их лицах.
— Мы абсолютно откровенно говорим о том, что делаем и чувствуем, — продолжала Лиз. — Ронни Смолдон проявлял большой интерес к самопознанию и к мистической общности. Седрик, разумеется, тоже. Со Смолдоном мы, бывало, часами сидели и улавливали волны, исходящие от нас. Это, мне кажется, как-то на него подействовало.
Видневшийся впереди за равниной Лос-Ремедиос, окруженный предместьями, казался красноватым миражом. Несколько техников подводили электроэнергию к батарее прожекторов, установленных на грузовике, в отдалении выла пила — валили лес. Офицер с моложавым лицом, явно привыкший потакать своим желаниям, подошел проверить паспорта и документы на машину. Он был в белых хлопчатобумажных перчатках.
— Седрик вам говорил что-нибудь? — спросила она внезапно.
— О чем?
— О моей сегодняшней поездке в Лос-Ремедиос.
— Нет, только дал некоторые поручения. А в чем дело?
— Я просто так спросила. Я подумала, не надоели ли ему мои частые поездки за покупками, вот и все.
— Он мне ничего не говорил.
Офицер делал вид, будто сравнивает лицо Лиз с фотографией в паспорте. У него были глаза ящерицы — блестящие, с тяжелыми веками, а в улыбке сквозил гнусный намек. Он неохотно протянул ей паспорт и махнул рукой.
— Кстати, Чарльз не говорил, почему Ронни отозвали обратно?
— Ему пришлось вернуться, потому что у «Благотворения» не стало средств держать его здесь.
— Слава богу, я думала, из-за меня. Я ему, кажется, доставляла много хлопот. Я случайно узнала, что Ронни писал в Лондон письма с просьбой отозвать меня отсюда. Он обращался даже к колумбийским властям. Ему казалось, что я завела интрижку с кем-то, кто ему не нравился. С колумбийцем. Если бы не Грааль Уильямс, меня выставили бы из страны.
— Незаменимый Грааль Уильямс, — сказал Хоуэл.
— Да, незаменимый Грааль Уильямс. Не представляю, что бы мы без него делали. Поднялся ужасный шум. Заявления Ронни были чистым абсурдом. Мне ничего не стоило доказать их беспочвенность, но вы же знаете, какие здесь подозрительные люди.
— Не могу я понять этого Смолдона, — сказал Хоуэл. — Какое он имел право вмешиваться в ваши дела?
Он плохо представлял себе Смолдона — в памяти осталась лишь быстрая походка, надменный вид, шепелявость, привычка прищелкивать языком и закатывать глаза в притворном раздражении. Хоуэл постепенно вспоминал его нагловатое театральное личико. Смолдон и раньше не вызывал у него симпатии, а теперь Хоуэл и вовсе испытывал к нему отвращение.
— Он хотел распоряжаться моей жизнью, — сказала Лпз. — Вечно шпионил за мной. Оп был с отклонениями. Слава богу, уехал. Мне кажется, Чарльз принял всерьез его болтовню.
— Я так не считаю, — сказал Хоуэл. — Чарльз умный человек. Он не позволил бы Смолдону ввести себя в заблуждение.
Дорога уперлась в шлагбаум; они свернули по стрелке, указывавшей направление объезда, и оказались на не знакомой Хоуэлу городской улице. Темные дома, изрезанные проемами арок, пестрели искаженными испанскими словами: «NOVEDADES, EXCURSIONES, ENTRADA, SALIDA, NO ESTACIONAR»[15] Люди с ружьями за спиной развешивали огромные объявления; Хоуэлу удалось разобрать лишь одно слово: «BANDO»[16].
Они въехали на рыночную площадь, когда стрелки городских часов показывали без пяти минут час и владельцы лавок уже закрывали витрины.
— Седрик говорил о танках. Что-то не похоже, — сказал Хоуэл.
— Мы можем поставить машину и перекусить.
— Пойдемте куда-нибудь, где подают нормальную еду, — добавил он, — хватит с меня Седриковых салатов.
— Такого места тут нет, — сказала она. — Если вы не боитесь подцепить дизентерию, мы можем пойти в «Отель сентраль». Это заведение не менее известно, чем «Ливерпул стрит стейшн»[17].
«Отель сентраль» помещался в пышном вычурном дворце колониальной эпохи, внутри которого пахло несвежими продуктами и прогнившей мебелью. Они присели на веранде среди молчаливых, меланхоличных людей, расположившихся в глубоких плетеных креслах и сплевывавших время от времени в надраенные до блеска урны.