В эти дни Мэри увидела в муже то, чего не замечала раньше. Опа спрашивала себя, может ли бдительность христианина выродиться в подозрительность и позволительно ли ему становиться жестоким, даже если непреклонность в деле распространения веры считается достоинством проповедника?
Наспех сколоченная англо-колумбийская горнодобывающая компания послала трех специалистов привести в рабочее состояние оловянный рудник в Ультрамуэрте. Увиденное — в том числе и заваленная штольня, в которой после произведенных раскопок были обнаружены скелеты тридцати семи шахтеров, умерших лет десять назад от голода или удушья, — произвело на специалистов гнетущее впечатление.
Лиз и Хоуэл сблизились, но в их отношениях присутствовала едва уловимая натянутость и неустойчивость. Доверчивый от природы, Хоуэл старался находить всевозможные объяснения ее приступам молчаливости, внезапным переменам в настроении и отлучкам, о которых она не предупреждала заранее, но все равно что-то оставалось недосказанным. Их совместное будущее казалось Хоуэлу таким же призрачным, как прежде.
Было ясно, что Лиз следует как можно быстрей увезти отсюда. Он заставлял ее назначить дату отъезда и пытался поймать на слове, но у Лиз всегда находились отговорки. («Я не могу подвести Седрика». — «Она меня этим совсем не подведет», — говорил Харгрейв. «Все еще думаешь о своем колумбийце?» — «С чего ты взял?» — сердилась она. «Тогда давай полетим в следующую пятницу». У нее кончалось терпение. «Поезжай сначала ты. Я приеду при первой возможности».)
Знакомясь с проделанной работой и оценивая перспективы дальнейшей деятельности «Благотворения» в Лос-Ремедиосе, Хоуэл чувствовал, что надежд у него остается все меньше, а затем и последние исчезли.
— Чем кончилась затея Смолдона выращивать помидоры в питательном растворе? — спросил он Харгрейва.
— Боюсь, практически ничем. Мы собрали неплохой урожай, но не смогли доставить его по назначению. Больше всего нуждаются в пище жители гор, а как им доставить помидоры? Удобнее всего в таких случаях зерно.
— Конечно. Не представляю, с чего это Смолдону взбрело в голову заниматься помидорами.
— Он раньше был в Керале. Там сажают помидоры, поэтому он и здесь собрался их выращивать.
Они заговорили о письме отца Альберто.
— Разумеется, я не стал его посылать, — сказал Харгрейв.
— Но почему? — удивился Хоуэл.
— Половина корреспонденции вскрывается, а если бы это письмо прочли, мы оказались бы в крайне сложном положении.
— Вы хотя бы упомянули о письме в вашем отчете?
— Нет, я решил, что этого делать не стоит. Отец Альберто возомнил себя вторым Савонаролой[20], у генерала он уже в печенках сидит. Если Лопес подумает, что мы как-то связаны с ним, нам несдобровать.
— Отец Альберто показался мне совершенно искренним человеком.
Харгрейв в раздражении скорчил гримасу. Погода действовала ему на нервы. Из-за жары у него появилась сыпь на руках и шее, и он смазывал каламиновым лосьоном прыщики на щеках, отчего становился похожим на клоуна. Харгрейва поражало легкомыслие Чарльза, пославшего на борьбу с безграничным цинизмом и коррупцией, испокон веков царившими в этой стране, человека, владевшего испанским в объеме разговорника, вооруженного лишь инструкцией колумбийского посольства в Лондоне, биографией Симона Боливара[21] и книгой Джона Гунтера «Латинская Америка — взгляд изнутри».
— Искренность тут ни при чем. Контактов с отцом Альберто нам следует избегать, потому что он представляет новое и весьма опасное течение внутри церкви. Для нас оно опасно тем, что противостоит государству, а нам приходится иметь дело с государством, а не с церковью.
«Сколько времени надо прожить в этой стране, — думал Харгрейв, — чтобы усвоить, что здесь практически каждого можно заставить плясать под твою дудку, что каждый человек здесь имеет свою цену, каждый устанавливает свою плату за услуги, которая не всегда имеет денежное выражение! Сколько времени надо новичку, чтобы освоиться и выработать интуицию, подсказывающую, когда надо нажать, когда отпустить, а когда не ввязываться вообще — последнее важнее всего!»
— Как считают многие из тех, кто живет в этой части света, церковь решила, что будущее Южной Америки не за капитализмом и что раньше или позже служителям культа придется перейти в лагерь сторонников марксизма. Церковь полна решимости выжить, говорят они, что бы ни случилось. В Колумбии теоретиков и интеллектуалов хоть отбавляй. По их мнению, церковь делает выводы из уроков истории, а капитализм — нет. Отца Альберто называют христианским марксистом. На страстной неделе он каждый день читал новую проповедь, опиравшуюся на цитату из Евангелия: «А богатящихся отпустил ни с чем»[22].
— Губернатор предпринимает против него какие-нибудь действия?
— Пока нет, потому что Лопесу нужна поддержка епископа, а епископу нравится считать себя представителем нового поколения либералов. Как только Лопесу удастся уговорить епископа лишить отца Альберто своего покровительства, от священника рожки да ножки останутся.
«Я, может быть, и не сумел многого сделать, — подумал Харгрейв, — но хоть понимаю, что к чему».
— Отец Альберто утверждает, что Лопес преднамеренно морит индейцев голодом. Вы этому верите?
— Мне кажется, в его словах есть доля правды.
— Разве мы не в состоянии оказать помощь в подобной ситуации? В конце концов мы не обязаны знать о тех или иных политических мотивах, которые, возможно, существуют, а может, и пет. Для пас голод не что иное, как обычное стихийное бедствие.
— Мы можем попытаться, — согласился Харгрейв и подумал: «Со временем он сам поймет».
— А что, кто-то будет против?
— Если вы пойдете наперекор властям, — предупредил Харгрейв, — церемониться с вами не станут.
— Отец Альберто утверждает, что наиболее тяжелая обстановка в Каямбо. Что лучше всего туда послать?
— Я же говорил вам: кукурузу. Конечно, кукурузу.
— Отец Альберто тоже говорил о кукурузе. Ее не слишком сложно доставить?
— Думаю, ее можно купить без особых хлопот.
— Где она продается?
— Лучше всего попросить Уильямса. У него всегда припасена тонна-другая.
— А как мы доставим ее в Каямбо?
— Самолетом.
— Самолетом Уильямса?
— Другого нет.
— Похоже, мы и шагу ступить без него не в состоянии.
— Вы можете купить кукурузу в другом месте, но тогда вам придется заплатить в два или три раза дороже. Уильямс не станет на вас наживаться. Вы можете отвезти зерно в Каямбо на мулах. Если вам их дадут.
Дорога займет десять дней.
— Я вижу, мне стоит сходить к Уильямсу и поговорить с ним, — сказал Хоуэл.
— Что ж, попытка не пытка.
Глава 8
— Вы не возражаете, если я буду называть вас Робертом? — спросил Уильямс. — Я рад был бы дать вам столько кукурузы, сколько надо, и «Чессну» мог бы вам предоставить, по на этот раз я вынужден сказать со всей прямотой: нет. Разрешите объяснить, почему.
Хоуэл нашел Уильямса на веранде, когда тот ковырялся инструментом, похожим на хирургический, в каком-то механизме, лежавшем у него на коленях. На лице миссионера было нежное и заботливое выражение.
— Каямбо сейчас, — сказал он, — главное селение чоло, а чоло оказывают сопротивление.
Он произнес это как окончательный приговор, но подлежащий обжалованию.
— Чему же они сопротивляются?
Уильямс нахмурил брови:
— Они сопротивляются цивилизации. Они отвергают все попытки подготовить их к жизни в современном обществе.
— Правда, что жителям Каямбо угрожает голод?
— Голод всегда им угрожает, — самым спокойным топом сказал Уильямс. — Чоло — кочевники, находящиеся на раннем этапе человеческой эволюции. Они немного занимаются земледелием, но основной источник пищи для них — охота на диких зверей, которых с каждым годом становится все меньше и меньше. Этому племени в горах приходится нелегко. Накопленный опыт подсказывает, что единственным средством убеждения сопротивляющихся является голод. Хорошенько наголодавшись, они спустятся к нам, а мы встретим их и накормим. Это они знают. Доставлять в Каямбо зерно — верный способ продлить агонию.
С шумом появились жизнерадостные дети Уильямса — один вез другого в тачке, и отец, еще раз с нежностью прикоснувшись к механизму, отложил его в сторону и посмотрел на них, светясь любовью. Густой экваториальный туман, державшийся последние несколько дней, неожиданно рассеялся, день стал совсем весенним; чернильные контуры гор, словно с китайской миниатюры, вставали на горизонте, последние клочья тумана плавали среди сосен, стайка ибисов дымчатым облачком пролетела на ледниковое озеро в Кордильеры.
— Так значит, ничего нельзя сделать?
— Я не вижу иного выхода, Роберт. По отношению к чоло. Я никогда раньше не отказывал «Благотворению», и мне неприятно поступать так сейчас. Я хочу, чтобы вы знали — я отказываю из гуманных соображений. Надеюсь, вы поймете меня.
— Я слышал, что негласно правительство морит индейцев голодом, — сказал Хоуэл. — Вы тоже так считаете?
— Нет. Хотя правительство, конечно, хотело бы, чтобы они стали цивилизованными. Наличие в стране диких индейцев порождает проблемы. Некоторые индейцы угоняют скот. Они считают, что у них отняли землю, так почему же им не поступать подобным образом? Сейчас появилась новая опасность: индейцы укрывают партизан, и хотя бы поэтому индейцам лучше находиться там, где правительство сможет присматривать за ними.
Хоуэл все еще не мог избавиться от ощущения собственной неполноценности, преследовавшего его при кратких встречах с Уильямсом. Миссионер не только чувствовал себя превосходно в любой среде — он сам преображал все вокруг. Он потеснил джунгли и воссоздал в асьенде подлинный комфорт Цинциннати. Ему были подвластны все неведомые Хоуэлу устройства, установленные в сверкавшей чистотой комнате, которая будто сошла со страниц научно-фантастического романа; светясь циферблатами и сигнальными лампочками, аппаратура издавала звуки, казавшиеся музыкой грядущего века. С одинаковой легкостью он манипулировал генами животных, которых разводил, и предрассудками латиноамериканских политиков, заставляя их поддерживать любое его начинание. Он д