ержался так, будто был всеведущим, почти что мудрецом.
— Роберт, вы можете уделить мне минут пять?
Я хочу поговорить с вами о нашей работе.
Дети Уильямса, стопроцентные уроженцы Цинциннати — мальчик подстриженный, девочка с золотистыми локонами, оба курносые и в веснушках, — бегали вокруг. Над ними, весь в осколках радуги, медленно плыл веер брызг от оросительного устройства; в клетке, вытянув шею, пронзительно закричал попугай ара.
— Мэри устраивает детям получасовую перемену между уроками, — сказал Уильямс. — В это время они могут выпить стакан молока и повозиться. Климат здесь для них неблагоприятный. Мы считаем, что весь день, кроме утренней и вечерней перемен, им полезнее находиться в доме, где поддерживается постоянная температура.
— Вы собирались рассказать мне о вашей работе, сказал Хоуэл.
— Не знаю, Роберт, интересно ли это вам, но, насколько я знаю, мы с вами ведем работу в одном направлении, и поговорить было бы полезно нам обоим.
«Неужели и правда этот необыкновенный человек встает в три часа утра?» — подумал Хоуэл.
— Мы живем здесь ради того, чтобы донести до индейцев слова Иисуса: «И всякий живущий и верующий в меня не умрет вовек»[23]. Воистину прекрасные слова.
Жестокое колониальное порабощение оставило свой след в психике индейцев, несмотря на притупленность их восприятия. Позвольте мне рассказать вам о том, что произошло тут чуть ли не в этот самый день триста семьдесят лет назад. Вождей племени тайрона обвинили в ереси и казнили на главной площади Лос-Ремедиоса. Знаете, что сделали с этими несчастными?
Их сперва четвертовали — дикие жеребцы оторвали им руки и ноги, а затем останки были брошены в костер.
В присутствии католического епископа и с его благословения!
В голосе Уильямса, который обычно живостью и бодростью речи напоминал скорее коммерсанта, чем степенного пастора, появился оттенок торжественности.
— Мы помогаем индейцам обрести Иисуса доброго, кроткого и милосердного, но это требует большой организационной работы. В наше время обращение в христианство осуществляется так же, как любая программа оказания экономической помощи. Мы разработали всеобъемлющую стратегию, которая кратчайшим путем может привести к желаемым результатам. Я хочу рассказать вам о ней, потому что она имеет самое прямое отношение к данному случаю. Вам не скучно, Роберт?
— Нет, что вы!
— Прежде всего мы стремимся к тому, что мы называем зависимостью. Извините за профессиональный жаргон. Я говорю сейчас о племенах, которые все еще находятся в состоянии изоляции и дикости. Процесс этот может быть длительным или коротким, уж как повезет. Иными словами, мы стараемся вступить в контакт с племенем и завоевать его дружбу и доверие.
Мы добиваемся этого подарками — тут годятся ножи, глиняные горшки, ненужная нам одежда, что-нибудь съестное, сахар, например. Когда индейцы привыкают к подаркам, мы посылаем к ним кого-нибудь из наших местных помощников сообщить, что отныне они сами должны приходить за подарками в миссию. Если они соглашаются приходить за подарками — а они соглашаются в трех случаях из четырех, — полдела уже сделано. Если потом они и возвращаются обратно в племя, то очень редко. Они не могут прокормить себя в районе, прилегающем к нашему поселению. Практически они уже начинают зависеть от нас. Наконец, мы ставим условия: за то, что они получают от пас, они должны жить на территории нашего поселения, подчиняться определенной дисциплине, выполнять несложную работу, а главное — слушать религиозные проповеди.
— И сколько времени на это уходит?
— Иногда полгода, иногда год. В Колумбии нас постигла неудача только один раз, с индейцами чоло из Каямбо. Лишь горстка их пришла к нам и приняла христианство. Основная масса продолжает поклоняться идолам.
— И они до сих пор отвергают ваши подарки?
— Мы больше не оставляем подарков. Это была напрасная трата времени и средств.
Уильямс замолчал и посмотрел на Хоуэла с некоторым беспокойством. Хоуэл был уверен, что ничем не выдал своего неодобрения или недоверия.
— Некоторые безответственные представители прессы позволили себе нападать на нас, но что нам эти нападки, если правительства всех стран, на территории которых проживают дикие индейцы, поддерживают нашу цивилизаторскую миссию? Спросите бразильцев, которым удалось приобщить своих индейцев к цивилизации. Они скажут вам, что это дело рук миссионеров; они скажут вам, каким образом это было осуществлено.
— Вы считаете, дни индейцев, проживающих вне поселений или резерваций, сочтены?
— Я предпочел бы сказать, — индейцев, которые не слились с нашим обществом и не стали его составной частью. Лет через двадцать — и я благодарю за эго нашего господа — таких не останется вовсе. Не следует думать, Роберт, что перемены будут связаны для них с какими-то лишениями. Совсем наоборот. Варварские обычаи быстро забываются. Послушайте, есть у вас час времени? Если есть, я свожу вас в поселение и покажу счастливых индейцев — пусть еще не все они стали полноценными членами нашего общества, но они уже на пути к тому, чтобы стать ими.
Поселение находилось в миле от дома, и к нему вела живописная дорога, проложенная через джунгли.
— Мы назвали наше поселение Эсперанса, то есть надежда, — пояснил Уильямс. — Мы надеемся, что оно послужит для Латинской Америки воодушевляющим примером гармоничного поселения городского типа, но требующего больших вложений.
Участок круглой формы диаметром в четверть мили рассекали улицы, проложенные перпендикулярно друг другу; вдоль улиц стояли маленькие желтые домики, вокруг которых были разбиты жиденькие цветники.
Поселение продолжало расти, подтягиваясь за бульдозерами, которые врезались клином в неприступную стену джунглей. Несколько обращенных индейцев медленно, бесцельно бродили по улицам с отрешенным видом. Желтым цветом своих хлопчатобумажных костюмов они напоминали цыплят.
— У индейцев многих племен сохранился суеверный страх перед желтым цветом, и таким способом мы надеемся их излечить. Изнутри домики выкрашены желтой краской. Едят и пьют они из желтой пластмассовой посуды. Мы используем этот цвет где только можно. То же с цифрами. Цифра девять для них священная, и мы стараемся вытравить подобное отношение к ней. Все, что может показаться им неприятным или, скажем, грязным, у нас имеется в количестве девяти штук. Например, у нас девять туалетов, которые они должны вычищать.
Индейцы с безучастным видом бродили по улицам.
Они не приближались друг к другу ближе, чем на дюжину шагов.
— Стремясь привить им уважение к распорядку дня, — сказал Уильямс, — мы, разбиваем сутки на периоды. Сейчас время физических упражнений. Обращенным запрещается разговаривать друг с другом, потому что мы обнаружили, что стоит разрешить им разговаривать, как они сразу разбиваются на группы, и не успеете вы опомниться, а они уже сидят и болтают или даже распевают песни. Весь смысл начинания сводится на нет. После физических упражнений они развивают общественное сознание в зале для собраний, разумеется, под нашим присмотром; там они могут говорить сколько угодно.
— Вам не кажется, что это травмирует их? Люди, привыкшие к полной свободе, внезапно оказываются во власти стольких регламентаций!
— Да, — согласился Уильямс, — так и должно быть.
Мы устраиваем им нечто вроде шоковой терапии. Чем сильнее потрясение, тем быстрее завершается процесс.
Я был бы рад сказать, что все методы, которые мы применяем, изобретены нами, но, к сожалению, это было бы нечестно. Мы многое позаимствовали у иезуитов прошлых времен. Например, строго перпендикулярное расположение улиц. Сотни лет назад иезуиты первыми заметили, что улицы индейских деревень расположены по радиусам, поэтому они переселили индейцев в деревни с перпендикулярным расположением улиц. В этом была заложена идея наиболее эффективным способом отучить индейцев от прежних обычаев, оторвать их от прошлого; у нас та же цель. Нам удалось добиться того, что некоторые индейцы чоло из Каямбо перешли жить сюда. Каямбо имеет радиальную планировку, любая хижина в ней круглая. Все домики в Эсперансе строго квадратные. Там у них имеется но две двери в хижине — одна для мужчин, одна для женщин. Здесь они пользуются общей дверью.
Следует добавить, что мужчины и женщины живут раздельно, за исключением наших самых ранних обращенных, которые заслужили максимум привилегий.
Впервые за время их непродолжительного знакомства лицо Уильямса озарилось горделивой улыбкой.
— Мы многому научились у иезуитов, но, думаю, кое-чему мы сами могли бы научить их. Мы обнаружили, что при родовом строе место расположения хижины индейца определяется его общественным статусом; такое правило существует даже у полукочевых племен, например у чоло. Мы боремся с подобным обычаем, не позволяя им занимать один и тот же домик больше месяца. Может быть, наше наблюдение и не столь существенно, но мы гордимся тем, что оно является нашим собственным вкладом. Наиболее важным мы считаем искоренение ритуалов, связанных с погребением умерших. На это может уйти до пяти лет. Мы устроили в лесу небольшой Сад Поминовения и хороним там умерших, отправляя христианский обряд в сокращенной форме. После погребения мы не разрешаем посещать могилу. Запрет посещать могилу оказывает потрясающее психологическое воздействие. По сути, мы отрезаем человека от духов умерших предков.
Если вообще можно заставить индейца перестать ощущать себя индейцем, то только таким способом.
Хоуэлу казалось, что Уильямс нарочно делился с ним неприглядными секретами своей деятельности.
Хоуэл хотел отделить себя от всего этого мошенничества, лишить его молчаливой поддержки. Он вспомнил предупреждение Харгрейва: «Рано или поздно он обязательно начнет провоцировать вас. Вы не сможете вытерпеть его отвратительного самодовольства. Но постарайтесь избегать открытого столкновения — хотя бы до тех пор, пока мы не упрочим наше положение.