— Скучное место, где не к чему приложить руки, — вот что мне сейчас нужно, — сказала она. — Во всяком случае, на неделю-две. А потом — какая разница?
— За последние шесть лет это моя двенадцатая заграничная поездка.
— А у меня, кажется, пятая.
— Понравится ли тебе другая жизнь? Не знаю, какая именно, но, во всяком случае, более оседлая.
— Посмотрим, — сказала она.
— Я думал о твоем чувстве причастности ко всему происходящему, — сказал он. — Я сам всегда страдал из-за него. После моего отъезда из Биафры я долго не мог освободиться от того, чем жил там. То же после Индии. Я все еще ношу в себе Индию и Биафру. Я понимаю, что это непрофессионально — бесконечно изводить себя проблемами, которые должны отойти в прошлое, проблемами, с которыми ты уже ничего не можешь поделать.
— Я хорошо тебя понимаю, милый. Мне все еще не дает покоя дамба, которую строили при мне на Сицилии. Мы чувствовали, что это и наше дело. А трудностей там хватало. Знаешь, компенсация за землю, мафия, другие вещи. Эта дамба была самым важным делом в моей жизни, и вдруг мне пришлось все оставить и мчаться в новое место. Я до сих пор думаю о тех людях, об их проблемах. Ведь это были и мои проблемы, и когда мне пришлось уйти от них, мне стало еще труднее, чем тогда, когда я пыталась их разрешить.
Говорят, что после ампутации ноги человек продолжает ощущать в ней боль. Это примерно то же самое. Ты меня понимаешь?
— Когда мы уедем, будет то же самое? — спросил Хоуэл.
— Да, наверно, милый, — сказала она, — и на этот раз. Но я все равно не захочу снова оказаться в Лос-Ремедиосе. Устала от перестрелок, от комендантского часа, от собак, которые бросаются на нищих.
— Ты уже собрала вещи? — спросил он.
— Мне практически и собирать-то нечего. Двух дней хватит. Как ты думаешь, Седрик тоже уедет?
— Это зависит от Чарльза. Мне кажется, в конце концов Седрик уедет.
— Дай-ка мне подумать, — сказала она. — Что еще я должна сделать? Не забыть бы съездить завтра в Сосиего. Ты меня не свозишь?
— Охотно. Когда тебе удобнее?
— Утром. Местный лавочник кое-что для меня припас. Обычно я езжу с Гомером Кингом, но на этот раз он не может.
— Это не тот лавочник, у которого питомник? — спросил Хоуэл.
— Тот самый. Он продает змей и детенышей ягуара. Гомер покупает у него бабочек, а я — индейские монеты для коллекции.
— Покажи мне как-нибудь твою коллекцию, — попросил Хоуэл. — Сколько времени займет дорога.
— Два часа на пашем ситроене, — сказала она. — Это прохладное живописное место. Мы устроим там пикник.
— Великолепно! — сказал он. — Так и сделаем.
А я до конца дня разберусь с работой. Чтобы завтра быть свободным.
— У тебя много работы?
— Я обещал Чарльзу написать отчет, — сказал он. — Больше я не могу тянуть. — Он нахмурился. — Я даже не знаю, с чего начать.
— Не будь к нам слишком суров, — сказала она. — Пожалуйста, дай мне потом прочитать.
Составление отчета заняло весь остаток дня, он был полон отчаяния. «Все бесполезно, — думал Хоуэл, — буквально все. Слава богу, что все средства уже израсходованы». Он вспомнил унитазы со сливными бачками, сваленные в груду возле безводной деревни в районе Кералы.
Доставка порошкового молока в горные селения 45 ф. ст. (молоко пропало)
Обучение индейских девушек вязанию и вышиванию в коммерческих целях 125 ф. ст. (обучение прекращено)
Оросительная система 570 ф. ст. (не используется вследствие отсутствия воды)
Курсы почвоведения и агротехники 55 ф. ст. (закрыты вследствие отсутствия учащихся)
Выращивание помидоров 220 ф. ст. (прекращено по причине отсутствия рынка сбыта)
Курсы парикмахеров и ведения домашнего хозяйства для индейских девушек 285 ф. ст. (частичный успех — одна девушка стала парикмахером)
Библиотека 100 ф. ст. (взято три книги за два с половиной года)
Он написал:
«Дорогой Чарльз!
Мне мало что удалось сделать для достижения главной цели моего приезда. К сожалению, ваши опасения подтвердились. Ничего необычного в этом нет. К моему появлению все уже затихло и было предано забвению.
Вы интересовались моими впечатлениями от нашей работы в Колумбии. Положа руку на сердце, я не могу признать ее успешной. Обреченность замысла обусловлена в первую очередь его несостоятельностью, а также — хотя и в меньшей степени — недостатком взаимопонимания. Надеюсь, мой отчет поможет понять причины этого. Сталкиваясь с проблемами, разрешить которые не в наших силах, сотрудники находят единственный выход в организации учебных курсов и сборе статистических данных. В результате мы многое знаем о стране, но мало что можем изменить. Лиз и Седрик упорно работают в неблагоприятных условиях, но я считаю, что им обоим перемена обстановки пойдет на пользу.
Что касается индейцев, что тут сказать? Мы приехали сюда за пять минут до их гибели, мы слишком слабы и немногочисленны, чтобы хоть как-то повлиять на их судьбу, да и одного нашего энтузиазма недостаточно. Но мы можем хотя бы поднять наши голоса — если только они не потонут в алчном хоре — против того истребления, которое совершается здесь во имя прогресса и которое само но себе наносит прогрессу непоправимый урон. Индейцы вымирают, потому что „прогресс“ решил, что ему Необходимо сырье (запасы которого будут исчерпаны через двадцать лет), и вместе с индейцами гибнут последние на земле девственные леса. С удивлением читаю я, что в это самое время представители пятидесяти семи стран — членов МБП[34] собрались в пятистах милях отсюда и сообща изучают то, что в заметке названо „поразительной способностью индейцев адаптироваться к окружающей среде“, и на основании сделанных выводов решают, каким путем можно научить людей западного мира сохранять свою среду обитания, а не разрушать ее, как сейчас».
Он вытаскивал лист бумаги из пишущей машинки, когда вошла Лиз. Она прикрыла за собой дверь и села.
Что-то в ней показалось Хоуэлу необычным, но мысли, связанные с письмом, все еще слишком занимали его, и он лишь отметил про себя сдержанность и настороженность в ее поведении.
— Ну что, написал отчет? — спросила Лиз.
— В основном да.
— Длинный получился?
— Сначала я думал, выйдет длинней.
Они помолчали. Хоуэл заправил в пишущую машинку новый лист.
— Что ты теперь собираешься делать?
— Мне надо написать пару срочных писем.
В смущении она стиснула руки.
— А потом?
— Ну, не знаю. Пойду на прогулку слушать пение птиц. Пойдешь со мной?
— Сегодня у Марии выходной. Мне надо приготовить обед.
— Что у нас будет?
— Овощное рагу.
— Это, несомненно, внесет в наш рацион приятное разнообразие.
— Ты можешь сходить за беконом к Уильямсам. — сказала она.
— Нет, спасибо. — Он стал искать адрес в записной книжке. — Обойдемся без бекона.
— В Эсперансе перестали заниматься ремеслами, — сказала она.
— Седрик мне говорил.
— Ну ладно, не буду тебе мешать.
Он нашел адрес в записной книжке и закрыл ее, и тут ему показалось, будто кто-то третий находится в комнате. Он поднял голову и встретился взглядом с Лиз.
— Я не смогу завтра поехать в Сосиего, — сказала она.
— А, — сказал он.
— Возникли неожиданные обстоятельства.
— Неожиданные обстоятельства? — повторил Хоуэл. — Не понимаю.
Неясное предчувствие охватило его, он начал догадываться, что последует дальше.
— Мне надо съездить в Лос-Ремедиос. По неотложному делу.
— Ну да, — сказал он. — Опять Кандидо.
— Он бежал из тюрьмы. Мне только что позвонили.
Им удалось организовать побег.
— Кто звонил?
— Друг.
— Но почему они звонят тебе? Какое это к тебе имеет отношение? Если ему удалось бежать, то слава богу, но ты-то тут при чем?
— Он скрывается, ему угрожает опасность, — сказала Лиз. — Должно быть, они считают, что я могу помочь.
— Но ты не можешь им помочь, — сказал Хоуэл, подавив вспышку раздражения. — Ты же ничего не можешь сделать. Ничего, ну абсолютно ничего.
— Пусть не могу, но все равно я обязана попытаться.
— Где ты должна встретиться с этими людьми?
— Не знаю. Я не знаю их имен. Не надо так волноваться.
— Это же чистое безумие! Совершенная бессмыслица! Как ты свяжешься с ними? Какие распоряжения тебе дали?
— Это не распоряжения, — возразила она. — Они ничего не требовали. Они просто попросили меня зайти на переговорный пункт и дождаться там звонка. Весь разговор занял не более десяти секунд, я согласилась, и даже если бы теперь я пожалела об этом, то все равно должна была бы сдержать слово. Они просили о помощи. Как я могла отказать?
— Скажи мне, — попросил Хоуэл, — это и есть партизаны?
— Не знаю.
— Ты не знаешь, по вполне возможно, что так оно и есть.
— Они просто мальчишки! Встревоженные и напуганные. Каждого, у кого неприятности с полицией, считают партизаном. Они хотят спасти друга. Я тоже хочу его спасти.
— Я пойду с тобой, — сказал Хоуэл.
— Нет, — сказала она. — Я пойду одна. А пока меня не будет, ты можешь сделать для меня важное дело.
Если ты все еще хочешь мне помочь, съезди в Сосиего, забери то, что мне там приготовили, а потом встретимся в Лос-Ремедиосе.
«Должно же это когда-нибудь кончиться, — подумал он. — Это не может тянуться до бесконечности». Ему хотелось отказаться, поставить ей условие. Или… или… но в конце концов он лишь в отчаянии махнул рукой.
Глава 15
Сосиего — это ястребы, кружащие в небе, собаки, бегающие между хижинами из рифленого железа и пальмовых ветвей, голые дети на улице, высокие гладкие наносы латеритного песка. Хоуэл знал кое-что из трагической истории деревни, поддерживавшей либералов и пережившей в 1948 году нападение нанятых консерваторами бандитов, которые отрезали немало грудей, носов и губ и заживо сожгли старосту. С тех пор местных жителей не покидало чувство страха. За незнакомыми людьми следили тайком, точно боялись, что они окажутся авангардом вернувшегося врага. Индейцы, у которы