– Почему это представляет для вас интерес?
– Оля сирота, которую хотела удочерить моя знакомая.
– Я начинаю думать, что Назаров – только повод. Что вы под меня зачем-то копаете. Знакомую какую-то придумали. Несерьезно, Александр Васильевич.
– Странная реакция. Ваша жена отказывается давать какую-либо информацию. Вы… А почему вы не искали Олю?
– Я ее не искал, потому что многочисленные внуки моей гражданской жены не имеют ко мне никакого отношения. Минуточку, я знаю, о чем вы хотите спросить. Она была у нас пару раз. Маша ее привозила. И что? У девочки есть какие-то опекуны, ее не забрали в интернат, вот пусть эти опекуны и отвечают. Раз вас это так занимает, то вы понимаете, что Маша в принципе не обязана жертвовать своей жизнью ради детей дочери, которая, кстати, неизвестно куда отправилась с «понаехавшим» мужем. Возможно, они надеялись таким образом вынудить нас заниматься их детьми. Маша сделала, что могла.
– Да не волнуйтесь вы так. Я под вас точно не рою. Это просто территориальное и временное совпадение. Участвуя в расследовании убийства в доме Назарова, я познакомился с девушкой, которая ищет девочку Олю, жившую по соседству. Захотелось ей помочь. Кстати, мы нашли фото Оли рядом с Назаровым. Что понятно: он тоже их сосед… Но нужно использовать любую информацию, а нам ее не дают. Вот в чем проблема.
– Назаров – идиот, – вдруг резко сказал Коровин. – Вот это единственная проблема. В принципе такой и нужен был, но он умудряется попадать во все истории. Если там что-то обнаружится… ну, с детьми… делайте с ним что хотите. Мне искренне жаль Олю. Других внуков Марии я не видел.
Глава 16
Анатолий увидел издалека Полину, которая шла со шваброй и ведром, странно сгибаясь, как будто у нее что-то болело. Он поставил на пол ящик и подошел к ней. Лицо ее было не просто бледным, как обычно. Оно стало белым, с синими губами.
– Что с тобой?
– Толя… Я мыла пол в подсобке. Там у них стоит маленький телевизор. Наша Оля пропала! Другие дети в интернате. Моя мать от них отказалась. Просят звонить свидетелей, которые что-то видели… Женщины смотрели и говорили, что ее, наверное, убили… Они утверждают, что, когда дети так пропадают, их находят мертвыми…
– Поля, давай я попрошу для тебя какое-нибудь лекарство. И пусть тебя отведут к нам в подвал. Ты хоть полежишь. Я скоро приду. Немного осталось. Потом поговорим.
– Я доработаю. Не надо мне ничего. Пойдем вместе. Я не смогу быть одна.
Когда вечером за ними закрыли дверь подвала, Полина все так же, согнувшись, дошла до кровати и упала на нее.
– У тебя что-то болит? – спросил Анатолий.
– Все внутри болит. То ли сердце, то ли душа.
Они не смогли ничего проглотить. Да и говорить оказалось не о чем. Онемели от горя. От окончательного горя. Лежали, крепко прижавшись друг к другу, и смотрели в темноту. Страшные вещи они там видели. Анатолий провалился в глубокий сон внезапно, как в пропасть. Проснулся от хрипа Полины. Вскочил, зажег лампочку. Она корчилась от боли, глаза почти закатились…
– Что? Поля! Что?
– Сердце, – еле выговорила она. – Это инфаркт. Так было у бабушки…
Анатолий подлетел к металлической двери и стал в нее колотить кулаками. Потом схватил из ящика с инструментами молоток, и от грохота сам не слышал своего крика. Дверь не открывалась… Они все ушли спать! Он бросился к Полине, попытался ее приподнять, делал неумело, как видел в кино, массаж сердца. Вылил ей на грудь воду из бутылки… Он уже понял, что она умерла, но не мог с этим смириться. Так продолжалось несколько часов. Он закрыл, наконец, ей глаза, положил ровно, лег, вытянувшись, рядом. Ну, что ж. Его жена от них освободилась. Оля, наверное, тоже. Значит, свободен и он. Ему уже никто не может причинить зло, потому что у него все отобрали. Детишки в приюте. Кто ему их отдаст… Его же нет! А ненависть к тому, кто во всем виноват, осталась… Анатолий встал, нашел в том же ящике с инструментами ржавый топорик, подошел к продуху подвала. Он был забит металлическим листом. Анатолий пробил в нем несколько отверстий, потом соединил их и рвал металл голыми руками, разрывая их в кровь. Когда стало ясно, что он протиснется в этот проем, он бросил топорик на землю, вернулся к жене. Простился с ней, погладил окровавленными руками, поцеловал в губы и лоб. Дал молчаливую клятву. Он выбрался во двор, прошел вдоль бетонного забора до места, где были свалены пустые ящики. Поднялся по ним. Спрыгнул. Анатолий плохо знал Москву. Но у него была очень хорошая зрительная память, и он легко восстановил в мозгу схему метро. Вот от станции к станции он и брел по ночной, но отнюдь не пустынной Москве. Народ был в основном странный – такой же неприкаянный, как он, – то ли бомжи, то ли наркоманы, то ли просто «понаехавшие»… Он не выделялся. Наступило утро. Анатолий все еще шел. Свой район он, конечно, узнал сразу. По нему белым днем передвигаться было небезопасно. Только на минуту у него появилась мысль – пойти в полицию, все рассказать… Оставить заявление, потребовать их забрать его паспорт из магазина, вернуться в свою квартиру, потом поехать к детям… Но… он не верил никому! Почему это случилось? Почему их с Полиной не искали? Почему что-то сделали с Олей, с детьми? Может, как раз из-за квартиры. Тогда они все повязаны с этим Генкой. Или с тещей. Она отказалась от внуков! Их убрали из квартиры. Да они его посадят за убийство Полины! Он вспомнил, как гладил ее окровавленными руками. Он ничего не докажет. Сколько он слышал таких историй… У него будут выбивать признание, возможно, пытать… Ему рабство раем покажется. Нет! Ему больше ничего ни от кого не нужно. Он сделает то, что может сделать сам. Анатолий дошел до знакомой бойлерной, открыл замок с помощью отвертки, которую сунул в карман, перед тем как выбраться из подвала, оставил его висеть, как будто он по-прежнему заперт. Сам упал в темном углу и уснул.
Глава 17
Сергей, войдя в квартиру, еще в прихожей услышал голос мамы. Она редко говорила так взволнованно и громко.
– Я не понимаю, почему вы, подозревая людей в страшном убийстве, не задерживаете их? Вы же следователь. Я, конечно, кроме Агаты Кристи, ни о каких расследованиях не читала, но у вас есть возможность собрать всех подозреваемых и получить от них информацию, наконец. Кто виноват, а кто – нет. Хотя, судя по тому, что вы рассказываете, все мужчины, которые были в ту ночь с Ксенией, в какой-то степени виноваты.
– Мама, – Сергей вошел в гостиную. – Зачем ты толкаешь представителя правоохранительных органов на порочный путь?
– Почему порочный? – запальчиво спросила Марина Евгеньевна.
– Потому что, когда люди сидят только для того, чтобы признаться в том, что было или не было, есть страшный соблазн – помочь им сделать такое признание. И порадовать начальство.
– Ну-ну, – кивнул Земцов. – Надеюсь, ты не станешь рассказывать Марине Евгеньевне о том, как я пытаю подозреваемых и фабрикую дела? Не делай этого, прошу тебя. Это же наш маленький секрет.
– Нет, – Сергей плюхнулся на диван. – Мам, я просто обрисовал тенденцию. Слава этим не занимается. Есть у него такое свойство – идти вразрез. За что его ценю. Но! Поскольку люди, которых мы подозреваем в убийстве, не слишком честные, мягко говоря, то толку в задержании их для беседы по душам нет вовсе. А начальство есть даже у Земцова. Оно будет требовать результата. Поэтому нам надо брать их с уликами. А пока – может, это только мое мнение – пусть они продолжают проявляться. Вот, к примеру. Только что из квартиры Кичина вышел он сам, еще пара хмырей, которые, кстати, хотели вломиться в квартиру Насти, а также Генка Назаров собственной персоной с незнакомой мне девушкой. Опять у них – одна девушка на всех. Вот, посмотрите, я их сфотал. Вместе, отдельно девушка, отдельно хмыри, которых лично я здесь вижу впервые. Мама, ты никого из них не знаешь?
Марина Евгеньевна взяла телефон сына, внимательно посмотрела фотографии и задумчиво сказала:
– Я не знаю этих ребят, только Никиту и Геннадия. Девушку тоже не знаю. Но очень похожую на нее описывала Татьяна, мама Гены. Помнишь тот случай с девушкой по вызову?
– Так, это интересно, – вмешался Земцов. – А можно задать вопрос этой Татьяне?
– Понимаете, – проговорила Марина Евгеньевна, – я так решительно выступала за аресты, а сейчас подумала: что же будет с Таней, если она все узнает… Мне стало страшно. Она и так живет в аду. Давайте действительно не торопиться. Теперь я согласна с Сережей. Можно, я к ней зайду сейчас с этим снимком и спрошу? Ничего не буду говорить про следствие, скажу лишь, что это Сережа снял. Она должна понять, что надо предупредить очередную глупость Гены.
– Как ты мило называешь его образ существования, – сказал Сергей. – Но идея разумная, как тебе, Слава?
– Хорошо. Буду вам благодарен, Марина Евгеньевна.
Когда та, позвонив Татьяне, ушла, Земцов спросил у Сергея:
– Масленников тебе не звонил?
– Нет.
– Мне позвонил. Сейчас приедет. Он был у Коровина! Со своей экспертизой. Короче, тот связался с клиентом – спонсором Назарова, тот оказался за рубежом, но в материале. Клиент дал отбой давлению на следствие. Но! Коровин потребовал Назарова не задерживать, а найти неопровержимые улики.
– Вот кто у нас профи! – восхитился Сергей. – Взять за ж… Коровина – это класс. Слушай, наверное, Александр Васильевич звонит.
Сергей открыл дверь, привел Масленникова в гостиную.
– Александр Васильевич, наш вам респект! Тем более мы пришли к общему знаменателю: и не надо нам Генку пока брать на самом деле. Он стал такой видной птицей, что никуда не денется. Присматривать за ним будем.
– Это не все, – Александр Васильевич достал трубку и закурил. – Я говорил с Коровиным насчет Оли. Он сначала заявил, что не имеет никакого отношения к детям гражданской супруги. Потом явно перестроился. Короче: он сказал, что если обнаружится вина Назарова в исчезновении ребенка, то мы можем считать, что он лишился их опеки. По поводу убийства выразил ряд обоснованных сомнений, но в этом вопросе – практически пошел нам навстречу.