А после революции дом опять дает приют учебному заведению: в 20-е годы здесь располагается Государственный институт журналистики, готовящий кадры для красной печати. Один из студентов вспоминал: «Двухэтажный особняк на Малой Дмитровке… Остатки былой купеческой роскоши и грубо сколоченные, некрашеные столы и табуретки в тесных комнатенках, в коридоре – сбитая из досок пепельница». Здесь родилась так называемая «живая газета» – знаменитая «Синяя блуза».
Когда институт расширился, он переехал в другое помещение, а дом опять стал жильем. Основательные и временные перегородки, безбожно перерезав лепнину на потолке, превратили залы и аудитории в комнаты коммунальных квартир с их непременными атрибутами: шумными кухнями, тесными коридорами. А потом произошло очередное превращение. И комнаты вновь стали кабинетами, теперь – вашими. Вкратце история такая. А кому интересны подробности – вот она книжка!
Доклад был выслушан с неожиданным для меня вниманием, задавали вопросы, вздыхали: «Вот люди жили…». Когда поток иссяк, подошел невзрачный человек, такой классический, почти карикатурный «советский инженер», и ошарашил: «Только вы можете мне помочь!» А потом добавил совсем уж несуразное: «Я здесь начальник пожарной охраны».
В моих черновиках уже было записано: как странно, что почти все интерьеры погибли, а самое хрупкое уцелело! Огромное, метра четыре высотой зеркало на площадке парадной лестницы, с двух сторон охраняемое кариатидами! Так вот, оказалось, что на это зеркало покушается районное пожарное начальство. Логика была простой: «Пожар начнется, так все с перепугу в зеркало побегут». Я написала грозную бумагу на бланке общества охраны памятников истории и культуры с подписями и печатями, из которой явствовало, что зеркало это являет собой ценность всемирного масштаба и находится в списках чуть ли не ЮНЕСКО.
Итак, я решила навестить «свой» дом двадцать лет спустя.
«Чеховский» флигель кажется живым и даже процветающим. Угловой полукруглый балкон наполовину загроможден огромным кондиционером, обеспечивающим комфортный климат для трудящихся на курсах иностранных языков и торгующих вояжами на пятизвездном круизном лайнере водоизмещением 160 000 тонн (это, впрочем, мало что мне говорит) и длиной 339 метров (что производит впечатление, если учесть, например, что, согласно официальным данным, длина всей улицы Малая Дмитровка равна 650 метрам). Со двора вход в «Винный подвальчик» с весьма завлекательной витриной. Во флигель я не пошла – ничего интересного там не было уже двадцать лет назад, не то что в центральном корпусе.
Массивную главную дверь украшало грозное объявление: «Вход строго по карточкам». Но справа обнаружился звонок. Гордо неся перед собой предусмотрительно захваченную книжку и тыча пальцем в фотографию фасада на обложке, пытаюсь втолковать охраннику, что она вполне может заменить пропуск и даже неведомую мне карточку. Заявляю о готовности предъявить паспорт, чтобы он удостоверился, что автор – и впрямь перед ним. Никакого пиетета перед печатным словом, тем более перед профессиональным литератором охранник не выказал, но дверь приоткрыл, и я проскользнула внутрь.
Ничего, благодаренье Богу, не исчезло. Та же широкая лестница с выщербленными ступенями и лепными балясинами вела наверх и – о радость встречи! – зеркало, спасенное мною от злых брандмейстеров, отразило мой, увы, изрядно за два десятилетия изменившийся облик, а ничуть не постаревшие кариатиды безучастно посмотрели сверху вниз своими холодными античными ликами. Коридор все так же темнел пятнами дверей, под ногами блестел бесчувственный ламинат. Было тихо, голоса из кабинетов звучали приглушенно, зато за спиной демонстративно покашливал и вздыхал покинувший пост охранник. Напрягая зрение, я смогла прочитать несколько табличек на дверях: что-то аудиторское, какой-то «консалт» и тут же вылетевшее из памяти не то «чудо-путешественник», не то «ветер странствий» – туристические фирмы, одним словом. Я обернулась к охраннику: «А что, треста горнопроходческих работ здесь нет?» Он посмотрел на меня еще более подозрительно, чем прежде, и ответил уклончиво: «Такого не знаю. – И раздраженно: – Ну что, посмотрели?»
И на том спасибо. Обошла дом вокруг. Вспомнила указ московских властей позапрошлого века «О неупотреблении грубого цвета красок». И впрямь негрубый, но решительно не поддающийся словесному описанию колер вдобавок еще зияет проплешинами, а со двора – и вовсе мерзость запустения: штукатурка осыпалась, местами обнажив дранку, и кажется, что дыры насквозь пронзили старые стены.
Вернулась на улицу. Красуется на облупленной стене массивная доска: «В этом доме…». Помянуты и Михаил Федорович, и Антон Павлович, а в конце обнадеживающее «Охраняется государством». Доска эта появилась не в последнюю очередь благодаря моей книжке. Нескромно, наверное, но не все ж молчать… Да только не спасет ни от чего чугунная охранная грамота.
Здесь впору удариться в «плач Ярославны» по погибающей московской старине, и будет это не ново, но справедливо. Я понимаю, что не приходится мечтать о реставрации. Да пусть бы хоть новодел, но по старым чертежам! А главное – вывезти и сохранить зеркало. Оно столько видело…
Соседний дом украшен флагом и милицейской будкой. Подошла ближе: посольство Словении. Не было, не было такого государства двадцать лет назад на карте мира! Что же творится, что же выпало на мой век, какие катаклизмы! Одна улица, а в ней, как в капле воды, тектонические сдвиги рубежа второго тысячелетия…
Когда я писала свою книжку, мне не было знакомо слово «интернет». А сегодня по запросу «Малая Дмитровка» Яндекс был готов предоставить мне 236 тысяч страниц. Вот так, столько информации, не выходя из дома, не чихая в пыльных архивах, не перерывая груды книг… Конечно, настоящие исследования и сейчас потребовали бы настоящих источников, но многое, как многое можно было бы почерпнуть из этой таинственной кладовой…
Появились понятия, которых просто-напросто не существовало, когда я составляла перечень того, что могло бы представить интерес. Эти загадочные слова не были придуманы: точки доступа wi-fi на улице Малая Дмитровка, гостиница «Голден Эппл», кафе «Кофе Хауз», ресторан «Трам».
Малая Дмитровка оказалась в списке наиболее «сосулькоопасных» в столице, а также одной из тех, где не рекомендуется парковать автомобили: эвакуаторы здесь частые гости.
Много чего выскакивает по ссылке «Малая Дмитровка». В блоге неведомой москвички, о которой только и смогла узнать, что год рождения – 1981, нашлась запись от июня 2004 года: «На улице Малая Дмитровка есть старенький домик-развалюха, на домике вывеска “улица Чехова 12”. Наверно в этом домике всегда вчера».
Все смешалось на улице Малая Дмитровка…
Я уже привела в той книжке замечательную цитату из чеховского рассказа «Студент», а теперь не могу удержаться и переписываю ее еще раз: «Прошлое, – думал он, – связано с настоящим непрерывной цепью событий, вытекавших одно из другого. И ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой».
P. S. А доблестных горнопроходчиков я все же нашла. Переписала телефон с картонного щита, огораживавшего котлован, и набрала номер. Они стали частью ушедшей истории дома на Малой Дмитровке и теперь обитают на иных московских просторах…
Любовь к отеческим гробам
«Дело может кончиться финалом…»
Лет до двенадцати я проводила почти каждое воскресенье у бабушки с дедушкой – маминых родителей. Я приезжала к ним, благо, жили недалеко, в субботу вечером. Поперек комнаты ставилась для меня раскладушка. Не только потому именно поперек, что места было немного – с боем добытый румынский полированный гарнитур довольно сильно загромождал средних размеров комнату. Главное – я могла смотреть телевизор. У нас дома он появился поздно, поэтому мне казался экзотикой. Утром в воскресенье был парадный завтрак – всегда одинаковый и праздничный для меня, опять-таки потому, что у нас гастрономические изыски были не в чести. Моя няня тетя Паня за годы жизни в городе не рассталась с деревенскими понятиями и считала это баловством, главное – быть сытым. Изо дня в день, из года в год я ела на завтрак яйца или кашу. А вот по воскресеньям – вареная картошка, селедочка, квашеная капуста и докторская колбаса, которую я могла поглощать в любых количествах. И непременно что-нибудь печеное – пирог, трубочки или рулет. Тетя Паня из сладкого умела делать только безе и пирог с вареньем, который у нас в семье называли «выгодным» – был он не очень вкусным, а потому его хватало надолго, пока остатки не превращались в каменные сухари. С дедом было интересно разговаривать о старых временах, о его братьях и сестрах, которых было без счета и из которых я знала немногих. Про деревню на берегу озера Алоль, откуда происходил их род, и ближайший городок Пустошку дед рассказывал так, что я мечтала туда попасть. И осуществила эту мечту, став взрослой. Дед успел увидеть сделанные мною фотографии и даже уверял, что именно в их бывшем доме теперь находится местная больничка. Он был специалистом по строительному лесу, что неудивительно для уроженца Псковщины. В Москву перебрался смолоду и перетащил нескольких братьев и сестер. Бабушка была на пятнадцать лет его моложе, и история их женитьбы когда-то поразила мое воображение. Она жила с родителями и старшим братом в Москве на Сретенке, в Ащеуловом переулке. И мой будущий дед с ее братом дружил. Он сказал, что женится на Сонечке, как только она подрастет. Бабушке тогда было двенадцать лет, она училась в балетной школе. Родилась она в 1907 году и всегда повторяла не без гордости, что десять лет жила при царе. Когда ей было шестнадцать, они действительно поженились. Вскоре родилась моя мама, с балетом было покончено. Бабушка была невероятной рукодельницей: что шила-вязала, хозяйничала – это само собой, но могла и мебель перетянуть, и с топором-пилой управлялась (никому в роду это, увы, не передалось). Дед же не умел руками делать решительно ничего. Когда я появилась на свет, ему было уже шестьдесят, он знал массу сказок (много позже я поняла, что он пересказывал мне истории из Талмуда), был совершенно лыс, носил на голове тюбетейку и раскладывал лекарства по спичечным коробкам, на которые наклеивал бумажки с пояснениями: «от живота», «от температуры», а на снотворном было начертано «от сна».