Он замер без движений, а я протянул свободную руку ему через плечо под пиджак и нашел там пистолет в кобуре. Похоже, что в последнее время каждый старается вооружиться, а я становлюсь специалистом по разоружению.
— Не двигайся, — еще раз приказал, делая шаг назад. Убедился, что пистолет заряжен, и снял его с предохранителя.
— Вставай!
Он послушно встал, все еще держа в руках газету.
— Подойди к противоположной стороне, подними руки и обопрись на стену.
Я сделал шаг назад и критически наблюдал эволюцию, к которой его принудил. Он знал, зачем я так поступаю: это самый безопасный способ для обыска. Он не был бы самим собой, если бы не попытался меня обмануть, но тут уж я среагировал молниеносно:
— Отодвинь ноги от стены и обопрись покрепче.
В такой позиции любая попытка сдвинуться привела бы к потере равновесия, а мне давала необходимое превосходство во времени.
Он отодвинул ноги от стенки, и я сразу заметил говорящую саму за себя дрожь в запястьях, поддерживающих вес тела. Я ловко обыскал его, выбросив содержимое карманов на кровать. Оружие отсутствовало, если не считать шприца для инъекций. Я бы так его назвал, увидев комплекты ампул. Зеленые, с левой стороны, гарантировали полную потерю сознания в течение шести часов, а красные, с правой стороны, обеспечивали смерть в течение тридцати секунд.
— А сейчас согни ноги в коленях и очень медленно опускайся вдоль стенки.
Он опустился, а я привел его в позицию, которую ранее применил против Флита: лицом вниз, руки широко расставлены. Нужно быть лучшим спортсменом, чем Слэйд, чтобы застать меня врасплох из такого положения. Флиту это, может быть, и удалось бы, если б я не держал на его позвоночнике дуло карабина, но Слэйд был для этого стар и слишком толст.
Он лежал, повернув голову набок и прижимаясь правой щекой к полу, зло глядя на меня левым глазом. Впервые заговорил:
— Откуда ты знаешь, что ко мне сейчас не придут?
— Ты не зря беспокоишься, — ответил ему. — Если кто-нибудь войдет в эту дверь, то ты — мертвец. — Я усмехнулся. — Особенно нелепо, если, скажем, войдет горничная, погибнешь ни за что.
— Что ты, черт возьми, делаешь? Окончательно сошел с ума? Думаю, ты действительно сумасшедший, а Тэггарт разделяет мое мнение. Ну, убери оружие и позволь мне встать.
— Должен признать, что ты легко не сдаешься, — удивленно заметил я. — Тем не менее, только шелохнись, и пристрелю тебя на месте.
В ответ он лишь заморгал одним глазом. Затем снова заговорил:
— Тебя за это повесят, Стюарт. Государственная измена по-прежнему карается смертью.
— Мне очень жаль. Но тебе, по крайней мере, это не грозит. Твое преступление — это не измена Родине, а обычный шпионаж. А шпионов, кажется, не вешают, во всяком случае, в мирное время. Можно было бы назвать это изменой, если бы ты был англичанин, но ты ведь русский.
— Ты сошел с ума! — воскликнул он с возмущением. — Я — русский?
— Из тебя такой же англичанин, как из Гордона Лонсдэйла — канадец.
— Подожди, попадешь в руки Тэггарту. Уж он пропустит тебя через мясорубку.
— А как ты объяснишь факт, что сотрудничаешь с противником?
Стараясь имитировать возмущение, он пробормотал:
— Иди к черту, это моя работа! Ты поступал точно так же, как правая рука Кенникена. Я только выполняю приказы, а ты и этого не делаешь.
— Интересно. Ты получаешь довольно удивительные приказы. Расскажи мне еще что-нибудь.
— Я не буду разговаривать с изменником, — гордо парировал он.
Должен признать, что в тот момент я почувствовал к нему определенное уважение. Находясь в исключительно унизительном положении, с пистолетом, приставленным к голове, он и не думал сдаваться, а был готов бороться до конца. Мне самому пришлось пережить похожие ситуации в Швеции при Кенникене, и я великолепно знал, как такая жизнь действует на нервы: живешь одним днем, никогда не зная, расшифрован ты или нет. Слэйд тем временем пытался меня убедить, что он чист как свежевыпавший снег. Но я прекрасно осознавал, что если хоть на долю секунды утрачу бдительность и позволю ему перехватить инициативу, в тот же момент буду покойником.
— Можешь не стараться, Слэйд. Я слышал, как ты говорил Ильичу, что меня нужно убить, и не пытайся убедить, что Тэггарт отдал такой приказ.
— Это правда, — уверил он меня не моргнув глазом. — Тэггарт думает, что ты перешел на сторону противника, и честно говоря, этому трудно удивляться, приняв во внимание твои поступки.
Я едва не расхохотался, услышав такую наглую ложь.
— Ну и фрукт же ты! Лежишь здесь с перекошенной мордой и рассказываешь мне такие вещи. Может, Тэггарт попросил тебя также и о том, чтобы русские выполнили эту работу для него.
— Так уже было. Ты убил Джимми Биркби.
Я невольно стиснул палец на спусковом крючке и сделал глубокий вдох, чтобы прийти в себя. Ответил ему, стараясь говорить спокойно:
— Ты никогда не был так близок к смерти, как сейчас. Ты не должен вспоминать Биркби, рана еще кровоточит. Комедия закончена, ты проиграл и хорошо знаешь об этом. Расскажи мне сейчас все, и советую тебе поторопиться.
— Иди к черту! — бросил он угрюмо.
— Скорее, ты сейчас ближе к обществу чертей. Послушай, если речь идет обо мне, то мне совершенно безразлично, англичанин ты или русский, предатель или шпион. Плевал я и на патриотизм — уже забыл, что это такое. Для меня это чисто личное, сугубо частное, если так можно выразиться, что, как тебе известно, является причиной и фоном большинства убийств. По твоему указанию Элин едва не погибла в Асбырги, а минуту назад слышал, как ты отдал приказ убить меня. Поэтому, если сейчас нажму на спусковой крючок, то это будет самооборона.
Он приподнял голову и повернул ее, стараясь глядеть прямо на меня.
— Но ты этого не сделаешь.
— Ты так думаешь?
— Да, — уверенно ответил он. — Я тебе уже говорил когда-то, что ты слишком мягок. Может быть, в других обстоятельствах, например, если бы я бросился бежать или во время перестрелки; но ты не выстрелишь в человека, лежащего на земле. Ты ведь английский джентльмен.
У него это прозвучало как ругательство.
— Я бы не делал ставку на эту лошадь. С шотландцами никогда не угадаешь.
— Не думаю, чтобы это имело какое-нибудь значение, — равнодушно бросил он.
Я видел, что он без малейшей дрожи смотрит в дуло пистолета, и должен честно признать, заслуживал уважения. Он разбирался в людях и знал, насколько далеко я могу пойти, если речь идет об убийстве. Он отдавал себе отчет, что если бы на меня напали, я бы стрелял, чтобы убить, но он был уверен, что, пока лежит на полу совершенно безоружный, ему ничего не грозит.
Он усмехнулся.
— Ты уже доказал мою правоту. Попал Юрию в ногу, а почему не в сердце? Кенникен рассказывал, что ты стрелял с другого берега реки так метко, что мог выбрить его людей бесплатно и без парикмахера. У тебя была возможность послать Юрия на тот свет, но ты этого не сделал!
— Может, у меня не было желания. Но я убил Григория.
— В пылу схватки, или ты, или он. Каждый может принять подобное решение.
У меня возникло неприятное ощущение, что инициатива переходит к нему, и я решил принять меры.
— Я хочу, чтобы ты заговорил, а мертвый ничего не скажет. Начнем с того, что объяснишь мне, для чего предназначается электронный прибор.
Он бросил на меня презрительный взгляд и сжал губы.
Я глянул на пистолет, который держал в руке. Бог знает, зачем он носил его. У этой хлопушки было одно достоинство: при стрельбе она производила мало шума и почти отсутствовал огонь из дула. Если выстрелить из нее в толпе на улице, никто не обратил бы на выстрел особого внимания.
Я посмотрел на выпученный глаз и послал пулю, прострелив Слэйду ладонь правой руки. Он конвульсивно дернулся, а в тот момент, когда я снова приложил пистолет к его голове, издал приглушенный хрип. Звук выстрела оказался настолько слабым, что даже окна не задребезжали.
— Может, действительно я тебя убью, но буду отстреливать кусочек за кусочком, если не станешь вежливым. Кенникен может засвидетельствовать, что рука у меня пригодна для хирургических операций. Есть более страшные вещи, чем получить пулю в лоб. Спроси у Кенникена.
Из ладони сочилась кровь, стекая на пол, но Слэйд не вздрогнул, не спуская взгляда с пистолета в моей руке. Высунул язык и облизал спекшиеся губы.
— Ты — сукин сын! — прошептал.
Зазвонил телефон.
Мы смотрели друг на друга, а тем временем звонок забренчал в четвертый раз. Я обошел Слэйда вокруг, подальше от его ног, взял телефон вместе с подставкой и поставил рядом с ним.
— Сними трубку и помни о двух вещах: во-первых, я хочу слышать, что говорят, а во-вторых, не забывай, что на твоей жирной туше есть еще много мест, которыми могу заняться, — я потряс пистолетом. — Подними трубку.
Он неловко взял трубку левой рукой.
— Алло!
Я снова потряс оружием, и он выше поднял телефон, давая мне возможность слышать голос в трубке.
— Говорит Кенникен, — услышал я скрипучий голос.
— Веди себя естественно, — шепнул я.
Слэйд облизал губы.
— В чем дело? — хрипло спросил он.
— Что с твоим голосом? — поинтересовался Кенникен.
Слэйд откашлялся, не спуская глаз с пистолета.
— Простыл. Чего хочешь?
— Девушка у меня.
Наступила тишина. Я чувствовал, как сердце колотится в груди. Слэйд побледнел, заметив, что мой палец захватил спусковой крючок и медленно начинает его нажимать.
— Где она была? — шепнул я.
Слэйд нервно закашлялся и спросил:
— Где ее нашли?
— В аэропорту Кеблавика, она скрывалась в бюро исландских аэролиний. Мы знали, что у нее брат — пилот, и мне пришло в голову поискать ее там. Увели ее без неприятностей.
Вполне вероятно, что так и случилось.
— Куда сейчас? — шепнул я Слэйду, приставив пистолет к затылку.
Он повторил вопрос, на что Кенникен ответил: