«Войти в „Ниппон Таймс Биллинг“ с сумками было бы просто смешно, — размышлял Чилдэн. — В тюрьму за такое, конечно не посадят — в этом нет ничего противозаконного, — но как бы я выглядел в глазах окружающих? Да еще проклятые черномазые… Можно стерпеть косые взгляды знати — в конце концов, с их спесью я сталкиваюсь каждый день, но видеть презрение на рожах всяких голодранцев, вроде этого рикши, крутящего педали, выше моих сил. Не останови я вовремя велотакси, он бы увидел, как я тащусь с сумками по улице…»
В том, что жизнь такова, виновата, конечно, проклятая немчура — вечно норовит откусить больше, чем может проглотить. С огромными потерями немцы выиграли войну и не успели очухаться, как ринулись покорять Солнечную систему. А на родной планете ввели законы, которые… Впрочем, замысел был неплох, и, надо признать, немцы лихо разделались с евреями, цыганами и прочими бродячими народами. Славян они отбросили на два тысячелетия назад, на их прародину Азию. Ну и правильно, без славян в Европе как-то спокойнее. Пусть себе ездят на яках и охотятся с луками и стрелами. Зато теперь в любом книжном магазине, в любой библиотеке можно полистать изданный в Мюнхене толстый глянцевый журнал и полюбоваться, как синеглазые, белокурые фермеры пашут, сеют и собирают урожай на полях всемирной житницы Украины. Вооруженные до зубов новейшей техникой, эти ребята выглядят счастливчиками, а их угодья — чисты и ухожены. В таких журналах не увидишь поляка с опухшей от пьянства рожей, понуро сидящего на гнилом крыльце своей лачуги или ворующего репу на деревенском рынке. Он ушел в прошлое, как и ухабистые фунтовые дороги, на которых, стоило зарядить дождям, намертво вязли колеса телег.
И еще — Африка. Вот где они развернулись с энтузиазмом, достойным восхищения. Хотя, будь немцы чуть предусмотрительнее, они бы сначала завершили план «Фармлянд». Воистину, этот проект — зримое воплощение немецкого гения. Запрудить и осушить Средиземное море, а затем с помощью атомной энергии превратить его в сельскохозяйственные угодья — какая смелость, какой размах! Все насмешники, в том числе некоторые болтливые лавочники на Монтгомери-стрит, были посрамлены.
В Африке немцы снова показали себя молодцами, но, к сожалению, подобные грандиозные мероприятия всегда сопровождаются зловещими слухами. А началось все в пятьдесят восьмом, со знаменитого признания Розенберга: «Что касается окончательного решения африканской проблемы, мы почти достигли своих целей, однако…»
И все-таки на то, чтобы избавиться от аборигенов, американцам понадобилось два века, а наци в Африке добились почти тех же результатов за пятнадцать лет. Так что скепсис здесь неуместен. Как-то раз за завтраком Чилдэн поспорил со знакомыми бизнесменами, очевидно, считавшими, что у немцев есть волшебная палочка и они в одну минуту могут преобразовать мир. Нет у них волшебной палочки, зато есть наука, техника и знаменитое немецкое упорство. Любое дело они доводят до конца. Впрочем, полеты на Марс отвлекли внимание общественности от Африки.
На том достопамятном завтраке последнее слово осталось за Чилдэном: «Что есть у немцев и чего недостает нам, так это романтики. Можно восхищаться их талантами и трудолюбием, но не им обязаны немцы своими успехами, а мечте, не дающей им покоя. Покорение планет! Сначала Луна, потом Марс. Все дальше и дальше… Разве это не древнейшая мечта человечества, не высочайший порыв души?
Теперь возьмем японцев. Я прекрасно знаю их натуру, мне ежедневно приходится иметь с ними дело. Что ни говори, а они — азиаты. Желтокожие. Нам, белым, приходится ломать перед ними шапки, поскольку они — власть. Но, глядя на Германию, мы видим, на что способна белая раса…»
— Скоро приедем, сэр, — сообщил рикша. Его грудь бурно вздымалась — веломобиль только что преодолел крутой подъем.
Чилдэн попробовал представить клиента Тагоми. Наверняка какая-нибудь шишка — он перестал в этом сомневаться, услышав по телефону возбужденный голос японца. Он вспомнил одного очень важного клиента, точнее, посетителя его магазина, благодаря которому «Художественные промыслы Америки» приобрели репутацию в кругу высокопоставленных жителей района залива.
Всего четыре года назад Чилдэн содержал не престижный антикварный магазин, а крошечную букинистическую лавку в Гири — темную, тесную. В соседних магазинчиках торговали подержанной мебелью и скобяными товарами, рядом примостилась грязная прачечная. Приятное соседство, нечего сказать. Случалось, ночью на улице раздавались крики — кого-то грабили, а то и насиловали, хотя департамент полиции Сан-Франциско и даже кэмпетай — японская тайная полиция — не жалели сил на борьбу с преступностью. После закрытия лавки окна приходилось запирать железными решетками — иначе не избежать взлома.
И вот как-то раз в этот район забрел старый отставной офицер японской армии, майор Ито Хумо — высокий, статный, седой, с чеканной поступью. Он и натолкнул Чилдэна на мысль, какой торговлей заняться.
— Я — коллекционер, — пояснил Хумо. Он полдня провел, роясь в кипах старых журналов. Прислушиваясь к его неторопливой, рассудительной речи, Чилдэн пришел к выводу, что многих состоятельных, образованных японцев наряду с обычным антиквариатом интересуют предметы уходящего в историю быта американского народа. Сам Хумо любовно собирал журналы с рекламой американских медных пуговиц, да и пуговицы тоже. Как всякий коллекционер, майор не смог объяснить, почему в нем родилась эта страсть, но утверждал, что богачи не жалеют денег на самые, казалось бы, бесполезные вещицы.
— Приведу пример, — говорил он. — Вам случалось видеть вкладыши «Ужасы войны»?
Чилдэн порылся в памяти. Да, когда он был маленьким, эти картинки продавались по центу за штуку вместе с жевательной резинкой. Их была целая серия.
Хумо с плохо скрываемой алчностью следил за его лицом.
— У меня есть близкий друг, — продолжал японец. — Он собирает «Ужасы войны». Ему осталось только найти «Гибель Паная». Он готов за нее хорошо заплатить.
— Перевертыши, — сказал вдруг Чилдэн.
— Простите?
— У нас была такая игра. Если по вкладышу щелкнуть, он ложится либо лицевой стороной, либо «рубашкой». Каждый мальчишка носил в кармане пачку «ужасов». Двое становились друг против друга и щелчком подбрасывали вкладыши, чей падал картинкой вверх, тот и выигрывал.
Чилдэну в ту пору было восемь лет. Как все-таки приятно вспомнить далекие, счастливые дни детства!
Немного поразмыслив, Хумо произнес:
— Странно. Мой приятель не рассказывал ничего подобного. Мне кажется, ему это и невдомек.
Вскоре друг майора Хумо, тоже отставник, наведался в книжную лавку за исторической справкой. Рассказ мистера Чиддэна привел его в восторг.
— …Крышечки бутылок! — с торжествующим видом воскликнул Чилдэн.
Японец непонимающе заморгал.
— В детстве мы собирали крышечки от молочных бутылок, — пояснил торговец. — Круглые такие, с названиями магазинов. В Соединенных Штатах были тысячи молочных магазинов, и для каждого выпускались свои крышечки.
У японца заблестели глаза.
— У вас есть такая коллекция, сэр?
Разумеется, у Чилдэна такой коллекции не было, но… возможно, у кого-нибудь сохранились забавные кругляшки, напоминающие о довоенных временах, когда молоко продавали в стеклянных бутылках, а не в картонных пакетах.
Так, мало-помалу, Чилдэн втянулся в новый бизнес. Позже в стране появилось еще несколько подобных магазинов, ибо день ото дня все больше японцев увлекалось «американой»… Но Чилдэн всегда ухитрялся опередить конкурентов.
— С вас доллар, сэр. — Голос рикши вывел его из задумчивости. Оказывается, китаеза уже выгрузил сумки. Чилдэн уплатил.
«Да, весьма вероятно, что клиент Тагоми похож на майора Хумо, во всяком случае, мне так кажется», — подумал он. Чилдэн знавал немало японцев, но до сих пор не научился их различать, и для удобства делил на разновидности. Одни, мускулистые коротышки, напоминали ему борцов, другие — аптекарей, третьи — садовников… Встречались и непохожие на японцев, особенно среди молодежи. Наверное, клиент Тагоми — этакий внушительный бизнесмен с манильской сигарой в зубах.
Стоя перед «Ниппон Таймс Билдинг», Чилдэн содрогнулся от неожиданной мысли: а вдруг клиент — иностранец?! Вещи, заботливо уложенные в сумки, рассчитаны на вкус японца.
«Не может быть, — успокоил себя Чилдэн, — клиент наверняка японец. Иначе зачем было Тагоми заказывать вербовочный плакат? Кому еще нужен такой хлам? Японцы склонны ко всему заурядному. Только они могут благоговеть перед прокламациями, воззваниями и объявлениями». Чилдэн знавал одного чудака, собиравшего вырезки из газет начала века, где рекламировались американские патентованные средства.
Впрочем, все это пустяки. Впереди у него безотлагательные дела.
Высокие двери «Ниппон Таймс Билдинг» постоянно впускали и выпускали хорошо одетых людей. Прежде чем направиться к подъезду, он задрал голову. Стеклянная стена уходила в небо. «Ниппон Таймс Билдинг», самое высокое здание Сан-Франциско, шедевр японской архитектуры — стояло в окружении садов с карликовыми вечнозелеными кустами, валунов и русла высохшего ручья (точнее, его имитации, но настолько искусной, что петлявшая между обнаженными корнями и плоскими камнями желтая змейка песка выглядела очень естественно).
Чилдэн увидел черного носильщика и замахал рукой. Негр, подобострастно улыбаясь, подбежал и поклонился.
— Двенадцатый этаж, — Чилдэн указал на сумки и добавил, стараясь, чтобы голос звучал как можно резче: — Кабинет Б. И побыстрей! — Он решительно направился к дверям. Разумеется, не оглядываясь.
Спустя секунду он оказался в битком набитой кабине скоростного лифта. Почти все пассажиры были японцы, их чисто выбритые подбородки сияли в ярком свете ламп. Тошнотворный рывок, и Чилдэна понесло вверх. Он закрыл глаза и пошире расставил ноги, моля Господа, чтобы подъем закончился быстрее.
«Носильщик, конечно, поднимается на грузовом лифте, — мелькнуло в мозгу. — Еще бы, кто пустит сюда черномазого?..» Он открыл глаза и окинул кабину взглядом. Белых в лифте было раз, два и обчелся.