Пусть он несет убытки, — сказал себе Чилдэн. — Он, а не я. Если станет ерепениться, я обойду все магазины и погублю его репутацию. Почему я должен быть козлом отпущения? Пускай те, кто заварил кашу, сами ее и расхлебывают.
Но действовать нужно очень осторожно. И ни слова посторонним».
Глава 5
Телефонный звонок Рэя Калвина озадачил Уиндэма-Мэтсона. Он ничего толком не понял — отчасти из-за сбивчивой речи Калвина, отчасти потому, что тот позвонил в полдвенадцатого ночи, когда Уиндэм-Мэтсон развлекался с дамой в своем номере отеля «Муромачи».
— Вот что, дружище, — сказал Калвин, — мы возвращаем вам последнюю партию товара. Вернули бы и остальную дрянь, если бы уже за нее не заплатили.
Естественно, Уиндэму-Мэтсону захотелось узнать, в чем дело.
— В том, что весь ваш товар — дерьмо. Сплошная туфта.
Уиндэм-Мэтсон оторопел.
— Но ведь вы знали, Рэй, вы всегда были в курсе! — Он оглянулся. Женщины поблизости не было, наверное, ушла в спальню.
— Да, я знал, что вы штампуете подделки, — сказал Калвин. — Но речь о другом. О паршивом качестве вашего товара. Мне наплевать, стреляли из револьвера, который вы мне продаете, в Гражданскую войну или нет. Для меня важно, чтобы ни у кого не возникало сомнений, что это кольт сорок четвертого калибра, такой-то номер по каталогу. Чтобы комар носу не подточил. Вы знаете Роберта Чилдэна?
— Да. — Фамилия была знакомой, хотя в эту минуту Уиндэм-Мэтсон не мог вспомнить, кому она принадлежит. Какому-то дельцу.
— Сегодня Чилдэн приперся ко мне в контору. Он только что ушел, я звоню из конторы, не из дому. В общем, долго бушевал. Он вне себя от злости. Будто бы некий важный япошка — адмирал, ни больше ни меньше — не то приходил к нему, не то присылал своего человека. Чилдэн кричал о сделке на двадцать тысяч. Тут он, конечно, хватил через край, но в остальном я верю: к нему приходил япошка, хотел что-то купить, одним глазком взглянул на ваш кольт сорок четыре, убрал деньги и ушел. Что вы на это скажете?
Сказать Уиндэму-Мэтсону было нечего, но он сразу подумал о Фрэнке и Маккарти. Не их ли рук дело? Но зачем им понадобилось пугать Чилдэна?
Его охватил суеверный страх. Как они пронюхали, куда ушел револьвер, сработанный еще в феврале? Как они поступят теперь? Пойдут в полицию? Или в газеты? Или даже в муниципалитет Сакраменто к «буратино»? Кошмар! Всего этого можно было бы не опасаться, не выгони он Фрэнка… Он не знал, как ответить Калвину, — долго бормотал какие-то оправдания, пока наконец не сумел закруглить беседу.
Положив трубку, Уиндэм-Мэтсон осознал, что Рита давно вышла из спальни и слышала почти весь разговор. Женшина нетерпеливо расхаживала по комнате в комбинации из черного шелка. По ее плечам в редких крапинках веснушек рассыпались светлые волосы.
— Позвони в полицию, — предложила она.
«А что, — подумал он, — может, я еще дешево отделаюсь, заплатив им тысчонку-другую. Они не откажутся. Наверное, это как раз то, чего они добиваются. У таких парней аппетит невелик, две тысячи кажутся им большими деньгами. Ну да — вложат их в свое дело, прогорят и через месяц окажутся без гроша в кармане. И снова…»
— Нет, — ответил он.
— Почему? Вымогательство — это преступление.
«Ей трудно понять, — подумал Уиндэм-Мэтсон. Он привык платить тем, кто много знает, так же как привык нести производственные расходы. Да и сумма на сей раз невелика. — Но в чем-то она права».
«Я заплачу им две тысячи, — решил Уиндэм-Мэтсон. — А еще свяжусь со знакомым инспектором Департамента гражданских дел. Пусть посмотрят, нет ли у них чего-нибудь на Фрэнка и Маккарти. На тот случай, если они снова придут попрошайничать.
Кто-то мне говорил, что Фрэнк — жид, изменивший форму носа и фамилию, — вспомнил он. — Тем лучше, надо только известить германское консульство. Чего проще. Консул потребует у япошек выдачи Фрэнка, и как только этот содомит окажется за демаркационной линией, его затолкают в газовую камеру. Кажется, в Нью-Йорке остались лагеря, — подумал он. — Лагеря с печами».
— Удивляюсь, — сказала Рита, пристально глядя на него, — как можно безнаказанно шантажировать такого крутого парня.
— Ничего удивительного, — рассеянно ответил Уиндэм-Мэтсон. — Если хочешь знать, весь этот чертов бизнес, связанный с историей, — сущая чепуха. Просто япошки — ослы. Сейчас докажу, — Он встал, подошел к кофейному столику и вернулся с двумя зажигалками. — Вот, взгляни. Они похожи как две капли воды, правда? Но историческую ценность имеет только одна. Он ухмыльнулся. — Держи. Пойдем дальше. На рынке одна из них стоит тысяч сорок-пятьдесят.
Женшина схватила зажигалки и стала вертеть в руках.
— Ну? — подзадорил ее Уиндэм-Мэтсон, — Видишь отпечаток времени?
— Какой еще отпечаток?
— Так говорят о вещах, имеющих историческую ценность. Слушай дальше. Одна из этих зажигалок лежала в кармане Франклина Рузвельта, в момент его убийства. А другая — нет. Одна имеет историческую ценность, причем невероятную. Другая и выеденного яйца не стоит. Ну, ты чуешь разницу? — допытывался он у женщины, — Нет, ничего ты не чуешь. Нет тут ни «ореола загадочности», ни «дыхания эпохи».
— Вот это да! — восхитилась Рита. — Неужели и вправду одна из них была у Рузвельта в кармане?
— Да. И я знаю которая. Понимаешь теперь? Все это жульничество, люди обманывают сами себя. Скажем, твой пистолет побывал в какой-нибудь знаменитой битве, например при Маас-Аргоне, но если ты об этом не знаешь, то и пистолет кажется тебе самым обыкновенным. Историческая ценность — здесь! — Он постучал себя по лбу. — В голове, а не в пистолете. Я тоже был коллекционером. В сущности, поэтому и занялся нынешним бизнесом. Собирал ранние марки британских колоний.
Сложив руки на груди, женщина стояла у окна и смотрела на огни Сан-Франциско.
— Не погибни он, мы бы выиграли войну, — задумчиво произнесла она, — Так говорили мои родители.
— Так вот, — продолжал Уиндэм-Мэтсон, — представь, что в прошлом году кто-нибудь… не важно кто, хотя бы правительство Канады, — обнаружил клише старинных марок. И не только клише, но и краску. И запас…
— Я не верю, что одна из этих зажигалок принадлежала Рузвельту, — перебила его Рита.
Уиндэм-Мэтсон хихикнул.
— В том-то и дело! Мне придется доказать это с помощью документа. Понимаешь? Вещь не говорит сама за себя, ее ценность должна подтверждаться бумагой. А следовательно, вся возня с историческими редкостями не имеет смысла. Это массовый самообман.
— Покажи бумагу!
— Пожалуйста. — Он прошел в кабинет и снял со стены листок в рамке — сертификат Смитсоновского института. Зажигалки и сертификат влетели Уиндэму-Мэтсону в копеечку, но он не жалел — они позволяли ему доказать свою правоту, доказать, что слово «подделка» — пустой звук, поскольку слово «оригинал» тоже ничего не значит.
— Кольт сорок четвертого калибра — это кольт сорок четвертого калибра, — вещал он, возвратясь из кабинета. — Покупая револьвер, следует интересоваться диаметром ствола и особенностями конструкции, а не датой выпуска…
Рита протянула руку. Он отдал сертификат.
— Значит, одна из них все-таки подлинная, — сказала она наконец.
— Да. Вот эта. — Он протянул зажигалку с длинной царапиной на одной из сторон.
— Пожалуй, мне пора, — сказала Рита, — Как-нибудь вечерком еще увидимся. — Она вернула сертификат и зажигалку и направилась в спальню, где осталось ее платье.
— Почему?! — раздраженно крикнул он. — Ты же знаешь, нам никто не помешает. Жена приедет через несколько недель… Я же тебе объяснял: у нее отошла сетчатка.
— Дело не в этом.
— А в чем?
— Будь любезен, вызови велотакси, пока я одеваюсь, — попросила Рита.
— Я сам тебя отвезу, — буркнул Уиндэм-Мэтсон.
Она оделась. Вернувшись из прихожей с ее пальто, Уиндэм-Мэтсон застал Риту в кабинете возле книжного шкафа, погруженную в раздумья. Казалось, ее что-то гнетет. «Прошлое, — понял он. — Оно многим не дает покоя. Черт меня дернул завести этот разговор! — упрекнул он себя. — Но ведь она такая молоденькая — я думал, она и слыхом не слыхивала о Рузвельте».
Рита опустилась на колени и взяла с нижней полки книгу.
— Ты читал? — спросила она.
Он поднес книгу к близоруким глазам. Серая обложка. Роман.
— Нет, — ответил он. — Это жена купила. Она любит беллетристику.
— Тебе бы следовало прочесть.
Уиндэм-Мэтсон неохотно взял книгу.
— «Из дыма вышла саранча», — произнес он вслух. — Это не из тех ли книг, что запрещены в Бостоне?
— Не только в Бостоне, но и во всех Соединенных Штатах. Ну, и в Европе, разумеется. — Рита вышла в прихожую и остановилась у двери.
— Слыхал я об этом Абендсене.
На самом деле Уиндэм-Мэтсон ничего о нем не слышал. И о романе знал только то, что он очень популярен. Еще одна причуда. Повальное увлечение. Он нагнулся и поставил книгу на полку. «Некогда мне читать модные книжки. Дел невпроворот. Конечно, у секретарш есть время читать всякую дрянь, — угрюмо подумал он. — И на работе, и дома — в постели. Их это возбуждает, хотя они прекрасно знают: в жизни все по-другому».
— Любовная история? — проворчал он, отворяя входную дверь.
— Нет. Роман о войне. — На пути к лифту она добавила: — Он пишет то же самое, что говорили мои родители.
— Кто? Абендсен?
— Да. Мол, если бы Джо Зангара промазал, Рузвельт вытащил бы Америку из депрессии и вооружил ее так, что… — Рита умолкла — они подошли к лифту, где в ожидании стоили люди.
Позже, мчась по ночной улице в «мерседес-бенце» Уиндэма-Мэтсона, она снова заговорила о книге.
— Идея Абендсена в том, что Рузвельт был очень сильным президентом, вроде Линкольна. Сюжет книги вымышленный, Абендсен облек свою теорию в форму романа. Рузвельт не гибнет в Майами, а живет себе дальше. В тридцать шестом его переизбирают на второй срок, и вплоть до сорокового — до начала войны — он все еще президент. Догадываешься, что потом происходит? Когда Германия нападает на Англию, Францию и Польшу, он у власти. При нем Америка становится сильной державой. Гарнер, вообще-то, был никудышным президентом. Наделал уйму ошибок. А так в сорок