— Вы понимаете, что тогда произойдет? — тихо сказал Ресч. — Если мы включим андроидов в наш спектр эмпатической способности, наравне с животными?
— Мы не сможем защищаться.
— Именно. Этот новый тип, «Узел-6»… они нас затопят, раздавят. Между «Узлом-6» и людьми, как барьер, стоим мы, вы и я — агенты по борьбе с андроидами. Мы — барьер, сохраняющий разницу. Благодаря нам она остается видимой и четкой. Тем более. — Он замолчал, видя, что Рик снова начал доставать из чемоданчика приборы. — Я думал, что тест кончился.
— Я хочу задать вопрос самому себе. И хочу, чтобы вы считывали показания стрелок. Я сам вычислю результат. Вы мне скажете показания.
Он приклеил к щеке сетку датчиков, настроил карандаш-излучатель, направив его себе прямо в глаз.
— Вы готовы? Следите за циферблатами. Временной интервал значения не имеет. Только величина отклонения стрелки.
— Конечно, Рик, — с готовностью сказал Фил Ресч.
Рик сказал громко:
— Я спускаюсь в лифте вместе с пойманным андроидом. Кто-то из посторонних убивает его, без предупреждения.
— Никакой особой реакции, — сказал Ресч.
— Что показали стрелки?
— Левая: 2.8. Правая: 3.3.
— Андроид — женщина, — сказал Рик.
— Теперь 4.0 и 6.0, соответственно, — сообщил Ресч.
— Довольно высоко, — сказал Рик. Он отклеил сетчатый диск и выключил карандашный луч. — Это эмпатическая реакция. Это примерно то, что показывает в среднем испытуемый человек. Исключая самые экстремальные, те, что касаются обивки из детской кожи и так далее… кроме чисто патологических вопросов.
— Что из этого следует?
— Что я способен сопереживать, по крайней мере, некоторым андроидам. Некоторым. Не всем, а… одному-двум.
Например, Любе Люфт, сказал он себе. И я ошибался. В реакции Ресча нет ничего нечеловеческого, это моя реакция отклоняется от нормы.
Интересно, подумал он, кто-нибудь из людей когда-нибудь испытывал что-нибудь подобное по отношению к андроиду?
Конечно, подумал он, на моей работе это может никогда не сказаться. Это может быть аномалией, чем-то минутным, связанным с моим отношением к «Волшебной флейте».
И голосу Любы. Вообще к ее творчеству. Конечно, раньше он ничего подобного не испытывал или, во всяком случае, не сознавал этого. Например, в отношении Полокова или Гарланда. И если бы Фил Ресч оказался андроидом, я бы его убил без особых затруднений, особенно после смерти Любы.
Вот и все, что касается различий между истинными людьми и человекоподобными движущимися искусственными структурами. В том лифте, в музее, сказал он себе, я спускался вместе с двумя существами, человеком и андроидом… и чувства мои были распределены противоположно ожидаемым. Тем, к которым я привык и которые должен был испытывать.
— Ты в беде, Декард, — тихо сказал Фил Ресч. Казалось, эта мысль его забавляла.
— Что я должен делать? — спросил Рик.
— Секс, — сказал Ресч. — В этом все дело.
— Секс?
— Да, половая любовь. Потому что оно… она… была привлекательная для тебя физически. С тобой разве никогда не случалось такого раньше? — Ресч засмеялся. — Нас учили, что это проблема номер один среди агентов по борьбе с анди. Разве ты не знаешь, Декард, что у колонистов есть даже любовницы-андроиды?
— Это незаконно, — сказал Рик. Он знал закон.
— Конечно, это запрещено законом. Но большинство половых извращений тоже запрещены, но люди ими тем не менее занимаются.
— Но, если это не секс… А любовь?
— Любовь — другое название для секса.
— Любовь к Родине? К музыке?
— Если это любовь к женщине, то это называется секс. К женщине или к ее андроидной имитации. Проснись, взгляни в лицо действительности. Когда-то я тоже испытал такое. Когда только начал охотиться. Не позволяй себе раскиснуть — все этой пройдет. Все дело в том, что события следовали в неправильном порядке. Ты убил ее или присутствовал при устранении… а потом почувствовал физическое влечение. Надо делать наоборот.
Рик пристально смотрел на него.
— Сначала лечь с ней в постель, а потом…
— …ее убить, — коротко отрезал Фил Ресч. На его губах играла все та же жестокая улыбка.
Ты хороший охотник на андроидов, Фил Ресч, подумал вдруг Рик. И твое отношение к ним это доказывает. Ну, а я?
И внезапно впервые он начал сомневаться в ответе.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Словно по дуге из чистейшего огня, Джон Исидор мчался домой после трудового дня. Не покинула ли она своей квартиры, думал он. Все ли она еще там, в старой мусоризованной комнате, смотрит ли Бастера Дружби по телевизору, вздрагивая от страха всякий раз, когда ей мерещится, что кто-то ходит по коридору?
Он успел остановиться по дороге у бакалейного магазинчика, там, где имелся черный рынок. На сиденье рядом лежали такие деликатесы, как банка соевого творога, спелые персики, добрый мягкий сыр, зрелый и отвратительно пахнущий. Все это покачивалось туда-сюда, пока он менял курс, потом тормозил кар, заходя на посадку. В этот вечер он испытывал волнение, и машину вел несколько неровно, рывками. Кар сотрясался и фыркал. Проклятье, думал Джон Р. Исидор.
По кабине волнами, приятно щекоча обоняние, распространялся запах персиков и сыра. Все эти редкости, на которые он угрохал двухнедельную зарплату, занятую вперед у мистера Слоута, дополнялись спрятанной под сиденьем, где она не могла разбиться, бутылкой шабли. Эта редкость была величайшей из всех остальных. Исидор держал ее в сейфе, в Банке Америки, не желая продавать, сколько бы ни предлагали, на случай, если вдруг в его жизни, в далекий последний момент вдруг появится девушка. Это случилось только сейчас.
Замусоренная, мертвая крыша дома как всегда угнетающе подействовала на него. По пути от кара к лифту он, подавив периферийное зрение, полностью сосредоточился на драгоценном мешке и бутылке, на том, чтобы не споткнуться. Когда приехал скрипящий и лязгающий лифт, он спустился не на свой этаж, а на уровень ниже, где теперь жила новая обитательница, Прис Страттон.
Вскоре он уже стоял перед ее дверью, тарабаня в створку кулаком, чувствуя, как вовсю колотится сердце.
— Кто там? — Дверь заглушала голос, но ясная чистота тона сохранялась.
— Говорит Джон Р. Исидор, — быстро сообщил он, применяя новое самоощущение авторитета, недавно полученное с помощью видеофона мистера Слоута. — Здесь у меня есть кое-что весьма вкусное, и, думаю, мы могли бы сварганить неплохой обед.
Дверь приоткрылась совсем чуть-чуть. Прис выглянула из темной прихожей в полумрак холла.
— Ваш голос стал другим, — заметила она. — Взрослее.
— Да, сегодня в рабочее время мне пришлось уладить несколько дел. Обычных. Если бы вы меня впустили, я…
— Вы бы мне рассказали о ваших делах.
Тем не менее она раскрыла дверь достаточно широко, чтобы он смог войти. А потом, когда увидела, что он принес, лицо ее озарилось озорной радостью, и она не сдержала восклицания. Но почти в тот же миг радость погасла, и смертельная горечь легла на ее черты: лицо отвердело, как засыхающий цементный раствор. Радость испарилась.
— Что такое? — Он отнес пакет и бутылку на кухню и поспешил обратно в прихожую.
— Вы зря потратились, — бесцветным голосом сказала Прис.
— Почему?
— О-о… — она пожала плечами и медленно пошла прочь, сунув руки в карманы старомодной юбки. — Когда-нибудь я вам скажу. — Она подняла глаза. — Но все равно, это было очень мило с вашей стороны. Теперь я хотела бы, чтобы вы ушли. У меня такое настроение, что никого не хочется видеть.
Она медленно подошла к двери в холл, медленно отворила дверь, все глубже погружаясь в пучины бесполезности и пустоты, в глубины одиночества.
— Я знаю, что с вами, — сказал он.
— Да?
— У вас нет друзей. Сейчас вам гораздо хуже, чем утром, когда я увидел вас впервые. Это потому, что…
— У меня есть друзья. — Внезапно в голосе ее послышалась твердость, и она вернула себе былую живость. — Или были. Семеро. Сначала их было семеро, но охотники уже успели, наверное, поработать. И некоторые из моих друзей, если не все, сейчас мертвы. — Она побрела к окну, всмотрелась в темноту, где мерцало несколько огоньков. — Может быть, из нашей восьмерки осталась в живых только я одна. Может, вы и правы.
— О каких охотниках вы говорите?
— Да, правильно, вы и не должны знать о них. Кто они такие? Охотник — профессиональный убийца, ему выдают список тех, кого он должен убить. За каждое убийство ему платят тысячу долларов. Обычно он заключает с властями города контракт, поэтому получает еще и жалованье. Но жалованье маленькое, так что ему приходится проявлять активность.
— Вы уверены? — спросил Исидор.
— Да. — Она кивнула. — Вы спрашиваете, уверена ли я, что он проявляет активность? О, он обожает это занятие!
— Мне думается, — сказал Исидор, — что вы ошибаетесь. — Он в жизни не слышал ни о чем подобном. Бастер Дружби, например, никогда о таком не упоминал.
— Ведь это противоречит сострадалистической этике сегодняшнего дня, — отметил он. — Всякая жизнь едина. «Человек — не остров», как говорил в старину Шекспир.
— Джон Донн, — поправила Прис.
Исидор возбужденно отмахнулся.
— И я ничего подобного в жизни не слышал. Разве нельзя вызвать полицию?
— Нет.
— И они охотятся за вами? Они способны явиться сюда и убить вас? — Теперь он понимал, почему девушка так странно, так скрытно себя вела. — Немудрено, что вы так напуганы, и вам никого не хочется видеть.
«Но, — подумал он, — все это явное заблуждение. У нее, наверное, психоз. Мания преследования. Возможно из-за влияния пыли на мозг. Возможно, она специал».
— Я прикончу их раньше, чем они успеют причинить вам вред, — пообещал он.
— Каким образом? — Она слабо улыбнулась, показав маленькие ровные белые зубы.
— Я куплю лицензию на лазерный пистолет. Здесь, в заброшенных районах, ее нетрудно получить. Полиция этот район не патрулирует — жители сами должны заботиться о своей безоп