— А это коза? — Рик заметил большое черное животное, стоящее в центре клетки. Животное показалось Рику замечательно красивым.
— Да, это самка. Черная нубийская порода. Отличный образец для рынка этого года, сэр. И предлагаем мы ее по замечательно низкой, очень низкой цене.
Вытащив потертый каталог, Рик проверил цену на черную нубийскую породу.
— Целиком наличными? — спросил продавец. — Или часть платы вы внесете в виде использованного животного?
— Наличными, — сказал Рик.
Продавец нацарапал цену на листочке бумаги и быстро, почти украдкой, показал Рику.
— Слишком много, — сказал Рик. Он взял листок и написал более скромную цену.
— Мы не можем отдавать козу за такую цену, сэр, — запротестовал продавец. Он начертил новую цифру. — Этой козе нет и года, у нее очень высокая ожидаемая продолжительность жизни. — Он показал бумажку Рику.
— Идет, — сказал Рик.
Он подписал контракт на рассрочку, заплатил три тысячи долларов в виде первого взноса — всю премию за отправку на покой анди — и вскоре стоял уже рядом с аэрокаром, наблюдая, как служащие магазина грузят клетку с козой в кар. «Я владею настоящим животным, — сказал он себе. — Живым животным, а не электрической фальшивкой. Второй раз в жизни».
Цена и долговое рабство контракта пугали его. Он чувствовал, что мелко дрожит. «Но я должен был это сделать, — сказал он себе. — После столкновения с Филом Ресчем я должен был вернуть себе веру в собственные силы. Иначе я бы не смог дальше работать охотником».
Немеющими руками он направил аэрокар в небо, к дому, к Иран. Она рассердится, подумал он. Потому что ответственность будет ее беспокоить. И поскольку она целый день дома, на ее долю придется много работы по уходу за животным. Он снова был расстроен.
Когда он посадил кар на крышу дома, он еще некоторое время сидел неподвижно. В уме он сочинял живописную версию. «Этого требует работа, — пытался он убедить себя. — Престиж. Больше уже невозможно жить с электрической овцой. Это меня морально угнетает. Вероятно, такой вариант удовлетворит Иран», — подумал Рик.
Выбравшись из кара, он вытащил наружу клетку с козой и с пыхтеньем поставил ее на крышу. Коза, всю дорогу скользившая копытцами по днищу клетки, проницательно взглянула на Рика яркими большими глазами, но не издала ни звука.
Он спустился на свой этаж, знакомым коридором прошел к собственной двери.
— Привет, — сказала Иран, занятая на кухне приготовлением обеда. — Ты сегодня так поздно.
— Поднимись на крышу, — сказал он. — Я тебе кое-что покажу.
— ТЫ КУПИЛ НАСТОЯЩЕЕ ЖИВОТНОЕ! — Она стянула фартук, машинально пригладила волосы и последовала за Риком к лифту. Они пересекли холл большими нетерпеливыми шагами.
— Не нужно было покупать без меня, — выдохнула Иран. — Я тоже имею право участвовать в принятии решения, тем более, что речь идет о самом важном приобретении, которое мы когда-либо…
— Я хотел сделать тебе сюрприз, — сказал он.
— Ты сегодня заработал неплохую премию? — спросила Иран.
— Да, — сказал Рик. — Я устранил трех анди.
Он вошел в кабину лифта, подождал жену, и они вместе двинулись к крыше.
— Мне необходимо было так сделать, — сказал он. — Сегодня со мной что-то произошло. Если бы я не купил животное, я бы больше не смог работать охотником.
Лифт остановился. Вместе с женой Рик вышел в вечерние сумерки, подошел к клетке, включил лампы в отражающих светильниках, которыми могли пользоваться все жители дома. Потом указал на козу, молча ожидая реакции Иран.
— Боже мой! — тихо сказала Иран, подошла к клетке, заглянула, потом обошла клетку кругом, рассматривая козу со всех сторон.
— Она в самом деле настоящая? — спросила она. — Не электрическая?
— Абсолютно настоящая, — сказал он. — Если только они меня не надули. — Впрочем, такое случается очень редко — штраф за подделку достигал астрономической величины. Две с половиной рыночной цены настоящего животного. — Нет, они меня не надули.
— Коза, — сказала Иран. — Черная нубийская порода.
— Да, коза, — подтвердил Рик. — Возможно, в будущем нам удастся свести ее с самцом. И у нас будет молоко, из него можно делать сыр.
— А ее можно выпустить? Куда мы ее поселим? К овце?
— Сначала нужно ее привязывать, — сказал Рик. — По крайней мере, на первые несколько дней.
— «Жизнь моя — любовь и наслажденья», — сказала вдруг Иран странно сдавленным голосом. — Старая-старая песня Иоганна Штрауса, помнишь? Когда мы в первый раз встретились. — Она тихо опустила руку на его плечо, прижалась и поцеловала. — Много любви. И очень много наслажденья.
— Спасибо, — сказал он и обнял ее.
— Давай, побежим скорее вниз и поблагодарим Сострадательного. Потом вернемся сюда, наверх, и сразу дадим ей имя. Ей необходимо какое-то имя. И, может быть, ты найдешь какую-нибудь веревку, чтобы привязать ее. — Иран пошла к лифту.
Их сосед Билл Барбур, стоявший рядом с лошадью Джуди, окликнул Рика:
— Эй, мистер Декард, у вас отличная коза. Поздравляю. Добрый вечер, миссис Декард. Возможно, у вас появятся козлята. Я мог бы обменять одного жеребенка на пару козлят.
— Спасибо, — сказал Рик. Он последовал за Иран к двери лифта. — Твоя депрессия уже прошла? — спросил он. — Моя — почти.
— Да, мою депрессию это тоже хорошо вылечивает, — сказала Иран. — Теперь мы можем не скрывать, что наша овца поддельная.
— Какая в этом нужда? — спросил он осторожно.
— Но теперь все равно, — настаивала Иран. — Ведь теперь нам нечего скрывать. Теперь у нас есть то, чего мы всегда хотели — настоящее животное. Это просто как во сне! — Она опять поднялась на цыпочки, нежно поцеловала Рика, и ее неровное возбужденное дыхание защекотало шею мужа. Потом она протянула руку и ткнула кнопку лифта.
Что-то внутри Рика тревожно зашевелилось, что-то заставило его сказать:
— Давай не будем спускаться. Посидим еще наверху. Просто будем сидеть и смотреть на козу. А может, дадим ей что-нибудь поесть. Для начала мне дали в магазине мешок овса. И мы могли бы просмотреть руководство по уходу за козой, его мне тоже вручили, бесплатно. Мы могли бы назвать ее Эуфемией.
Тем не менее пришел лифт, и Иран уже вошла в кабину.
— Иран, погоди, — позвал он.
— Было бы просто аморально, — строго сказала Иран, — если бы в благодарность мы бы не слились сейчас с Сострадальным. Я сегодня уже подключалась к генератору, и это немного облегчило мою депрессию. Чуть-чуть не так, как твоя покупка. Но все равно, в меня каким-то образом попал камень. — Она показала запястье с маленьким синяком. — Я постоянно думала о том, насколько нам лучше, когда с нами Сострадальный, насколько хуже было бы нам без него. Несмотря на боль. Мы испытываем физическую боль, но духом мы слиты с Сострадальным. Я чувствовала их присутствие — их всех, во всем мире, кто был слит с ним в этот момент. — Она не давала двери лифта закрыться, скользнуть на место. — Входи, Рик. Это лишь минута. Ты ведь почти никогда не участвуешь в слиянии. Я хочу, чтобы ты передал то настроение, в котором сейчас находишься, всем остальным. Оставлять все себе — это было бы аморально.
Она была, конечно, права. И он вошел в лифт, и опустился на свой этаж.
Когда они вошли в гостиную, Иран быстро щелкнула выключателем эмпатического генератора. Лицо ее светилось радостью, как полумесяц молодой луны.
— Я хочу, чтобы они все знали, — сказала она ему. — Со мной однажды так было — я вошла в слияние и поймала эмоции какого-то человека, только что купившего животное. А в другой раз… — Лицо ее на секунду потемнело, удовольствие исчезло. — Однажды я обнаружила, что принимаю чувства человека, у которого умерло животное. Но мы все сочувствовали ему, делили с ним наши радости, хотя у меня их было немного, и это его ободрило. Мы даже могли бы отвратить потенциальное самоубийство. То, что мы испытываем, чувствуем, мы…
— Они получат нашу радость, — сказал Рик. — Но мы ее потеряем. Обменяем то, что чувствуем, на то, что чувствуют другие. Наша радость исчезнет.
На экране генератора эмпатии проносились бесформенные цветные пятна. Затаив дыхание, его жена крепко сжала рукоятки.
— Нет, мы не потеряем того, что чувствуем, если только будем ясно удерживать это ощущение в себе. У тебя в самом деле нет навыка слияния, Рик?
— Кажется, нет, — сказал он. Сейчас он впервые начал понимать, какое значение имел сострадализм для таких людей, как Иран. Возможно, общение с Филом Ресчем, охотником за андроидами, их совместная охота, привели к трансформации какого-то незначительного синапса в его мозгу, к переключению нейронного тумблера. И, возможно, началась цепная реакция изменений.
— Иран, — настойчиво сказал он и оттащил жену от генератора. — Послушай! Я хочу рассказать о том, что со мной сегодня произошло. — Он отвел ее к кушетке, сел и посадил Иран перед собой. — Я познакомился с другим охотником, которого раньше не встречал и даже о нем не слышал. С хищной природой. Ему нравится уничтожать андроидов. И вот первый раз, после охоты с ним, я по-другому взглянул на них. То есть раньше я относился к ним так же, как он, только по-своему.
— Разве с этим нельзя обождать? — спросила Иран.
— Я выбрал один из вопросов теста и провел опыт, — сказал Рик. — Все сошлось. Я действительно начал сопереживать андроиду. Ты сегодня утром сказала «бедные анди». Поэтому ты понимаешь, о чем я говорю. Поэтому я и купил козу. Я никогда ничего подобного не чувствовал. Возможно, это было вроде депрессии, которая бывает у тебя. Теперь я понимаю, как ты страдаешь во время депрессии. Я всегда был уверен, что тебе депрессия нравится и что ты могла бы вырваться из нее, если бы только захотела, если не сама, то с помощью стимулятора Пенфилда. Но дело в том, и я это понял, что в таком состоянии тебе уже все равно. Апатия, потому что потеряно чувство цены. Ничто ничего не стоит. И не стоит снова чувствовать себя лучше, потому что утерян смысл этого ощущения…
— А как же с работой? — Ее слова словно хлестнули Рика. Он замигал. — С работой, — повторила она. — Сколько мы должны вносить в месяц за козу? — Она протянула руку. Он машинально вытащил контракт зоомагазина и протянул ей. — Ого! — тоненько протянула она. — А проценты… Боже, одни только проценты! И ты сделал это, потому что чувствовал депрессию? И совсем не потому, что хотел мне сделать сюрприз, как ты уверял. — Она вернула контракт. — Что ж, это неважно. Все равно, я очень рада, что ты купил козу. Я у лее люблю ее. Но это такое бремя забот! — она помрачнела.