Опустив картонную коробку, он начал осторожно сметать с жабы пыль. Жаба, кажется, ничего против не имела. Конечно, она не осознавала его присутствия.
Когда он поднял животное, то ощутил необычную прохладность. Тельце казалось сморщившимся и сухим и таким прохладным, словно жаба жила в гроте, под поверхностью земли, где никогда не бывает солнца. Жаба зашевелилась. Упираясь задними лапками, она вяло попробовала освободиться, ускакать прочь. Большая, взрослая, опытная жаба, подумал Рик. Она смогла выжить там, где мы и не надеялись, что она выживет. А где она здесь находила воду, чтобы откладывать икру?
Значит, вот что способен увидеть Сострадальный. Жизнь. Там, где ее больше никто не видит. Жизнь, по самую голову тщательно закопавшуюся в труп мертвого мира. В самый пепел Вселенной. Даже здесь Сострадальный различает неприметные искры жизни. Теперь я понимаю, подумал он. И теперь, посмотрев на мир глазами Сострадального, я уже не могу остановиться.
У моей жабы андроиды не отрежут лапу, как они это сделали с пауком недоумка-специала.
Он положил аккуратно перевязанную ветошью коробку на сиденье, сель за руль. Я как будто снова стал ребенком, подумал он. Тяжесть, монументальная давящая усталость вдруг покинули его. Погодите, вот только Иран об этом узнает. Он схватил трубку, начал набирать номер, потом остановился… Я сделаю сюрприз, подумал он. Всего тридцать-сорок минут, и я буду дома.
Он жизнерадостно запустил двигатель и свечой умчался в небо, в сторону Сан-Франциско, лежавшего в семи сотнях миль к югу.
Иран Декард сидела перед своим стимулятором настроения Пенфилда. Указательным пальцем она трогала циферблат набора кодов настройки. Она так ничего и не набрала. Она была слишком больна и разбита, ей все было безразлично. Тяжкое препятствие перекрыло путь в будущее, отсекая все вероятные пути. Если бы дома был Рик, он бы заставил меня набрать «3», подумала она, и тогда мне самой захотелось бы что-нибудь набрать, что-нибудь радостное, или важное, или, может быть, «888» — желание смотреть телевизор, любую передачу. А что сейчас по телевизору? Потом она опять стала думать, куда же пропал Рик. Может быть, он уже летит домой, а может, и нет, подумала она, ощущая, как каменеют суставы и кости.
В дверь постучали.
Отложив руководство по эксплуатации стимулятора настроения, она вскочила. Теперь мне ничего не нужно набирать, это Рик, подумала она. Она подбежала к двери и широко ее распахнула.
— Привет, — сказал он. Он стоял на пороге с порезанной щекой, в мятой и серой от пыли одежде. Даже рубашка пропиталась пылью. Руки, лицо — все было покрыто пылью, все, кроме глаз. Глаза сияли, как у маленького мальчика. У него такой вид, подумала Иран, словно он целый день играл на улице, и наступил теперь момент вернуться домой. Отдохнуть, умыться, рассказать о чудесах прошедшего дня.
— Как хорошо, что ты вернулся, — сказала она.
— Я что-то принес.
Двумя руками он держал картонную коробку. Как будто, подумала она, в ней хранилось что-то ломкое и слишком ценное, чтобы выпускать из рук.
— Я сварю тебе кофе, — сказала Иран.
На кухонной плите она нажала нужную кнопку и через минуту поставила на стол объемистую кружку. Не выпуская из рук коробки, он присел на стул. Выражение удивления не покидало его лица. За все годы совместной жизни она ни разу его таким не видела. Что-то произошло за это время, с тех пор, как он улетел ночью в неизвестном направлении. И вот он вернулся, с коробкой.
— Я хочу спать, — объявил он. — Буду спать целый день. Я позвонил Гарри Брайанту, он сказал, чтобы я взял свободный день. Именно так я и собираюсь сделать. — Он осторожно поставил коробку на стол и взял кружку с кофе.
Присев напротив, Иран спросила:
— Что у тебя в коробке, Рик?
— Жаба.
— Можно, я посмотрю?
Он начал разматывать ветошь и поднимать крышку, а она следила, как он это делает.
— Ой, — удивилась она, увидев жабу. Почему-то она испугалась. — Она не укусит?
— Возьми ее. Она не кусается. У жаб нет зубов. — Рик вытащил животное из коробки и протянул ей. Подавив испуг, она взяла жабу. — Я думала, они все вымерли, — сказала она и перевернула жабу животом вверх, с любопытством рассматривая лапки. Лапки казались слабыми и почти бесполезными. — А жабы могут прыгать как лягушки?
— У жаб слабые лапы, — объяснил Рик. — Это основная разница между жабой и лягушкой. И еще вода. Лягушка держится около воды, а жаба может жить в пустыне. Эту я нашел на границе Орегона. Там, где все вымерло. — Он протянул руку, чтобы забрать у нее животное. Но Иран что-то заметила. Продолжая держать жабу вверх лапами, она ковырнула пальцем живот жабы и, поддев ногтем, открыла миниатюрную контрольную панель.
— Да. — Лицо Рика потемнело. — Да, понимаю. Ты права.
Совершенно подавленный, он посмотрел по сторонам, потом на поддельное животное. Он взял жабу у Иран, потрогал лапки, словно не зная, что делать… Словно он все еще не мог поверить. Потом он аккуратно положил электрожабу обратно в коробку.
— Как она могла оказаться в самой пустынной части Калифорнии? Я не понимаю. Кто-то там ее оставил. Разве теперь узнаешь…
— Наверное, не нужно было тебе показывать… что она электрическая. — Иран коснулась его руки: она чувствовала себя виноватой.
— Нет, — сказал Рик. — Я рад, что знаю правду. — Он помолчал. — Да, я предпочитаю знать…
— Включить стимулятор? Чтобы ты почувствовал себя лучше. Тебе стимулятор всегда помогал больше, чем мне.
— Я в норме. — Рик тряхнул головой: он еще не справился с ударом. — Паук, которого Сострадальный дал недоумку, тоже, наверное, был искусственный. Но неважно. Электрические создания тоже обладают какой-то своей жизнью. Какая бы жалкая она ни была.
— У тебя такой вид, словно ты прошел сто миль, — сказала Иран.
— Трудный был день, и очень длинный.
— Ложись, отдохни.
Словно пораженный громом, он смотрел на нее.
— Значит, все кончилось, да?
Он доверчиво ждал, что она скажет, словно его собственные слова больше ничего не значили.
— Да, кончилось, — сказала она.
— Боже, это было не задание, а марафон, — сказал Рик. — Стоило только начать, а остановиться не было никакой возможности. Меня несло вперед, пока я не покончил с Бейти. И тогда, вдруг, мне нечего было больше делать. И это… — Он помолчал, явно удивленный тем, что собирался сейчас сказать. — Это было хуже всего. Закончив дело, я не мог остановиться, потому что если бы я остановился, то у меня не осталось бы ничего. Да, ты была права сегодня утром. Я всего лишь полицейский, грубый кот с грязными лапами.
— Но я больше так не думаю, — возразила она. — Я так рада, что ты вернулся. Вот и все.
Она поцеловала его, и лицо его прояснилось, почти как перед тем, как Иран обнаружила, что жаба электрическая.
— Ты думаешь, я неправильно поступил? — спросил он. — Что я не должен был делать то, что сделал?
— Нет, не думаю.
— Сострадальный сказал, что это неправильно, но я должен все равно это сделать. Иногда лучше сделать что-то неправильное…
— Это проклятие лежит на нас. О котором говорит Сострадальный.
— Пыль? — спросил он.
— Убийцы, настигшие Сострадального, когда ему было шестнадцать. Которые запретили ему обращать вспять время и воскрешать к жизни мертвое. И теперь он может двигаться только с жизнью, в ту сторону, куда движется жизнь — к смерти. А убийцы бросают камни, да, да, это они. Они его продолжают преследовать. Нас всех, собственно говоря. Это один из них порезал тебе щеку?
— Да, — слабо сказал он.
— Теперь ты ляжешь? Я поставлю стимулятор на «760».
— А что это будет?
— Давно заслуженный покой, — объяснила Иран.
Он с трудом поднялся с тяжелым, непроницаемым лицом, словно он побывал в легионе битв, приходивших и уходивших без конца, многие годы. Потом медленно отправился в спальню.
— Ладно, — сказал он. — Давно заслуженный покой и отдых.
И он растянулся на кровати. С волос и одежды на белые простыни упала серая пыль.
Иран увидела, что нет нужды включать стимулятор. Она нажала кнопку, и окна спальни стали непрозрачными. Серый свет дня исчез.
Минуту спустя Рик уже спал.
Она некоторое время посидела рядом, убедившись, что он не проснется, вдруг, рывком, как иногда по ночам, когда ему снилось что-то страшное. Потом она вернулась на кухню, снова села за стол.
Рядом прыгала и шелестела внутри картонки электрожаба.
«А что она «ест»? Какие могут случиться неполадки?»— подумала Иран. Наверное, искусственных мух, решила она.
Открыв телефонную книгу, она нашла подзаголовок «Электроживотные». Потом набрала номер и, когда ей ответили, спросила:
— Могу я заказать у вас фунт искусственных мух, которые летали и жужжали бы, как настоящие?
— Это для электрочерепахи, мэм?
— Для жабы, — сказала Иран.
— Тогда могу предложить вам разнообразный ассортимент ползающих и летающих насекомых всех видов, включая…
— Мух будет достаточно, — отказалась Иран. — Вы доставите? Я не хочу выходить из дому. Мой муж спит, и я хочу, чтобы он как следует отдохнул.
— Для жабы я порекомендовала бы так же и лужицу с автоматическим наполнением, — посоветовала продавщица. — Если только это не рогатая жаба. В этом случае мы могли бы предложить набор из песка, разноцветной гальки и частиц органического мусора. И если вы собираетесь проводить циклы питания регулярно, то наш робот выполняет регулировку языка жабы. Для жаб это жизненно важно.
— Превосходно, — сказала Иран. — Я хочу, чтобы наша жаба работала идеально. Мой муж очень к ней привязан. — Она дала адрес и повесила трубку.
И, сразу почувствовав себя лучше, сварила и себе чашку черного кофе.
Роберт СильвербергЖИТЬ СНОВА[2]
Посвящается Деймону и Кэт Кнайт.
«Есть успокоение в том, что хотя слабый и может лишить человека жизни, даже сильному не дано забрать у человека смерть: Господь не уступит ему этого права, он не приемлет убогости вечного во плоти, и в этом есть его бессмертие».