а всю огромную силу личности Пола, Марк знал, что несомненно может контролировать ее, если понадобится.
Контакт закончился.
Кауфман открыл глаза. Он снял со лба электроды, приложил руки к вискам. Отзвуки расчетов танцевали в его мозгу, торговля недвижимостью, составление завещания, процентовки — все это вместе продолжало кружиться в его голове в дикой пляске.
— Ну? — спросил Сантоликвидо. — Теперь ты узнал своего дядю?
— Каков старикан! — воскликнул Кауфман с восхищением. — Вот это пират! Как жалко, что его больше нет!
— Он вернется.
— Да. Да. — Кауфман схватился за ручки кресла. — Я бы много отдал, чтобы получить его, — сказал он тихо. — Я лучше всех смог бы справиться с ним. Пол и я были великолепной командой последние несколько лет. Представь, насколько лучше мы работали бы вместе, будь мы одним целым!
— Я надеюсь, ты шутишь, Марк.
— Не совсем. Пол и я принадлежим друг другу. Знаю, знаю, что это незаконно — трансплантировать личность близкому родственнику.
— Не забудь, что твой дядя потребовал в своем завещании, чтобы его не трансплантировали никому из членов его семьи.
— Как будто не знал закона, — сказал Кауфман.
— Скорее подозревал, что кто-нибудь вроде тебя попытается нарушить его.
Кауфман вспыхнул:
— Но что ты собираешься делать с ним? Отдать его Родитису? Сложи их вместе — и они обчистят вселенную!
— Родитис способен удержать личность твоего дяди, — сказал Сантоликвидо. — Он обладает именно такой силой, которая необходима. Мы должны опасаться того, что Пол попадет к слабому человеку, который не справится с ним. Основная личность всегда должна главенствовать. Родитису это по плечу.
— Но у него нет совести. Он же просто разбойник с большой дороги безо всяких принципов. Пол тоже был разбойником, но с принципами. Объедини их и…
— Решение еще не принято, — оборвал его Сантоликвидо. — Хочешь ли ты посмотреть три потенциальных личности, которые выбрала твоя дочь?
— Да, — пробормотал Кауфман, — можно.
Сантоликвидо включил переговорное устройство и отдал распоряжение. Вскоре три коробки с личностями выскочили из приемного отверстия. Сантоликвидо положил коробку с личностью Пола Кауфмана в то же отверстие, и распределительная линия унесла ее на прежнее место.
— Все три — молодые женщины, — сказал он, — умерли в возрасте до тридцати лет. Все три достаточно красивы, на мой взгляд. Риза имеет вполне определенные анатомические и сексуальные требования, которые мы смогли удовлетворить, так как выбор достаточно велик. Чтобы сохранить тайну личностей покойных, я назову этих троих попросту X, Y и Z. Тридцати секунд на каждую, я думаю, будет вполне достаточно, чтобы удовлетворить твое любопытство. Ты когда-нибудь пробовал личность женщины, Марк?
— Ты же знаешь, что я не делал ничего подобного.
— Конечно. Конечно. Это забавное занятие. Я часто думаю, что наше предубеждение против транссексуальных трансплантаций — просто глупость. Если в мужчине была бы по крайней мере одна женская личность, или в женщине — хотя бы одна мужская, то в нашем мире было бы меньше страданий. Но мне кажется, что мы еще не готовы к такому радикальному шагу. И я полагаю, сейчас немногие захотят, чтобы их личности попали в тело противоположного пола. Если только на несколько дней, но постоянно…
Рассуждая, Сантоликвидо ловко вставил одну из кандидатур Ризы в сканирующую установку и закрепил электроды на лбу Кауфмана. Кауфман чувствовал некоторую неловкость, но затем подумал, что его чересчур открытая дочь будет не против, если он просмотрит ее новую личность, кроме того, он уже шпионил за ней во многих столь же интимных вещах.
Аппарат загудел.
— Это X, — сказал Сантоликвидо. — Погибла прошлым летом, катаясь на мотолыжах в Санкт-Мориц, двадцать четыре года.
В последующие тридцать секунд Марк Кауфман узнал для себя множество интересных вещей. Он узнал, что значит — иметь грудь, он понял, что значит быть противоположным полом в сексуальном плане, он почувствовал запах плоти совершенно по-новому, он ощутил фактуру своего гладкого женского тела. В нем также выработалась мгновенная и стойкая антипатия к личности неизвестной X.
Не давая ему времени для раздумий, Сантоликвидо сказал:
— А теперь Y. Утонула прошлым летом у берегов Макао, двадцать девять лет.
И вновь он ощутил медленную пульсацию плоти, легкую дрожь внизу живота. В своем кратком контакте с разумом покойной девушки Кауфман провел воображаемыми руками по покрытым шелком воображаемым бедрам и, зевнув, потянулся, предвкушая удовольствие. Это была более спокойная душа, чем X, у первой чувствовался какой-то скрытый внутренний динамизм, беспокойство, какая-то неясная жажда мщения, в то время как эта девушка представляла собой набор аппетитов, которые ждали удовлетворения с гораздо менее активным темпераментом. Запись ее души лишь порхнула перед ним и была такова.
— Z, — сказал Сантоликвидо. — Двадцать шесть лет. То ли была скинута, то ли спрыгнула с восьмидесятого этажа.
Скинута, решил Кауфман, через несколько секунд контакта с Z. В этой девушке не хватило бы темперамента для самоубийства. Она была спокойная, мягкая внутри и снаружи. Теперь, когда новизна контакта с душой женщины была уже не такой сильной, это быстро наскучило Кауфману, и тридцать секунд тянулись целую вечность.
— Ты можешь почувствовать себя сегодня немножко импотентом, — сказал Сантоликвидо. — Я думаю, мне стоило бы предупредить тебя. Возникает что-то типа сексуального расстройства, когда просматриваешь личности противоположного пола. Но где-то через день это проходит. Как тебе нравится быть женщиной?
— Интересно. Хотя не очень заманчиво.
— Конечно же, это были молодые, пустые девчонки. А я мог бы найти тебе женскую личность с крайне интересным характером. Но общие ощущения довольно необычны, не правда ли? Ты никогда не подозревал, что они настолько другие?
— Я рад, что подвернулся случай. Я бы не сказал, что воодушевлен какой-либо из кандидатур, выбранных моей дочерью.
— Какую ты хотел бы для нее? Она ведь собирается выбрать одну из них, ты же знаешь?
Кауфман кивнул.
— Z — попросту корова. Риза будет скучать в ее компании так же, как и я. Y — нейтральна, добродушна, вероятно, хороша в постели. X попросту отвратительна. Злая, гадкая эгоистка — ничего человеческого. Риза не пожелает терпеть такую стерву у себя в голове. Я полагаю, что Y была бы меньшим из трех зол.
— Она собирается взять X, — сказал Сантоликвидо.
— Она сказала тебе это?
— Нет. Но X — наиболее очевидная кандидатура. Она имеет необходимую для Ризы комбинацию черт — силу характера и чувствительность. За что ты ее так невзлюбил?
— Не знаю. Не могу найти какой-либо определенной причины. Просто не понравилась. Вроде бы я не заметил у нее ни одной скверной мысли, но в то же время она мне очень не понравилась.
— Жалко, — сказал Сантоликвидо. — Начиная со вторника она будет частью Ризы, если я не ошибаюсь. Хочешь ли ты забрать назад свое разрешение на трансплантацию?
Кауфман обдумал это предложение. Он мог запретить Ризе трансплантировать эту личность, но тотчас оценил бесполезность этого шага. В этом случае Риза лишь усилит давление со своей стороны, а она мастер в этом деле. Он знал, что ему придется приспособиться к изменившейся Ризе и что глупо препятствовать ей и контролировать ее.
Он махнул рукой.
— Пускай поступает, как хочет. Но надеюсь, что она все-таки возьмет Y.
— Твоя надежда не оправдается, — сказал Сантоликвидо. Он поглядел на часы. — Мне пора идти, Марк. Я передам тебя технику, который проследит за новой записью твоей личности. Я уверен, ты помнишь, что это была основная причина твоего сегодняшнего посещения.
— Да, — сухо сказал Кауфман. — Весь этот шпионаж был только закуской. А теперь главное блюдо.
Сантоликвидо вызвал молодого серьезного техника по имени Донахью, волосы которого были настолько черными, что, казалось, имели красноватый оттенок. Кроме того, он имел чудовищно густые черные брови, сросшиеся на его чрезмерно белом лбу. Кауфман попрощался с Сантоликвидо и поблагодарил за услуги, пожелав увидеть его на следующий день на Доминике.
— Не могли бы вы пройти сюда?.. — сказал Донахью.
Вскоре Кауфман покинул складскую секцию здания и вернулся в привычную его часть — приемные кабинеты, где производилась запись личности. Здесь не было ничего похожего на тщательно поддерживаемый полумрак центрального зала. Все было ярким, блестящим и сверкающим, мерцал кафель, и даже воздух, казалось, был насыщен светом. Это было место, куда приходили покупать бессмертие, и его блеск отражал настроение тех, кто был достаточно богат и целеустремлен, чтобы сохранить свою личность для будущих трансплантаций.
Он был здесь много раз. Он сделал уже ряд записей, начав записываться еще молодым и беспокойным двадцатилетним юношей. Как он узнал, все эти записи существовали в каких-то далеких, но все же доступных архивах. Биограф, имей он достаточно влияния, мог бы проследить его развитие и становление с юности до полной зрелости, шаг за шагом. Теперь к этому набору будет добавлен самый последний Марк Кауфман.
Почти год он не появлялся здесь, и ему было что добавить к записям своей личности. Этот год был более богат событиями, чем другие, и был отмечен смертью его дяди, сложными отношениями с дочерью, несколькими приключениями с Еленой Вольтерра, а теперь, перед самой записью, целым букетом новых ощущений — погружением в личность дяди, а также в три женских личности. Эти последние события оставили в нем самый глубокий след, и теперь они станут потенциальной собственностью будущего реципиента его личности.
— Не могли бы вы лечь вот сюда? — спросил Донахью.
Кауфман прилег. Процесс Шеффлинга имел две фазы — запись и трансплантацию, причем процесс записи был чрезвычайно прост. Все, что составляет человеческую душу: надежды и желания, триумфы и поражения, радости и боли — не что иное, как серия электромагнитных импульсов, одни из которых оттенены разного рода шумами, другие ясны и доступны. Вся прелесть процесса Шеффлинга состояла в том, что он давал возможность мгновенного механического копирования всей этой паутины электромагнитных импульсов. Перелет личности из головы на пленку, как пролет луча света через пропасть. Жизненный опыт трансформировался в информацию, которая могла быть записана плотностью несколько мегабайт на квадратный миллиметр на магнитофонную пленку. Ту же информацию можно было записывать и хранить на кристаллах. В принципе, это было все. Трансплантация, являющаяся, по сути дела, накладкой этой информации на живой человеческий мозг, была более сложна и требовала специальной химиотерапии реципиента.