— Со мной никогда этого не было, — подумала Риза. — И все же у меня есть эти воспоминания. Я Тенди!
Дальше она не углублялась. Будет еще достаточно времени, чтобы изучить личность подробнее. Мир для Ризы наполнился новым содержанием, все вокруг приобрело новые оттенки, новые измерения. Она смотрела через две пары глаз, Риза никогда раньше не замечала таких цветов, такого зеленого, желтого, красного цвета, никогда не пробовала такого сладкого вина, не ощущала подобного аромата цветов.
— Тенди? — сказала она. — Ну, как ты?
«Лучше. Значит, ты Кауфман?»
— Да. Тебе повезло.
«Почему ты выбрала меня?»
— Ты показалась мне интересной.
«Но ты слишком молода для этого».
— Мне уже больше шестнадцати, ты знаешь.
«Да, я знаю. Но мне было двадцать четыре, а я все еще не трансплантировала себе первую личность».
— Ты не хотела?
«Я ждала, когда мне исполнится двадцать пять».
— Я никогда не жду, — сказала Риза. — Ничего.
«Я заметила. У нас так много тем для разговоров».
— У нас полно времени. Ты будешь со мной всегда, Тенди?
«Всегда?»
— Конечно. В следующий раз, когда я запишу себя, твоя личность добавится к моей. Когда-нибудь я получу новую жизнь, и ты войдешь в новое тело вместе со мной.
«Но ведь так можно наскучить друг другу».
— Нет, — сказала Риза. — Обещаю тебе — нет.
Ремни были отвязаны. Риза села, чувствуя легкое головокружение. Леонардс с беспокойством оглядывал ее.
— Вы хорошо адаптировались, — сказал он.
— Да? Прекрасно.
— Ну, как вам?
— Я очень довольна, — сказала Риза. — Что дальше?
— Мы проводим вас в комнату отдыха. Вы сможете лечь, отдохнуть, узнать получше вашу новую личность. Затем вы можете покинуть наше заведение.
— Вы очень добры, Леонардс.
— Спасибо.
— Может, мы встретимся вскоре.
Он выглядел растерянным.
— Я боюсь… то есть я хочу сказать…
— Хорошо. Отведите меня в комнату отдыха.
Она села в комфортабельное кресло, закрыла глаза и пустилась изучать кладовые памяти Тенди Кашинг. Риза чувствовала некоторую неловкость, видя свою новую личность целиком и так открыто. Но она убедила себя, что имеет абсолютно все права на эти воспоминания. И разве Тенди не изучает в это же время ее собственную душу? По определению, они теперь — одно лицо и должны делить одно тело.
Риза не чувствовала сожаления. Ее страхи исчезли. Она ощущала лишь громадное облегчение из-за того, что получила наконец трансплантат и что это оказалось не так страшно.
Она улыбнулась и тихонько сказала Тенди:
— Я запишу нас обеих через неделю или через две. На всякий случай.
«Хорошо. А потом я хочу, чтобы ты помогла мне узнать причины моей смерти».
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
— Приезжайте на Джубилайл, — кричал зазывала. — Игры, забавы, развлечения, всего за три доллара полная программа! Джубилайл, Джубилайл, Джубилайл!
Яркие светящиеся шары висели в воздухе над парком Беттери, синие и желтые вспышки света как бы подтверждали настойчивые крики зазывал, словно многоцветный шепот: Джубилайл, Джубилайл, Джубилайл…
Была ночь. У пирса ждал катер на воздушных крыльях. В направлении катера двигались толпы людей, одетых в грубые одежды простолюдинов, в руках у некоторых были даже наличные деньги. Бдительные вышибалы стояли поодаль, готовые к действию в случае, если толпа выйдет из-под контроля. Чарльз Нойес почувствовал внезапный головокружительный спазм отвращения. Все вокруг раздражало его: крики зазывал, лица людей, проходящих мимо, хлипкий корпус катера, вышибалы. Он обратился к симпатичной женщине, стоящей рядом с ним.
— Может, не надо, — с мольбой в голосе попросил он. — Поедем еще куда-нибудь, Елена.
— Но ты же обещал!
— Разве я не могу изменить свое решение?
— Я давно хотела посетить Джубилайл. Марк меня не брал. А теперь ты…
У него на лице выступил пот:
— Прошло лишь несколько дней с тех пор, как я пришел в себя. Шум, суматоха — все это раздражает меня.
Она посмотрела на него с обидой:
— Раньше ты все время говорил да, а теперь нет. У тебя даже имя такое, Но-йес. Не расстраивай меня, Чарльз!
«Будь мужчиной, — послышался голос Кравченко. — Ей не понравится, если ты откажешься».
— Катер отправляется на Джубилайл, — орал зазывала. — Торопитесь! Торопитесь, торопитесь! Игры! Забавы! Развлечения! Всего за три доллара!
Елена молчаливо умоляла. Она выглядела очень эффектно, на ней было платье из какого-то блестящего темно-зеленого материала, которое подчеркивало прелести ее тела: царственные бедра, грудь, ягодицы. Она так сильно выделялась из толпы, что толкающиеся плебеи расступались при виде нее. Нойес поглядел в ее темные, большие, многообещающие глаза. Посмотрел на ее небольшой правильный нос, на полные блестящие губы. Кравченко услужливо послал ему одно из своих избранных воспоминаний: голая Елена на холостяцкой квартире Кравченко в Риме, лежащая на диване, как Венера Тициана: одна рука призывно покоится между ног, глаза умоляют, грудь вздымается, темные соски и тугая плоть напряжены в ожидании.
— У тебя с ней ничего не получится, если ты сейчас упустишь ее, приятель. Сейчас или никогда, она ничего не прощает.
— Хорошо, — сказал Нойес. — Я выполню свое обещание. Итак, Джубилайл, Елена!
— Я так рада, Чарльз.
Он обнял ее рукой за талию. Складки платья щекотали его кожу. Он ощутил тугие мышцы ее бедра. Увлекая Елену вперед, он присоединился к потоку искателей развлечений, заполняющих катер. Робот-билетер протянул вперед руку, как бы ожидая, что Нойес положит в нее наличные. Нойес покачал головой и протянул машине большой палец руки. Робот тут же оценил ситуацию, без слов позвонил в банк, снял со счета Нойеса шесть долларов. Барьер опустился, и они прошли на катер. Несколькими минутами позже они уже мчались по волнам Нью-Йоркской гавани к острову развлечений. Впереди ярко светили огни Джубилайла, позади торжественно возвышалась башня Института Шеффлинга, а за ней — вся остальная часть горизонта Манхеттенна. Нойес глядел то на остров, то на башню. Тот, кто не мог купить себе возможность повторного рождения в одном месте, покупал себе развлечения в другом.
В течение всего десятиминутного путешествия на искусственный остров Чарльз и Елена стояли на палубе катера возле перил. Она стояла очень близко к нему. Тепло ее тела было очень кстати в этот холодный весенний вечер, а запах духов помогал заглушить кислую вонь, исходящую от толпы. Она помогла ему на прошлой неделе на Доминике, когда у него начались эти ужасные конвульсии на вечере у Кауфманов. Она сказала, что это солнечный удар, скрыв тот факт, что Нойес пережил бунт Кравченко, который чуть не окончился для последнего успехом. Она была добра к нему, почти по-матерински нежна, хотя была на несколько лет моложе. Ее широкие бедра, думал он, делают ее похожей на мать всего человечества.
Но его интерес к ней не ограничивался благодарностью. Кравченко уверял, что Елену можно соблазнить, и ее желание провести с ним этот вечер поддерживало Нойеса. Кроме того, она была любовницей Кауфмана, а может, и Сантоликвидо, что усиливало уверенность Нойеса в необходимости быть с ней рядом. Последние соображения одобрил бы Родитис. Нойеса интересовало лишь, насколько его действия отвечали интересам Джона Родитиса, а его визит с Еленой Вольтерра на Джубилайл мог сослужить Родитису неплохую службу.
— Я думала, ты бываешь здесь часто, — сказала Елена. — Ведь Джубилайл принадлежит Родитису, не так ли?
— Да, конечно. Джубилайл — одно из его наиболее удачных приобретений. Но я был здесь не более трех раз с момента открытия — десять лет назад.
— Разве ты не любишь развлекаться?
— Есть развлечения и развлечения, — сказал Нойес.
Он понизил голос:
— Получилось так, что Джубилайл был спроектирован, чтобы развлекать главным образом плебеев. И это не снобизм с моей стороны, это правда. Именно поэтому мы и поставили его здесь, прямо напротив Института Шеффлинга, чтобы эти люди могли, глядя на здание Института, задумываться о повторном рождении, которое они не смогут получить, если у них не будет достаточно денег. Это должно вдохновлять их играть по-крупному и, следовательно, обогащать Джона Родитиса.
— Очень хитро, — Елена огляделась. — Теперь, когда ты рассказал мне об этом, я вижу, что мы здесь чужие. Многие из них платили наличными, чтобы пройти на борт.
— Ты обратила на это внимание?
— Это очаровало меня. Я никогда в жизни не дотрагивалась до денег. Ни разу. Я бы не узнала банкноту, если бы увидела ее лежащей на улице. Зачем они ими пользуются?
— Им нравится держать в руках деньги, — сказал Нойес. — Компьютер центрального банка для них — понятие отвлеченное. Вот я всегда ношу с собой банкноту на счастье. Хочешь посмотреть на нее?
Он достал свой бумажник и вынул из него стодолларовую банкноту. Это была тонкая пластиковая карточка с изображением символа атома, серийным номером, арабским числом 100 в черных литерах и надписью: «Банковские билеты обеспечиваются золотом, драгоценными металлами и прочими активами Государственного Банка Соединенных Штатов Америки». Елена изучала банкноту так, будто это была бабочка с другой планеты.
— Очаровательно, — сказала она наконец, отдавая ее назад. — Ты можешь достать мне такую же?
— Конечно, — пообещал Нойес. Он взял ее за руку и провел через палубу к небольшой стойке, где робот-бармен продавал напитки. Когда луч сканера повернулся в его сторону, Нойес сказал:
— Дай мне стодолларовую банкноту.
Затем он приставил большой палец своей руки к приемному окошку. Из отверстия выпала стодолларовая банкнота, и Нойес торжественно вручил ее Елене, которая, бегло оглядев, опустила ее в глубокую расщелину своей груди. Наблюдавшие это раскрыли от удивления рты.
— Спасибо, — сказала она, когда они вернулись на палубу. — Я сохраню этот маленький сувенир.
— Ему там будет тепло, — добавил Нойес, и они оба засмеялись.