— Марк не может иметь личность своего дяди. Ему следовало бы уступить и отдать ее Родитису. Зарыть топор войны и создать могучий союз с богатым Родитисом.
— Марк не сделает этого, — возразила Елена.
— Он должен. Елена, я был бы тебе очень признателен, если бы ты поговорила с ним. Намекни о выгоде сотрудничества с Родитисом, которое полезнее соперничества.
— Ты хочешь, чтобы я была курьером для передачи посланий Родитиса?
Он покраснел.
— Ну, это слишком грубо.
— Мы с тобой на острове правды, Чарльз. Это все, что ты хочешь от меня, не так ли? Протолкнуть дело Родитиса через Марка?
— Да.
— И, возможно, переговорить с Санто?
— Да.
— Есть ли еще что-нибудь, что ты хочешь от меня, Чарльз?
Он с трудом глядел на нее. Склянка с карнифагом стучала по грудной клетке. Ему было ужасно стыдно, что она так унизила его перед Кравченко. И все же он сказал:
— Есть еще одна вещь…
— Ну, говори.
Он коснулся ее теплого плеча.
— Один час с тобой в спальнях на внутреннем уровне.
— Конечно, — ответила она, как будто он спросил у нее точное время.
Они вышли из коктейль-бара, миновали зал, наполненный какими-то цветными фантастическими кошмарами, прошли мимо арены, на которой продукты тератогенической хирургии выполняли замысловатые танцы, поднялись по винтовой лестнице мимо бассейна, где скользкие цефалоподы выполняли странные пируэты, и наконец вошли в один из блоков спален, которые были разбросаны на разном расстоянии друг от друга по галереям Джубилайла. За пятьдесят долларов он снял на час одну из комнат.
Внутри Елена включила устройство, которое отображало калейдоскопические узоры на потолке над кроватью. Затем она разделась. Под платьем на ней были надеты лишь полоски эластичной материи на бедрах и на груди. Из верхней виднелся краешек стодолларовой банкноты. Она расстегнула эластичную молнию и освободила свою массивную грудь. Банкнота, вращаясь, полетела на пол. Не обращая на нее внимания, она повернулась к нему, давая разглядеть свою наготу, а затем без единого слова легла на кровать.
«Настал твой час», — сказал ему Кравченко.
Не теряя времени, Нойес нырнул в самые затаенные уголки его личности, чтобы узнать секреты, открывающие страсть Елены: ее эротические зоны, необходимые слова, ритм. Кравченко нашел все это для него много лет назад.
Нойес лег на кровать к Елене. Их тела соединились в едином порыве. Нойес сделал многообещающее открытие: она легко возбудима и прекрасно чувствует партнера. В момент экстаза она уперлась пятками в его бедра и неподдельно задрожала. Тогда, среди бессвязного бормотания, слетавшего с ее губ. Нойесу показалось, что он слышит:
— Джим, Джим, Джим, Джим, Джим!
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Джон Родитис терпеливо выслушал все, что рассказал ему Нойес. Они сидели на краю широкой веранды ранчо Родитиса в Аризоне, перед ними расстилалась бесконечная пустыня с редкими серо-красными островками растительности. Родитис был в Аризоне всю неделю, руководя предварительными переговорами по поводу проекта электрификации региона к югу от Туксона и дальше, за мексиканскую границу. Он потребовал, чтобы Нойес прилетел к нему этим утром, четыре дня спустя после встречи Нойеса с Еленой Вольтерра.
— Елена будет говорить с Сантоликвидо о твоем деле, — сказал Нойес. — Может, она уже с ним переговорила.
— Она его любовница?
— Рано или поздно она становится любовницей каждого, кто этого пожелает. В основном живет с Марком Кауфманом. Но проводит время и с Сантоликвидо. Она с ним на короткой ноге.
Родитис сложил свои толстые узловатые пальцы и посмотрел мимо Нойеса на безоблачное темно-синее небо.
— Кауфман в курсе, что Сантоликвидо развлекается с его женщиной?
— Я думаю, да, — сказал Нойес. — Никто из них не скрывает этого. К тому же, Марк не настолько глуп.
— А тебе не показалось, что Кауфман нарочно инспирировал эти отношения, чтобы, передав Сантоликвидо Елену, он мог повлиять на судьбу личности своего дяди?
— Ты имеешь ввиду, не передал ли он Елену Сантоликвидо в качестве платы за то, чтобы он не отдал тебе личность Пола Кауфмана?
— Что-то вроде этого.
Нойес глубоко вздохнул.
— Да, я думал об этом. Но не думаю, что это так. К любовной связи Елены и Сантоликвидо Марк не имеет никакого отношения. Я знаю, только, что Елена будет представлять твои интересы в разговоре с Сантоликвидо.
— Зачем ей это нужно?
— Я попросил ее об этом.
— Ей надо заплатить?
— Елене не нужны деньги, — сказал Нойес. — По крайней мере, в том вульгарном смысле, в котором обычно оплачивают услуги женщины. Все, что ей нужно, она может попросить у Кауфмана. Ее очаровывает мощь. Она любит сильных мужчин. Ей нравится быть в центре интриги.
— Она в этом не одинока.
— Елена хотела бы с тобой встретиться, Джон. Я подозреваю, что она хочет стать твоей любовницей. И она знает, что самый лучший способ произвести на тебя впечатление — это помочь тебе достать единственную вещь во вселенной, в которой ты больше всего нуждаешься и которую не можешь достать самостоятельно — личность Пола Кауфмана. Поэтому она будет использовать свое влияние на Сантоликвидо, чтобы достать ее для тебя, а потом потребует от тебя оплаты в твоей постели.
— Марк Кауфман будет взбешен, если я отниму у него его дядю и его женщину, не так ли? — спокойно спросил Родитис.
— Это сведет его с ума.
— Мне не хочется сводить его с ума, — задумчиво сказал Родитис.
— Тебе нужна эта личность или нет?
— Нужна, конечно.
— Елена поможет тебе получить ее. Что произойдет между вами после этого, зависит только от тебя.
— Почему ты так уверен, что Елена будет нам помогать?
— Я уже объяснял, — сказал Нойес. Поднявшись, он прошелся по песку, который начинался сразу от веранды. — Но есть и еще одна причина, о которой я не упоминал.
— Продолжай.
— Елена хорошо знала Джима Кравченко. Они были любовниками в Италии около пяти-шести лет назад.
— Ну, — сказал Родитис. — И что же?
— Елена была влюблена в Кравченко. Теперь, когда она узнала, что он у меня, она хочет услужить ему. Она верит, что помогая мне выслужиться перед тобой, оказывает Кравченко хорошую услугу.
— Это слишком замысловато, Чарльз. Кравченко мертв. И если через тебя она пытается добраться до него, то, следовательно, она имеет довольно невысокое мнение о тебе.
— Правильно. Она ненавидит меня. И именно так демонстрирует мне свою ненависть.
Родитис сплюнул.
— Иногда наступает время, когда я начинаю задумываться, зачем я прилагаю так много усилий, чтобы войти в ваше аристократическое общество. Ведь в действительности вы попросту животные. Вы вспарываете друг другу животы как драматические актеры, а затем находите самое запутанное из всех возможных объяснений тому, что сделали.
— Может, это врожденное, — предположил Нойес.
— Да, конечно. И более того. Деньги сами по себе вас не интересуют; ваши прадеды наделали их столько, что их хватит на всю вашу компанию. Статус для вас также не имеет значения, вы приобретаете его с потерей невинности. Вы наследуете власть и положение. Поэтому, проводите ваши жизни в византийских интригах просто, чтобы не сойти с ума от скуки. Повторное рождение делает это более интересным. Вы можете перепрыгивать через поколения, вскрывать старые раны, удерживать старинную вражду, пугать друг друга, использовать секс как клинок. — Глаза Родитиса блестели. — А хочешь, я тебе кое-что скажу, Чарльз? Ведь я настоящий византиец. Я не интригую только ради интриг. Я пытаюсь найти им практическое применение. И пока вся ваша стая грызется и царапается между собой, я собираюсь войти в самый центр и взять все в свои руки. Как мои предки в свое время взяли Рим. Потихонечку, медленно языком Римской империи стал греческий язык, помнишь? Так работает Византия. Ты слушаешь?
— Я внимательно слушаю тебя, Джон.
— Хорошо. Мы займемся встречей Елены с Сантоликвидо позже. А теперь пойдем-ка, займешься вместе со мной гимнастикой.
— Я немного устал, Джон. Перелет из Нью-Йорка…
— Пойдем заниматься, — повторил Родитис. — Если ты будешь держать форму, тебя не утомит такая безделица, как перелет из Нью-Йорка.
Они зашли в дом, проследовали по коридорам с гладкими белыми стенами и спустились в прохладный подвал, где Родитис устроил гимнастический зал. Он спокойно подошел к стене и увеличил гравитацию в зале на десять процентов. Это было нечестно по отношению к Нойесу, но Родитис не желал подстраиваться под более слабого компаньона. Обычно он увеличивал гравитацию на двадцать процентов или более. Когда дела шли плохо, он, бывало, работал при двойной гравитации, напрягая каждую мышцу, нагружая сердце, легкие и мускулы до их предела, ради того, чтобы увеличить этот предел еще немного.
Раздевшись, Родитис спросил:
— Чарльз, не хочешь ли ты прочитать мантру, которая дала бы нам силы?
— Я не уверен, что такая существует.
— Все равно, скажи пару святых фраз. Затем раздевайся.
— Когда по воле злой кармы несчастья сопровождают нас, — начал Нойес, — только высшее божество может разогнать несчастья. Когда истинный звук Реальности гремит как тысячи громов, они могут быть вмещены в звучание Шести Слогов.
— Ом мани падме хум, — проблеял Родитис. — Извини.
— Для тебя все это глупость, не так ли, Джон?
— Западный буддизм? Если он есть, значит, это кому-то нужно. Я изучал искусство «правильной смерти», ты знаешь. Я имею ввиду подготовку своей личности к новой земной жизни.
— Интересно, как это — быть пассажиром в чьей-то голове?
Родитис спокойно посмотрел на Нойеса.
— Я не останусь пассажиром надолго, Чарльз. И ты, конечно же, должен понять это. Я всегда играю только наверняка. Если я не смогу стать зомби, то я не заслуживаю второго рождения.
— Мне жалко человека, который возьмет твою личность.
— Он будет жить вполне комфортабельно. Он просто не будет управлять своим телом и все, — Родитис громко расхохотался. — Хотя все это будет через шестьдесят-семьдесят лет. А сейчас мы будем заниматься гимнастикой, а не рассуждать о моей загробной жизни. Ом мани падме хум! Прости, Чарльз!