Только через несколько секунд поезд тряхнуло вторично. Я посмотрел на Бегущего и увидел, что его голова повёрнута назад. Клянусь, в глазах его читалось сожаление! Я отскочил от окна и прижался спиной к двери купе. Внутри меня клокотало ледяное пламя. Я с ужасом смотрел на чёрный проём окна, за которым свистал ветер, бился о стенки вагона, врывался внутрь — и иссякал в тщётной попытке и здесь уничтожить всё живое. Меня трясло. Волны крупной дрожи носились по всему телу, от макушки до пяток. Стук колёс стал гулким и ужасно громким, да к тому же опустился куда-то к инфразвуковому барьеру, так что ритмичное биение отдавалось в моём мозгу невидимым колоколом. Через некоторое время картинка перед глазами стала размываться, а в самих глазах появилось неприятное колющее ощущение. Это и привело меня в чувство — покалывание мгновенно превратилось в щиплющую боль. Оказывается, пот залил мне глаза. Липкий холодный пот, похожий на загустевший от холода сироп, сколько я ни стирал его ладонями со лба — он только размазывался по коже. Впервые за часы, проведённые в проклятом вагоне, мною овладела настоящая паника. Я сел на пол, сжался в комок. Мне хотелось спрятать голову между коленями, но они уже были охвачены руками, так что максимум, что мне удалось сделать, это прижаться лбом к бёдрам. Дрожь не унялась, наоборот переросла в настоящую лихорадку. Если бы я хоть немного расслабился, то, наверное, растянулся бы на полу и забился в припадке. Через какое-то время, я почувствовал, что меня подняли и понесли. Веки стали тяжёлыми и, кажется, склеились друг с другом, так что как я ни пытался разлепить их, все мои усилия принесли нулевой результат. Меня положили на ровную твёрдую поверхность — скорее всего, на полку в купе. Чья-то широкая ладонь врезалась мне в щёку, заставив голову мотнуться. Потом я почувствовал, как разжимают мои челюсти. В рот полилась обжигающе горькая жидкость. Водка. Я глотнул — и водка будто растворилась в гортани. Я выцедил весь стакан и действительно почувствовал некоторое облегчение. Чуть утихла боль в теле, мышцы расслабились. Правда, лихорадка осталась. Я с превеликим трудом перевернулся на бок и приоткрыл глаза. Это Костя принёс меня и уложил на полку. Я никогда бы не подумал, что его лицо может принимать такое выражение — подкрашенный бледностью страх вперемешку с осознанием чего-то неизбежного…
— Этот… сумасшедший… — захрипел я, чувствуя, как неприятно напрягается с каждым словом живот. — Вылез в окно… хотел поговорить — и упал.
Открылась дверь, вошёл Дмитрий. Этот вообще выглядел растерянным подростком. Впрочем, в глазах светилось что-то иное — и это не были блики от невидимых ламп.
— Совсем худо, — прокомментировал Костя.
Я был полностью с ним согласен. Мало того, что меня лихорадило, в районе печени родилась тошнота и, уверенно набирая скорость, шествовала по всему кишечнику, подбиралась к горлу.
— Тошнит… — прохрипел я из последних сил и зажал рот рукой. Меня быстро высунули головой в открытое окно — и я запачкал первозданную черноту ночи. После этого я, наверное, отключился.
IV
…и пребольно ударился головой. Поезд мотало из стороны в сторону, в коридоре кто-то истошно орал. Ещё ничего не соображая, я выскочил из купе. Там толпились люди, над их головами свистел ветер. Я увидел, что одно из окон разбито, причём, как-то странно разбито… А в следующую секунду я увидел человека с пистолетом в руке. Вояка явно был не в себе, но стоял на ногах довольно прочно. Или нанюхался чего-то, или просто очумел от всего происходящего — глаза у него были совершенно стеклянные, два выпученных шара, испещрённые красноватыми морщинками сосудов. Он дико вращал этими своими страшными глазами и водил пистолетом перед собой. Я понял, что это не цирк. Сумасшедший действительно сейчас начнёт палить, не разбирая. Он же уже на грани — достаточно посмотреть ему в лицо, чтобы понять это… чтобы понять, что в нём от человека не осталось ни-че-го. И он выстрелил. Пока что — в потолок. Пуля с треском врезалась в пластик. Подняв голову, я увидел маленькую дырочку с сеткой расходящихся трещин. Скорее всего, это был уже второй выстрел — первый был сделан в окно. Я отвернулся и отошёл в сторону. Бегущий Человек мчался вплотную к вагону. Для призрака он был слишком материален, для человека — слишком нереален. Обитатель Тьмы, существо, недоступное понимаю человека. Он стоит посередине — между миром живых и миром мёртвых… Интересно, действительно интересно, к какому из миров он ведёт нас? Вагон снова сильно встряхнуло — меня бросило на стену. Послышались частые выстрелы, истошно закричала женщина. Вероятно, её убило пулей — или просто задело, неважно. Во мне отключился блок, отвечающий за желание жить. Когда вагон швырнуло в сторону в третий раз и он начал заваливаться набок, голубой воздух наполнился густым нечеловеческим воплем. Мир перевернулся и покатился. Рядом мелькали стены, окна, стены, окна, снова окна, снова стены… Завертелся мёртвый голубой свет. На миг я увидел перед собой чьи-то белые глаза. В точности такие же, как у старика, который вывалился из окна. И ещё — чёрный ствол револьвера. Сумасшедший тщётно пытался приставить его к своему виску, но ему никак не удавалось зафиксировать руку. И когда ему почти удалось это — он выстрелил, но промахнулся, а пуля разнесла ещё одно окно. Последнее, что я видел, была ощерившаяся стеклянными клыками дыра. Я летел к ней долго, очень долго. Тысячи самых разных мыслей пронеслись в голове за это время. И за каждую мне было так стыдно, что… лучше сгореть мне в Аду, чем жить с такими мыслями. Ад предоставит мне такую возможность. Я провалился в ледяную тьму.
Бегущий Человек остановился и упал на колени. Над ним чёрным крылом мелькнула тень Самаэля, пронёсся ветер. Вагон бесформенной громадой лежал перед ним, мёртвый, обездвиженный, погасший. Человек поднял лицо к звёздному небу и закрыл глаза. Один Бог знает, что он чувствовал в тот момент.
«…крушение поезда. Нам пока неизвестно, каким образом вагон мог отцепиться. Будет проведено расследование. Мы выражаем глубокое сожаление по поводу смерти…»